Татьяна УЛАНОВА

24.02.2015

Очаровательная пани Зося из «Кабачка «13 стульев» отмечает юбилей. Да, многие помнят Валентину Шарыкину именно по роли официантки в знаменитой телепередаче советских времен. А ведь она и в кино снималась. И в московском Театре Сатиры служит уже более полувека. «Культура» встретилась с именинницей, чтобы поговорить о дружбе с коллегами, маминых порках, пластических операциях, попугаях… И — чего уж там — конечно, о пани Зосе.

культура: Вас пугает предстоящий юбилей?
Шарыкина: Честно? Да. Жизни остается все меньше. Грустно.

культура: Владимир Зельдин доказал, что можно и в сто лет петь и танцевать.
Шарыкина: У нас в театре свой замечательный пример — Верочка Васильева. Она неизменно элегантна, всегда в форме, в движении.

культура: В отличие от многих юбиляров, Вы не выходите в день рождения на сцену, не устраиваете творческий вечер. Даже не репетируете ничего нового.
Шарыкина: У меня две любимые роли в театре. Иногда возникают концерты, антрепризные спектакли. Работой я не завалена, но она есть. Расслабляться нельзя. Как говорил Зиновий Высоковский: «Надо быть готовым к случаю. Иначе свалится на голову, а ты растеряешься».

культура: Вы-то всегда готовы — не раз заменяли коллег в постановках. Как удавалось — невозможно же учить все роли «на всякий случай»?
Шарыкина: Ситуация с «Тартюфом». Таня Васильева выпустила премьеру, но вскоре забеременела. У нас гастроли в Ленинграде, а она — на пятом месяце. Пришла ко мне: «Валя, будь готова»… Роль-то в стихах, я немного учила и в два дня ввелась. Или «Женитьба Фигаро». Никак не получалась у меня Сюзанна! Дома чувствую себя прекрасно, прихожу в театр — живот начинает болеть, голова раскалывается. Заканчивается репетиция — я опять здорова. Валентин Иосифович — Валюша Гафт, игравший Графа, посоветовал: «Тебе надо репетировать Графиню». Но это роль прекрасной Верочки. Ее Графиня великолепна. О втором составе не может идти речи. Вышел спектакль, я — одна из крестьянок. Вдруг Верочка попадает в больницу. Я опять готова. И мы уже играем двумя составами. Репетиции, новая работа, хоть бы и «по случаю», это для меня праздник.

культура: Вы никогда не комплексовали по поводу возраста? Сегодня многие женщины рано задумываются о пластике лица.
Шарыкина: Я тоже задумываюсь. Принесла в поликлинику документы, а мне говорят: нельзя. Что-то не так с кровью, с сердцем. «А полежите-ка Вы лучше в кардиологии…» (смеется). Так что довольствуюсь косметическим кабинетом.

культура: Слава Богу! Вас просто спасли. Тем более, что Вы прекрасно выглядите. Знаю, один из Ваших секретов — дыхательная гимнастика Стрельниковой.
Шарыкина: Да, я занималась с ней лично. Вам интересно? Тогда вставайте рядом и повторяйте. Только вдох! О выдохе не думайте! По 32 раза. Не меньше. Последнее упражнение — я назвала его «стиральной доской» — обязательно. Для коленей очень важно — все натягивается. Для диафрагмы. И голос сразу прочищается…

культура: Эх, жаль видеозапись на телефоне не включила — это же мастер-класс от пани Зоси! А актрисы бегут к хирургам, теряют индивидуальность… Смотреть больно. Да и все равно природу не обманешь.
Шарыкина: Ну, почему? Елена Образцова, Царствие ей небесное, выглядела прелестно. Так жаль, ушла в зените.

культура: В советском кино были блистательные старухи: Татьяна Пельтцер, Рина Зеленая, обе, к слову, играли в «Сатире». Думаю, им и в голову не пришло бы «улучшать» себя. Да и сейчас в театре, кроме Веры Кузьминичны, служат Нина Архипова, Зоя Зелинская. И тоже достойно несут красоту почтенного возраста.
Шарыкина: Да, все молодцы. А Верочка просто поражает. Помню, куда-то поехали вместе. Пять утра, а у нее — чуть-чуть макияжа, шляпка, каблучки… Бог дал ей такую искрящуюся индивидуальность!

