Анна ЧУЖКОВА

24.10.2014

24 октября, в день рождения Аркадия Райкина, «Сатирикон» отмечает юбилей. За 75 лет этот театр проделал путь от эстрады к драме, из Ленинграда в Москву — и всегда оставался любимым зрителями. Накануне праздника «Культура» встретилась с художественным руководителем Константином Райкиным. 

культура: Как относится к торжеству юбиляр?
Райкин: Как к промежуточному итогу. Надо отмечать по ходу дела — без отрыва от производства. Будет концерт, подготовленный собственными силами. 

Честно говоря, не люблю, даты. Наш праздник, скорее, дань традиции. Потому что не пришла пора подводить итоги. Мемуарного состояния нет. Если ощущаешь пафос момента, значит, сошел с дистанции. А когда находишься в движении — смотришь вперед больше, чем под ноги или назад. «Сатирикон» — такой мощный поезд. Если ему суждено затормозить, то исключительно в чрезвычайных обстоятельствах. Нас может остановить только метеорит или революция. Но представить, что «Сатирикон» сам по себе развалится, не могу. 

культура: Когда осенью 1939 года Ленинградский театр эстрады и миниатюр открыл свой первый сезон, многие считали, что он долго не протянет.
Райкин: Вокруг много было театральных «пузыриков», а они во все времена лопаются легко. Аркадий Райкин — явление с колоссальным запасом творческой энергии. Где бы ни приложил свои силы. Ему просто суждено было расцвести. Как росточек, который пробивает бетон. Окружающая среда никогда не бывает благоприятной. Она враждебна всему новому. А не затеять что-либо папа не мог. 

культура: Аркадий Исаакович не любил, когда о его коллективе говорили, как о театре одного актера. 
Райкин: Потому что по природе он драматический артист. И образование получил соответствующее. Папу даже Мейерхольд к себе приглашал. Он только формально принадлежал к эстраде. А вдохновение черпал в других местах. Дружил с Товстоноговым, любил БДТ. Интересовался балетом, живописью, симфонической музыкой. Когда я был маленьким, объяснял мне, как устроен оркестр. 

Райкин был смыслом, главной и единственной осью этого театра. Более того, и авторов под свою фигуру подминал. В народе считалось «Райкин сказал», а писали-то Жванецкий, Зощенко, Хайт, Альтов и так далее. Но он — ансамблевый артист. Когда спрашивали, с какими великими актерами хотел бы играть, отвечал — только со своими. 

Часто сравниваю спектакль и футбольный матч. Кто захочет выступать за сборную мира? Нормальному игроку нужна родная команда. Имеет значение личное мастерство каждого, но это лишь часть условий, при которых состоится ансамбль. Даже классные купленные игроки не обеспечат победу. Гораздо интереснее смотреть клубный футбол. Папа очень ценил свой ансамбль, который давался непросто — ценой жертв. Смотрю старые пленки — какие были с ним артисты! Оттуда вышли Роман Карцев и Виктор Ильченко. Там работали Рина Зеленая, Владимир Ляховицкий, Ольга Малозёмова и моя мама — тоже очень талантливая актриса. Конечно, рядом с отцом все тускнели. Гол забивал папа, но точные пасы давали партнеры. 

культура: Получается, «Сатирикон» и сегодня — клубная игра, а например, МХТ имени Чехова — сборная, где выступают звезды. 
Райкин: Совершенно верно. При всей моей любви к Табакову — старшему товарищу — мы принципиально расходимся в этих вопросах.  

культура: Почему Аркадий Исаакович выбрал все-таки эстрадный жанр? 
Райкин: Видимо, по-животному чуял — это наилучший способ реализации. Когда стал работать как конферансье, понял степень творческой свободы: можно многое попробовать. В драматическом театре актер зависим от множества факторов: распределения ролей, воли режиссера. Хотя это отчасти и прекрасные зависимости, скажу по своему опыту. Иногда здорово, когда тебя двигает не внутренняя, а внешняя сила. Режиссер видит то, чего ты о себе еще не знаешь. 

