Записки из живого дома
10.11.2016
11 ноября исполняется 195 лет со дня рождения Федора Достоевского, писателя, чей беспредметный мир «держат» заборы, переулки, пропахшие сыростью лестницы, обшарпанные стены комнат-гробов, комнат-шкафов, комнат-кают. «Культура» побывала в Петербурге, а затем отправилась в Старую Руссу, где находится единственная собственность русского гения — двухэтажный деревянный дом на берегу Перерытицы.
Петербург Достоевского — драматическая коллизия, особая смысловая территория, реальность и мифологема. Мегапопулярная экскурсия: пройтись по Семеновскому плацу, месту инсценировки казни петрашевцев (когда все приготовления были закончены, расстрел заменили каторгой), постоять возле скрипучей двери «каморки», приютившей Раскольникова с его наполеоновским вопросом и спитым чаем — эти пункты настолько прочно вошли в топ туристических программ, что жители дома на углу Гражданской и Столярного повсюду понатыкали решеток. Впрочем, чтобы увидеть город глазами автора «Бесов» и «Преступления...», не нужно ни квартир, ни меморий. Достаточно «вспухшей от замерзшего снега поляны Невы», которая рассыплется с последним отблеском солнца бесконечными мириадами искр иглистого инея. Или — похожего на кукольный театр Михайловского замка, где шестнадцатилетний Федор по настоянию отца учился на военного инженера. Надо ли говорить, что офицер из Достоевского получился никудышный — на нем даже мундир сидел мешковато, а закончив училище, он не прослужил в Чертежном департаменте и полугода.
«Подал в отставку, оттого что подал... Жизни не рад, как отнимают лучшее время даром... Я буду адски работать...» — записал он, предполагая в качестве заработка гонорары. «О, да будет проклята навеки моя должность — должность фельетониста!..» — полтора десятилетия спустя начал «Петербургские сновидения в стихах и в прозе». Цикорий вместо кофия, картошка, угол за ширмами, стены под желтой краской, продранный халатишко, недописанный фельетон о камелиях, устрицах и приятелях, вот вывезли чей-то труп, вот какой-то несчастный считает гроши на пару с чахоточной женой...
Тот случай, когда лирический герой накладывает отпечаток на образ автора, хотя ставший знаменитым в 24 года Федор Михайлович едва ли был в числе униженных и оскорбленных...
«Сновидения...» были написаны в начале 60-х, явление «нового Гоголя», так впечатлившее Некрасова и Григоровича, произошло в 1845-м. Прочитав роман «Бедные люди», молодые литераторы тотчас же отправились к Белинскому и с восклицанием «Новый Гоголь явился» отдали ему рукопись. «У вас гоголи-то, как грибы растут», — проворчал неистовый Виссарион, но рукопись взял.
«Если б я не побоялся оскорбить деликатность мыслей г-на —бова, я бы прописал себе тогда в виде лекарства — розог, так, за мрачное направление», — рассуждает сам с собой мистик, фантазер, неутомимый «строчила». «Но я увлекся; может быть, и ни одного такого нет фельетониста в Петербурге. Может быть, они все ездят в каретах и питаются страсбургскими пирогами...»
Явление Анны
Федор Михайлович «любил икру, швейцарский сыр, семгу, колбасу, а иногда балык; ветчину и свежие горячие колбасы. Всегда покупал на углу Владимирского и Невского закуски и гостинцы и непременно заезжал к Филиппову за калачом или за булкой к обеду»... Гастрономические предпочтения мужа скрупулезно зафиксировала в своей записной тетради Анна Григорьевна Сниткина, вторая жена и ангел-хранитель. Питерские и старорусские музейщики говорят о ней лишь в превосходных степенях, а современники слагали о практичности музы анекдоты. Злые языки утверждали, что не выйди она замуж за Достоевского, открыла бы на Невском меняльную лавку...
Их знакомство состоялось 4 октября 1866-го. Юная стенографистка пришла к знаменитому литератору, чтобы помочь выполнить работу в срок.