культура: Вы признавались, что не очень довольны тем, как сложилась карьера. Будто и режиссера «своего» не было. И «Кабачок» сыграл роковую роль — многие после него воспринимали Вас только как пани Зосю.
Шарыкина: В театре работала очень много. «Время и семья Конвей», «Дон Жуан, или Любовь к геометрии», «Женский монастырь», «Проделки Скапена», «Восемь любящих женщин»… А какой у нас был «Бег»! Жалко, его не сняли не пленку. Так хорошо все играли! Сейчас получаю удовольствие от «Бешеных денег». Есть небольшие антрепризы. А вот в кино были в основном крошечные эпизоды. Из значительных ролей — разве что Людмила в «Детях Ванюшина». Недавно участвовала в передаче к столетию Бориса Федоровича Андреева, игравшего моего отца. Так многие говорили, что Андреева использовали в основном как типаж русского богатыря, открытого мужика, а он был умным, интересным человеком и мог сыграть массу других ролей. В кино, если уж навесят ярлык, так навсегда. Вот и «Зося» приклеилась ко мне.

культура: Обижаетесь, когда называют польским именем?
Шарыкина: Нет. Пусть зовут, как хотят.

культура: Папанов, например, доказывал, что может быть не только смешным.
Шарыкина: Случай, что Столпер увидел его в роли комбрига. Да и в театре были серьезные роли. Боксер в «Дамокловом мече». Хлудов в «Беге» — если б Вы знали, как он играл!.. Да, иногда актерам везет — оказаться в нужное время в нужном месте. Как Люсенька Гурченко рассказывала (мы с ней на съемках «Детей Ванюшина» познакомились): шла по «Мосфильму» в платьице, Пырьев увидел — позвонил Рязанову: «Вот девушка, которая тебе нужна!»

культура: Что же Вы не ходили в платьице по «Мосфильму»?
Шарыкина: Я не инициативна. Мне еще в школе доставалось. Выбрали звеньевой, а я ничего не делала. Вышел скандал. Сняли «за несоответствие занимаемой должности». Потом почему-то избрали председателем совета дружины, но, к счастью, мы переехали в другой город. В актерской жизни надо стучаться в двери, напоминать о себе. Я не умею.

культура: А Ольга Аросева упрекнула, что подсиживаете ее — ходите к Плучеку.
Шарыкина: Что Вы говорите! Когда умер Роман Денисович Ткачук, мой партнер по «Самоубийце», и стал играть другой актер, я тоже ушла из этого спектакля. В тот период у меня в театре было очень мало работы, и я попросила Плучека о новой роли.

культура: А как было на съемках «Кабачка»? Так же легко и искрометно, как на экране? Или теплая атмосфера достигалась изнурительными дублями?
Шарыкина: Первое время передачу готовили как телеспектакль, это и рождало удивительную обстановку — мы были все вместе. А потом стали снимать кусками, как кино. И вот в кадре пани Тереза и пан Владек, нужно, чтобы на площадке кто-то подыгрывал, сидел за столом, а коллеги — кто на репетициях, кто на других съемках. Но команда сложилась очень хорошая. У меня были теплые отношения с Викушей Лепко — Каролинкой. Мы хорошо знали друг друга — вместе учились в театральном, рядом жили, нам было легко… Некоторое время снимался замечательный добрый Вицин — пан Цыпа. Он всегда приходил с двумя пакетиками молочка, и, пока разбирались сцены и репетировались песни, сидел тихонечко за столиком. Теплый, открытый, Георгий Михайлович — пил свое молочко или дремал. Мы шумели, галдели. А ему, казалось, все нипочем. Но когда режиссер произносил: «Вицин», тут же вскакивал и был готов к работе. Он ведь увлекался йогой, причем много лет.

культура: В советские годы с одеждой было не так чтобы здорово. Многие актрисы вспоминают, что наряды приходилось доставать, перешивать старое, сочинять эксклюзив из занавесок.
Шарыкина: Первое время мы тоже сами что-то искали. А потом в «Останкино» стали шить костюмы. Один мне очень нравился — синее платье с белым вышитым передничком. Пани Тереза — Зоя Николаевна Зелинская — однажды принесла мне дорогое немецкое платье. Наташа Селезнева давала на съемку — французское — из батиста. Нежно-изумрудное. В неяркую клеточку. Зоя делилась шляпками с Ольгой Александровной. Так что мы помогали друг другу.

культура: Для каждой серии Вы учили песни на разных языках?
Шарыкина: На польском, английском, французском, болгарском. Далида, Лили Иванова, Марыля Родович… Сложнее всего был венгерский. А в польском много слов похожих, запоминаются ассоциативно. В «Останкино» каждому артисту назначали час, когда он разучивал свою песенку. Выдавали текст и подстрочник: абракадабра русскими буквами, объяснения. И включали большие катушечные магнитофоны.