культура: Кажется, Райкину-старшему этого не хватало. «Мне нужно, чтобы кто-нибудь, кому я доверяю, смотрел, как я репетирую. Потом я сравниваю впечатление этого человека со своим собственным. Так, мне достаточно, чтобы в зале был Костя, — я спокоен», — писал в мемуарах Аркадий Исаакович.
Райкин: Папа вообще был сомневающимся. И я это унаследовал. Здание его уверенности в себе стояло на зыбких ножках — поколебать ничего не стоило. При этом отец был человеком абсолютной работоспособности. Помню, одна наша знакомая как-то произносила тост. Такая милая, симпатичная бездельница, а муж — трудяга, знаменитый композитор. Я был тогда еще подростком — но уже кой-чего соображающим. И вот она сказала: «Хочу выпить за то, что наконец-то мы встретились в лучшее время года — время отдыха». Папа вдруг захохотал: «Какая ты смешная».

культура: При этом он писал: «Каждый выход на сцену — риск, опасность получить «пулю» и как последствие тяжелого ранения — инфаркт».
Райкин: Отец расплачивался здоровьем. В преклонном возрасте заболел воспалением легких. Шел на поправку, но был очень слаб. Я с ужасом думал: как же он станет жить без театра? Его невозможно даже представить пенсионером. 

Всегда стремился на сцену. Даже в быту. Часто мы разговаривали, и в какой-то момент я понимал — мои ответы не имеют никакого значения и смысла. Оказывается, отец проверяет на мне какой-то текст. Он так органично, без шва уходил в монолог. Все на это покупались — все!

Помню, как он зависал. Приходилось по десять раз задавать один и тот же вопрос. Вдруг отвлекался, просил принести молоток, стремянку. И начинал перевешивать картины в доме, переставлять мебель. Какой-то паноптикум! Понять принцип — невозможно. Он наводил порядок, в котором потом ничего не мог найти: все должно лежать перпендикулярно и параллельно. Вот у меня, наоборот, беспорядок — много хрени вокруг, но я в ней живу и ориентируюсь. А ему нужна была дисциплина линий. И это все — некая прелюдия для спектакля. 

культура: Расхожее мнение: Райкин был смелым, но обожаемым властью — ему все сходило с рук. Справедливо сказано?
Райкин: Ну нет. Отец был одним из тех, через кого пар выпускали — официальный сатирик. Как «Таганка», «Современник». Чтобы к этому прийти, приходилось дорого платить.

Иногда чиновники ополчались на него, заявляя: разве «Голос Америки» сравнится с Райкиным, который посреди Москвы несет антисоветчину? Представьте, это была реакция на монолог, основанный на цитатах Ленина. И все тезисы вождя — вопреки ситуации в стране. Слушать действительно невозможно. Притом папа не был диссидентом. Он очень советский человек с набором советских идеалов — дитя своего времени. 

Брал обаянием. Когда отцу стало сложно много говорить, я сопровождал его во время визитов к начальству. Что делалось с кондовыми партийными чиновниками при виде Райкина! Они таяли. Магия какая-то. Папа был очаровательным без лакейства и лизоблюдства. Его любил Сталин, обожал Брежнев (они познакомились на войне). Собственно, и квартиру в Москве ему выделили по указанию Леонида Ильича (отец один из немногих, кто имел жилплощадь в обеих столицах), а потом и театр. 

культура: Шесть лет совместной работы с Аркадием Исааковичем — это ведь не благодушный союз?
Райкин: Мы работали хорошо — а значит, жарко. Творческий процесс — вообще не гладкий, бурливый. Не ссорились, но бывали, скажем так, нервные разговоры. При этом мы имели схожие вкусы. Но ему нельзя было показать неоконченную работу — не понимал, как у артиста может что-то не получаться. Сразу актера убирал. Папа не педагог. Он гениально показывал, но его краски не годились больше ни для кого. Мне приходилось вставать на уши. Ведь он как худрук мог прийти на репетицию в любой момент. У отца как актера не было технических проблем — играл сразу. А я совсем иной — тугодум, стайер, а не спринтер. Поэтому понимаю, когда у другого что-то не сразу получается. Моя тупость — недостаток, но одновременно и достоинство. 

Бывало сложно вместе. Но все равно смотрели в одну сторону. Переименовать театр, привести целую шоблу молодых артистов — он не был против всего этого. А потом, отец — очень хороший партнер. В отличие от большинства эстрадников, которые гвоздят успех, играют отдельно: «Теперь моя очередь выходить». 

культура: То есть Аркадий Исаакович хотел, чтобы «Сатирикон» двигался в сторону драмы?
Райкин: Да, мы об этом много говорили. Время уже изменилось, началась перестройка. Все рушилось. И то, чем занимался театр с тысячным залом, взяли на себя газеты, журналы, телевидение с миллионной аудиторией. Сатира стала полем для всех. Миниатюра как форма себя изжила. 