— Летом 1865-го, находясь в исключительно тяжелом материальном положении, а в ту пору Достоевский отчаянно играл в рулетку, причем ездил ради этого в Германию, в Баден-Баден и Висбаден, он заключил драконовский контракт с петербургским издателем-спекулянтом Федором Стелловским, — рассказывает директор литературно-мемориального музея Ф.М. Достоевского в Кузнечном переулке Наталья Ашимбаева. — Всего за три тысячи рублей писатель уступал право на издание трех томов сочинений и в придачу обязывался написать новый роман объемом не менее десяти печатных листов — к 1 ноября. Деньги, разумеется, взял вперед, а с текстом как назло не успевал. Обещанный издателю «Игрок» существовал лишь в черновиках и замыслах, весь год приходилось работать над «Преступлением...», печатавшимся отрывками в «Русском вестнике». Жил Федор Михайлович тогда еще не на Кузнечном, а в Столярном переулке, куда и «поселил» Раскольникова.
...«Это был очень большой каменный дом <...> с трактиром и с постоем извозчиков, с несколькими пивными лавочками. <...> Много извозчиков и попадались довольно неприличные хари», — вспоминала о своем первом визите Анна Григорьевна.
Ей открыла Федосья, просила сесть и подождать. «Цветок с каким-то вьющимся растением», у самых дверей «деревянный безобразный сундучок», в коридоре вдруг промелькнул растрепанный молодой человек, сразу же показавшийся Анне неприятным. (Павел Исаев, пасынок писателя, сын первой жены Марии Дмитриевны, вдовы семипалатинского чиновника, с которой Достоевский обвенчался на каторге. Она умерла от чахотки).
Другое дело Федор Михайлович — «загадочное выражение на бледном лице», «поразительные глаза», белоснежный воротничок, даром что одет в суконный жакет, довольно подержанный.
— Напрасно, Неточка, ты так увлекаешься Достоевским. Ведь твои мечты осуществиться не могут, да и слава богу, если он такой больной и обремененный семьею и долгами человек! — уже через месяц станет корить Анну сестра Маша.
— А я и не увлекаюсь, — горячо возразит та. И вскоре с радостью примет его предложение.
«Игрок» был написан за 26 дней. По ночам Достоевский составлял конспекты, делал наброски отдельных эпизодов, диалогов героев. А утром приходила Анна, и, отчасти пользуясь ночными записями, но больше импровизируя, он диктовал стенографистке очередную главу. Вечером, уже у себя, Сниткина расшифровывала стенограмму, и назавтра аккуратно переписанный текст ложился на стол литератора. Он вносил правку, что-то вычеркивал, что-то вписывал. Анна вновь делала чистовик.
К 31 октября работа была закончена. Но хитрец Стелловский уехал из города, чтобы Достоевский не успел предоставить рукопись в срок. Нарушение контракта грозило кабалой, издатель на девять лет безвозмездно получал права на все произведения, в том числе и вновь написанные, однако Анна разрушила коварный план: вечером того же дня роман оставили под расписку «для передачи купцу Стелловскому» в полицейском квартале Казанской части.
Для объяснения с двадцатилетней стенографисткой Федор Михайлович выбрал иносказательную форму, речь шла якобы о новом сюжете. «В самом деле, что мог он, старый, больной человек, обремененный долгами, дать этой здоровой, молодой, жизнерадостной девушке? Могла бы она полюбить моего художника? Не будет ли это психологическою неверностью? Вот об этом-то мне и хотелось бы знать ваше мнение, Анна Григорьевна». — «Почему же невозможно? Что в том, что он болен и беден? Неужели же любить можно лишь за внешность да за богатство? И в чем тут жертва с ее стороны? Если она его любит, то и сама будет счастлива, и раскаиваться ей никогда не придется!»