культура: У Вас же польские корни?
Шарыкина: Да, но язык мы с мамой не учили. На польском говорила и писала бабушка. Она воспитывалась в монастыре в Кракове, а незадолго до революции переехала с мужем в Киев. Дед был доктором, имел свой дом, аптеку. Но в 1917‑м его на глазах у бабушки расстреляли. Все отобрали, бабушку с мамой приютили соседи. Бабушка всю жизнь провела в Киеве, я тоже несколько лет жила в этом городе, даже в школу ходила. А мама работала там в оперетте, пела Марицу и Сильву. Бабушка, к слову, водила меня в Киево-Печерскую лавру, заставляла стоять на коленях.

культура: Но ведь Успенский собор был взорван, а сам монастырь закрыт?
Шарыкина: Службы проходили в маленьком храме. И пещеры были открыты. Помню, идем со свечками. А по бокам-то — гробики. Я боюсь, дрожу, как осиновый лист. А бабушка, знай себе, пугает: «Вот увидит Боженька твой страх, и ты провалишься…» В то время костел в Киеве был закрыт, но бабушка-католичка считала, что Бог един, и молиться надо там, где есть возможность. Поэтому крестила меня и мою двоюродную сестру в женском монастыре недалеко от школы. Мне уже было лет восемь. Папа сестры был министром здравоохранения Украины, партийный человек, поэтому таинство надо было действительно совершить втихаря. Никогда не забуду, как бабушка готовилась к праздникам. К Пасхе выращивала овес, выкладывала крашеные яички. Пекла печенья в виде птиц, торты. Я ведь родилась в Свердловске, и во время войны мы буквально пухли от голода. У меня был старший брат, а мама еще училась в консерватории, подавала серьезные надежды. Ее готовили в Большой театр. Но… У отца на фронте случился роман с медсестрой, та прислала письмо, что отец маму больше не любит, а она беременна. Мама отправила послание отцу и отказалась от алиментов. Мы очень страдали. Картофельные очистки считались лакомством. Маме пришлось продать свой роскошный белый рояль за три мешка картошки. А еще за один мешок люди хотели купить меня. Отдай, говорили, все равно обе умрете. «Ты так вцепилась в меня ручонками, будто что-то понимала», — вспоминала потом мама. Мы с ней, конечно, помотались по Союзу… Заканчивала я школу уже в Иркутске. Учителя там были интеллигентнейшие, из сосланных. Одна географичка Лидия Францевна чего стоила! Немка, красавица, с невероятным вкусом. Я потому и географию плохо знала, что все время ее наряды разглядывала. В школе-то форма была — черный фартук, белый. Хотелось чего-то еще.

культура: А мама была модницей?
Шарыкина: Еще какой! Однажды в морозном Иркутске надела сапоги на высоких каблуках, черную шляпу с плерезами и отправилась ко мне в школу. По дороге кто-то из прохожих спросил: «Ты где петуха-то ободрала?» А мама дружила с женщинами-учеными, тоже ссыльными, у них были связи с Парижем, и они, любившие маму как актрису, иногда ей что-то дарили. Одноклассников так поразил мамин наряд, что они дразнили меня, на моих учебниках рисовали эту самую шляпу. С тех пор я стала стесняться, так и не привыкла носить яркое.

культура: Не раз слышала, люди идут в актеры, чтобы побороть застенчивость, зажатость. Но Вы ведь с детства с мамой и пели, и танцевали. В этом смысле у Вас много общего с польской героиней?
Шарыкина: Да я только и делала, что танцевала. Причем под симфонии Чайковского. И только дома. Пытались меня отдать учиться, но у меня проблема с выворотностью. А вот характерная танцовщица из меня вышла бы.

культура: Интересовались родословной по польской линии?
Шарыкина: Бабушкины сестры уехали в Америку, и мама как-то узнала, что в Калифорнии есть институт имени Рогозинских (это их фамилия). Остались родственники и в Польше, но ничего про их судьбу я не знаю.

культура: Ваши родители были влюбчивыми. Мама искала свое женское счастье. А Вы так и не узнали, что такое полноценная семья.
Шарыкина: Не совсем так. Для меня всю жизнь главным человеком была мама. Отчимы приходили и уходили, а она была и мамой, и папой. Я очень ее любила. Привыкла от нее зависеть, слушалась и была даже придавлена ее авторитетом. Все время «оглядывалась»: что скажет? Даже когда она умерла, помню, стою на могилке и думаю: мамочка, я все правильно сделала, но мне так не хватает твоего указующего пальчика. Вдруг открывается калитка и входит кот. Обходит всех, смотрит в глаза, потом встречается со мной взглядом, прыгает на плечо и начинает об меня тереться… Значит, я все сделала правильно. При жизни мамы это случалось нечасто. Она была темпераментная. Мне уже было сорок лет, я что-то не так сделала, мама схватила веник — и давай меня гонять по дому. Клянусь! У нее был свой жесткий нравственный кодекс. Уже после смерти мамы брат рассказал историю. Однажды он увидел, что в столовую привезли еду. Вскочил на телегу, схватил несколько пончиков и принес маме. А она тут же выбросила их в форточку: «Сын! Лучше мы умрем с голоду, но вором ты не будешь!» Мама была сильным человеком. Резкая — и вместе с тем удивительно нежная. Как только она меня терпела!