культура: Тяжело происходили эти изменения?
Райкин: Да, папа уже старел. Чувствовал — время поменялось. Мучительно делал последний спектакль, который так и не закончил. Откладывал горы текстов. Ему несли и несли вещи, сделанные по старым лекалам. Понимал — это уже не работает, и мучился. Так бумаги и лежали мертвым грузом. Думаю, хорошо, что он не завершил спектакль. 

культура: Ролан Быков говорил: «Если в театре не существует тайная группа актеров, которая не мечтает отколоться и создать свой театр, то это очень плохой театр, у него нет будущего». «Сатирикон» 80-х напоминал эту формулу?
Райкин: Конечно. Такие провокаторы, возмутители спокойствия. Они и сейчас есть у нас. Возникают какие-то образования. Это нормально. И расколы — свидетельства жизни. 

культура: «Сатирикон» — петербуржец или москвич?
Райкин: Москвич. И уже давно. В ритмах, способе работы. По себе сужу — ведь театр строю по собственному образу и подобию. Ленинград люблю, но для меня это давно гастрольный город. Невероятно красивый, но чужой. Москва — стресс, в котором хорошо себя чувствуешь. Бешеный темп, над которым всплываешь. Как музыка, где над ритмическим частоколом начинает лететь неторопливая мелодия. 

Вот Театр миниатюр был ленинградским. Хотя имел москвичей в труппе. Кстати, это формальная причина, почему мы переехали — один из доводов, которые я приводил, когда капал папе на мозги. К тому же Питер был всегда идеологически закрученным, ретроградным городом. Москва более демократична, и отец спектакли сдавал только столичному начальству. 

культура: Насколько «Сатирикон» оправдывает свое название сегодня? Как относитесь к сатире?
Райкин: «Сатирикон» не значит сатира. Что это такое, никто толком не знает — и мне это нравится. Сборная солянка — как роман Петрония.

Объелся назывательной сатирой при папе — больше не хочу этим заниматься. И вообще касаться политического театра. Меня еще и в «Современнике» накормили социальными проблемами. Если пьеса хорошая — в ней метафизика, поэзия, божественное измерение. А просто острая сатира мне неинтересна. Социальные вопросы эксплуатируют пресса и телевидение. Драматическому театру надо ставить эти проблемы совсем иначе — с чисто человеческой стороны. Либо приподнимать зрителя над всем — давать ему отдых от социальных вопросов. Поэтому я за абсолютно отрешенные спектакли. 

Надо уметь любоваться пейзажем, когда доллар поднимается выше некуда. Идите в Третьяковку смотреть Куинджи «Лунную ночь на Днепре». Есть вещи, которые не зависят от падения рубля. Идите на какой-нибудь охренительный спектакль про любовь. Слушайте такую музыку, чтобы Обама близко не лежал. Чтобы санкциями не пахло. Хорошо еще, если «Лунная ночь на Днепре» не напомнит про Украину. Иначе — смотрите на натюрморт. 

Какие-то умники писали в прессе: что нам даст «Гамлет», когда тысячами гибнут люди? К человеческим жизням арифметику не надо применять. А надо, чтобы вы пришли в театр и пожалели хотя бы одного, маленького и незаметного. 

Нас обвиняют в аполитичности. Когда Островский писал социальные пьесы, его боготворили. Как только создал гениальную «Снегурочку» — стали проклинать (хотя считаю, что там есть очень смешные преломления социальных проблем). Говорили, он пережил славу и талант. Себя с Островским не сравниваю. Но согласен с ним — нельзя заниматься только злободневным. Хотя следующую пьесу я поставлю остро социальную — «Все оттенки голубого» Владимира Зайцева. Это жесткий разговор про современную жизнь. Давно такого не читал. Спектакль очень удивит. 

культура: Когда увидим его? 
Райкин: Начнем репетировать весной, а следующей осенью, надеюсь, выпустим. 

культура: Одно время Вы говорили о приватизации театра... 
Райкин: Хотел уйти от целого ряда неудобных для творчества законов. Если неукоснительно соблюдать все правила, просто разоришься — не выпустишь ни одного спектакля. Люди из высшего начальства, даже те, кто ходит в театр, не относятся к культуре серьезно — это для них что-то третьестепенное, досуг. Нас до сих пор приравнивают к услуге. Они думают, что только экономика решает судьбу нации. Культура — здание, бережно выстраиваемое тысячелетиями. И сейчас оно рушится, люди забыли родной язык.