Анна стала вдовой в 34 года, посвятив всю жизнь памяти мужа — издала семь полных собраний, составила «Библиографический указатель сочинений и произведений искусств, относящихся к жизни и деятельности Ф.М. Достоевского», подготовила экспозицию для его будущего первого музея — более тысячи документов были помещены в башню Исторического музея в Москве в 1899-м. В те времена подобного удостоились только Пушкин и Лермонтов.
На Кузнечном
В Северной столице — вот уж поистине головная боль для дотошных биографов — более двух десятков адресов Достоевского. Квартира в доходном доме Устиньи Кучиной на углу Кузнечного и Гребецкой — самый последний из них. Семья переехала сюда из дома Струбинского, что рядом с греческой церковью, после того как от эпилептического припадка умер трехлетний Алеша. Это было в 1878-м — за три года до ухода самого Федора Михайловича. До сих пор в кабинете стоят часы с застывшей датой: 28 января 1881 года.
«Квартира наша состояла из шести комнат, громадной кладовой для книг, передней и кухни, и находилась во втором этаже», — отметила в мемуарах жена писателя.
Имелись там, конечно, гостиная, столовая, кабинет, детская (Любе было девять лет, Феде — семь), комната Анны Григорьевны, меньше всего похожая на дамский будуар: письменный стол, шкаф-бюро, оттоманка. Как говорят экскурсоводы, «комната деловой женщины». Да и громадная кладовая упомянута не случайно: она существовала для нужд бизнеса. С 1873 года Достоевские — небывалый в писательской среде случай — начали сами издавать книги, сначала «Бесов», потом «Идиота», «Записки из Мертвого дома», а в 1880-м открыли «Книжную торговлю для иногородних». Анна довольно скоро избавила мужа от долгов.
Прямо из прихожей, налево по коридору, можно пройти в гостиную. Здесь Достоевский принимал посетителей, изредка устраивал вечера. А вот семья и близкие друзья — самыми дорогими гостями были поэт Аполлон Майков и критик Николай Страхов — обедали в столовой. Страхов еще и регулярно оставался ночевать.
В кабинете писателя, реконструированном по фотографии Вольдемара Таубе, представлены мемориальные предметы: на столе ручка с пером, коробочка из-под лекарств и бумажник, над столом — кашлетр для бумаг и писем, в углу — икона в серебряном окладе «Божия Матерь Всех Скорбящих Радость». На другой стене фотографическая копия Сикстинской мадонны Рафаэля — эту по тем временам редкую вещь (фотография была делом дорогим и долгим) подарила Софья Андреевна Толстая, жена поэта Алексея Константиновича. Разумеется, кабинет был особым помещением в доме, сюда допускались только близкие, да и те в определенные часы. Достоевский, как известно, работал до четырех-пяти утра и не вставал раньше одиннадцати.
Зато, по свидетельству дочери, никто из домашних не видел его в затрапезной одежде, халате или шлепанцах. «С самого утра, — пишет Любовь Достоевская, — он был в сапогах, при галстуке и в красивой белой рубашке с накрахмаленным воротником». Начало дня складывалось в зависимости от того, как прошла ночь. Если еще из умывальной комнаты дети слышали, как отец напевает строчки из романса Фета «На заре ты ее не буди», знали, у него хорошее настроение, он обязательно позовет их к завтраку, чтобы расспросить про «все происшествия, случившиеся в это утро, и про все виденное ими на прогулке». Но если ночью Достоевского мучили кошмары, а это случалось нередко, за завтраком «он был крайне молчалив и не любил, когда с ним заговаривали».
Скотопригоньевская идиллия
Деревянный двухэтажный дом в Старой Руссе на берегу Перерытицы Достоевские купили в 1876 году.