В Иркутске мы жили в гостинице — театр снимал номера для актеров. Жили бедно, но дружно. Однажды играли с детьми в номере — сломали ножку стола. Кое-как подставили, накрыли скатертью — будто так и было. Мама вернулась, села писать, облокотилась — стол упал, чернила расплескались… «Валька!» — кричит что есть мочи. А я уже где-то спряталась. В другой раз увидели с ребятами записку, которую дворник прикрепил на своей двери: «Я решил немножко соснуть. Не будите». Что такое «соснуть», мы не знали. Но взяли в дворницкой метлу, прислонили к двери, постучали и убежали…

Еду мы готовили на маленькой плитке. Перед вечерним спектаклем мама поставила кастрюлю с языком, наказывала следить. Я играю, делаю уроки и… засыпаю. Мама возвращается, стучит. Из-за двери валит дым. А я не могу проснуться… Но, знаете, такого вкусного языка я не ела больше никогда! Его как будто запекли на костре. (Смеется). Такое детство. И чего это я вспомнила?

культура: Детство всегда в нас… Отца-то Вы уже совсем взрослой простили?
Шарыкина: Да, стала в церкви поминать. Все-таки он дал мне жизнь. Надо учиться прощать людей. Как бы тяжело ни было.

культура: С животными проще? Знаю, Вы много лет спасаете бездомных собак.
Шарыкина: Да, сегодня в нашей двухкомнатной квартире живут два молодых кота, старенькая кошка и шесть собак. Все подобранные. Покупают детям щеночков на дачу, а осенью оставляют в деревнях. Так у нас появились два рыжих вельш-корги, черный пудель. А однажды кто-то выбросил из машины абсолютно лысого, видимо, от чумки, терьера. Муж думал, крыса, и все равно решил помочь. Принес домой, долго отмывал в ванной…

культура: Кажется, Ваш муж не ветеринар?
Шарыкина: Совсем нет. Бывший охотник. Когда мы встретились, у нас с мамой жил пинчер. Но Юра категорически не принял собаку, а она — его, и пришлось пинчера отдать. Потом появились попугаи, иногда в доме жили семь птиц, и я видела, как возникает жизнь. Раз — и маленький розовый эмбриончик, словно человечек. Потом вылез крючок. Затем — крылышки. И вдруг — очаровательный попугайчик. Жили они у нас на свободе, летали где хотели. С Чипочкой — синенькой девочкой — я очень дружила. Вы знаете, как она умела любить, моя птичка! Наверное, ей нельзя было иметь много детей, она теряла кальций, не могла летать. Поэтому бежала из одной комнаты в другую, находила меня, я подставляла ладонь, она прыгала, я сажала ее на плечо. И она целовала меня с такой нежностью!.. Но стоило появиться на свет птенчику — и вот уже она не подпускает меня на пушечный выстрел.

культура: Как же Вы решились завести несколько собак, если муж не принял даже маленького пинчера?
Шарыкина: Однажды на день рождения друзья подарили мне крохотного пуделя. Я было возразила: Юра собак не любит. Но принесла домой, спрятала. Приходит муж с работы. Говорю: «Мне сделали подарок. Очень дорогой. Но, если ты скажешь, что его принять нельзя, я верну». — «Хорошо». — «Но ты сначала поешь». (Улыбается). Он перекусил: «Ну, давай!» Я приношу, открываю ладошки и… Вы бы видели это лицо взрослого мужчины!.. У него была такая радость! Такая любовь возникла! И понеслись собака за собакой… Родители воспитали Юру так, что он с детства покупал на Калитниковском рынке снегирьков, до седьмого апреля держал дома в клетке, а на Благовещение выпускал. В очередной раз он поехал за птичками. А вернулся с умирающим пуделем, купленным за бутылку у алкаша. 17 лет пес жил у нас, тапочки Юре приносил, парился с ним. И за каждой собакой — своя трагическая история…

культура: Публично юбилей не хотите отмечать. Но домашняя-то традиция у Вас есть?
Шарыкина: Не-а. Ну, может, выпьем по бокалу шампанского с мужем. В окружении кошек и собак. У нас все просто…