В YouTube есть страшное видео — как мальчик-второклассник не может выучить короткое стихотворение: «Травка зеленеет, солнышко блестит, ласточка с весною в сени к нам летит». Учит мучительно, искренне — не получается. При этом чистым родничковым голоском матерится и честит учительницу за то, что задала такое сложное стихотворение. Он не понимает этих слов — что такое сени? Какая ласточка? Мат — вот его язык. 

культура: Вы ведь совсем недавно негативно высказывались о запрете мата на сцене. 
Райкин: Вообще запрещать можно только разглашение государственной тайны и разжигание межнациональной розни. Надо давать возможность театру показывать проблемы. Искусство — зеркало. Да, получается очень неприятное отражение, но такова жизнь. А как вы расскажете об армии без этих четырех слов? Да на них вся жизнь наша устроена! А что делать с документальным кино — запикивать? Так получится час «пик», ну или два часа сплошного «пик». Этот закон — борьба с зеркалами. А есть пословица: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива».

культура: Управляете «Сатириконом» больше четверти века. Как за это время изменились Ваши представления о театре?
Райкин: Иногда кажется, до сих пор ничего не понимаю. Нет ведь такого института, «худручного», чтобы научили. Порой все разваливается к чертовой матери. А потом мне объясняют, как нужно поступать «правильно». Но это настолько претит, кажется подлым, что лучше вообще уйти. Не могу фальшивить. 

Способен всех замучить своими требованиями. Но я добрый диктатор. Артисту надо зарабатывать деньги. Сценой нормальный заработок обеспечить невозможно. Даже в МХТ, где зарплаты, по сравнению с другими театрами, гигантские. Поэтому даю возможность артистам сниматься. Но у нас железная дисциплина. Полтора месяца уходит на восстановление репертуара в начале сезона. Ни в одном театре так не делают. Вводы осуществляю только я. Если даже выпадает бессловесный артист из так называемой массовки (не люблю это слово, употребил лишь для краткости), вызываю весь состав, и мы репетируем две недели. В других местах это делается на скорую руку за пару часов до спектакля. У нас очень добросовестный театр. Качество еще более редкое, чем талант. Мне трудно. К тому же нужно соединять людей. А они очень тяжело уживаются. 

культура: Дидро размышлял: нет профессии, которая требовала бы более чистых нравов, чем театр. 
Райкин: Приятно. Не знал, что он так сказал.

культура: Как с этим уживается расхожее мнение, что театр — дом сплетен?
Райкин: А в церкви сплетен нет, за саны не борются? Даже там. На любом поприще можно служить дьяволу или Богу. Важно, чтобы мотивы созидательные превышали разрушительные. Это есть в любом коллективе. Взять мой любимый «Современник». До сих пор хорошие спектакли выходят, работают дорогие мне люди. Но я там играл десять лет и насмотрелся таких явлений... Так что «Современник» послужил мне примером и позитивным, и негативным. Рад, что конструктивное в нем побеждает. 

культура: Вы рассматриваете свою дочь Полину как преемницу?
Райкин: Нет. Родственные связи здесь ни при чем. Если бы заглянул в будущее и узнал, что так случилось, удивился бы. Редкое везение, что папа нашел в моем лице возможность продолжения дела. Полина — человек талантливый, умный, унаследовавший многие хорошие качества нашей семьи. И артистка такая мне нужна. Долгое время хотел Полину заполучить в нашу труппу, но не сразу удалось ее переломить. 

Как любой родитель — в данном случае говорю по отношению к театру — забочусь о будущем своих детей. Прочел у Марка Захарова: в обязанности главного режиссера не входит подыскивать преемника. Может, в обязанности и не входит, но в человеческий долг перед своим детищем — да. Как можно не думать, что с ним будет потом? И я думаю. 

культура: Сегодня «Сатирикон» — большой успешный театр, при нем — действующая школа. Признание, полные залы. Кажется, дальше некуда?
Райкин: А жизнь разве не продолжается? Скажу совсем примитивно, разве нет такой цели: хочу, чтобы каждый признал, что «Сатирикон» — лучший театр мира. Чтобы Обама сказал: «Я бы ввел еще санкции, если б не «Сатирикон». Это мой любимый театр, снимаю все свои претензии». Вот сверхзадача, говоря попросту, обходя тонкости искусства, — по-житейски. Покорить мир.