Это было хорошо знакомое и полюбившееся место — отдыхали на соляном курорте с лета 1872-го. В первый год жили у местного священника, отца Иоанна Румянцева, потом снимали семь комнат у отставного подполковника Гриббе. Выбор объяснялся соображениями довольно прозаическими: недалеко от столицы, улицы шоссированные, свежий воздух, минеральные воды, целебные грязи. А главное — спокойствие и отсутствие «всех неприятных неожиданностей, столь частых в Петербурге». По воспоминаниям Анны Григорьевны, все это благотворно отражалось на состоянии здоровья Федора Михайловича. Страдавший эмфиземой, в городе он часто болел, постоянно дышал «как через материю, сложенную вчетверо», нередко пребывал в дурном расположении, а тут «был почти всегда добродушен, разговорчив и весел».
Обстановка в доме-музее «Старая Русса» напоминает ту, что на Кузнечном. Небольшая гостиная, кабинет писателя, «деловая» комната Анны Григорьевны, почти не обставленная детская — там на пятнадцати квадратных метрах стояли три кровати: нянюшки, Федюни и Любы. Так что в экспозиции только фотографии, куклы на миниатюрном диванчике и деревянная лошадка — Федор Достоевский-младший ее обожал, и не зря: стал коннозаводчиком. Просторная светлая столовая, обед, накрытый на шесть персон, — здесь устраивались вечера, игры, семейные чтения. Читал, конечно, papa — Державина, Жуковского, Пушкина, Крылова и Евангелие. Из этого списка детям больше всего нравились басни, летом 79-го здесь состоялась премьера домашнего спектакля по мотивам Крылова, о чем свидетельствуют самодельные афишки. А в гостиной обращает на себя внимание фисгармония. Это подлинный, принадлежавший семье инструмент. Анна Григорьевна играла на нем мазурку, а Федор Михайлович танцевал — «ухарски, с воодушевлением, как «завзятый поляк». Ночами, так же как в Петербурге, Достоевский работал — несколько изданий «Дневника писателя», знаменитая «Пушкинская речь», основная часть романа «Братья Карамазовы». Как и в случае с Раскольниковым, Дмитрий, Иван, Алеша помещены в дом, где жил сам литератор. А на противоположном берегу — «дом Грушеньки Светловой», прототипом которой стала Агриппина Меньшова. Есть здесь и жилище генеральской дочери Катерины Ивановны, той, что трижды поцеловала ручку простолюдинке Грушеньке.
— Непонятно, почему Старая Русса, «место нравственного покоя», получила в романе неблагозвучное название Скотопригоньевска, — говорит заведующая Старорусского дома-музея Ф.М. Достоевского Наталья Костина. — Может быть, потому что в десяти минутах ходьбы раскинулся рынок, куда крестьяне пригоняли на продажу коров и овец. На самом деле, у Достоевского нет четкого указания, что наш город — это и есть место действия. Люба утверждала в мемуарах, что дом старика Карамазова — старорусская дача, извозчики Андрей и Тимофей — те самые, что доставляли семью в Новгород или на пристань. У красавицы Грушеньки, Агриппины Ивановны, дружившей с Анной Григорьевной, был роман с поручиком Каспийского пехотного полка Коровайкиным. Она надеялась получить предложение, но полк перевели, жених уехал и не объявлялся. Достоевская помогла навести справки, выяснилось, что поручик жив-здоров, просто любовь прошла. Такая житейская история. А Федор Михайлович вывел из этого образ Грушеньки Светловой, которую в 17 лет обманул и бросил проходимец и карточный шулер пан Муссялович, а от нищеты и позора спас богатый купец Самсонов. И из бедной чувствительной сиротки вышла «гордая и наглая, понимавшая толк в деньгах, приобретательница».
...Достоевский умер в «умышленном городе полусумасшедших», так он называл полюбившийся ему Петербург, наделив богатой метафоричностью, мифологией не только и без того полную призраков Северную Пальмиру, но и миролюбивую сонную провинцию на берегу Перерытицы. Анна осталась одна — разбирать наследие классика, богатеть, осторожничать, писать воспоминания — подробные, увлекательные, не лишенные литературного таланта. Сплетники обсуждали, почему она больше так и не вышла замуж. Острословы отвечали: а за кого ей теперь, разве за Льва Толстого?