15.04.2015
«Территория» Олега Куваева — книга во всех отношениях самостоятельная, сильная и своенравная. Она сама выбирает себе читателя, зовет за горизонт, пророчит судьбу. Выдержав более тридцати переизданий, став паролем для покорителей Крайнего Севера, история трудовых подвигов сталинского «Дальстроя» разминулась с «эпохой перемен» — текст затаился, замкнулся, замолчал. Но пережил лихолетье, доказав: производственные романы — от вязкого «Цемента» и неотесанных «Брусков» до полноводной леоновской «Соти» и звонкого катаевского «Время, вперед!» — ему не родня, а лишь попутчики. Зато уже сорок лет, как ни в чем не бывало, «Территория» выдерживает завидное соседство с томами Хемингуэя, Конрада и Лондона, уместно смотрится в старательском рюкзаке и в продуваемых ледяными ветрами палатках.
Только с кино Куваеву не везло. Героически пережив неудачную экранизацию 1978 года, книга осталась для «важнейшего из искусств» тerra incognita, что, в общем, неудивительно: страстный и хладнокровный, категоричный и романтичный, многофигурный и нелюдимый роман при беглом знакомстве представляется коллекцией парадоксов.
Коллективный герой здесь складывается из образов дюжины одержимых работой геологов, объединенных поисками золотоносных месторождений да беспокойством за судьбу осваиваемой Территории. Их мир — бескрайняя тундра, культ — полезные ископаемые, миссия — исследование скрывающихся под вечной мерзлотой россыпей. Ни детей, ни семей, ни обжитых углов, ни единой «самокопательной» страницы в романе нет — есть лишь человек, стихия, план, удача или провал. Место действия описано конкретно, грубо, зримо. Приметы времени вынесены за скобки (хотя отраженные в нем рабочие будни «Дальстроя» четко датируются 1949–1957 годами). Квинтэссенция романа укладывается в два слова: «надо» и «судьба». Куваев рассматривает своих героев то издалека, отстраненно, то запредельно близко — без психологических нюансов и социальных «костылей». Иными словами, не кинематографично.
Для экранизации требовалось подобрать условную рамку, задающую действию сюжетный и визуальный камертон. Режиссер Александр Мельник сделал ставку на традиционные мелодраматические координаты — заинтересованный женский взгляд (старательский мир мы видим глазами московской журналистки в исполнении Ксении Кутеповой), завораживающие пейзажи (хотя речь идет о Чукотке, в картине красуются величественные виды сибирского плато Путорана) и «оттепельное» время действия: лето 1960 года — весна 61-го.
На заседании геологоразведочного управления руководитель чукотского прииска Чинков (Константин Лавроненко) категорически отказывается сворачивать бесперспективную, по мнению руководства, разведку промышленного золота и возвращается на свою Территорию. В старательском хозяйстве товарища Монголова (Егор Бероев) золотом по-прежнему не пахнет — Чинков решает отправить опытных разведчиков вверх и вниз по реке. Преодолевая десятки километров, молодой геолог Баклаков (Григорий Добрыгин), опытный золотоискатель Куценко (Константин Шелестун), бич по кличке Бог Огня (Олег Соколов) на свой страх и риск месяцами исследуют бассейн реки. Безрезультатно. Тем временем юный разнорабочий Малыш (Андрей Назимов) признается Монголову, что намыл и утаил несколько бесценных пластинок и, устыдившись, выбросил их в реку. Словно издеваясь над поисковиками, Чукотка то и дело подкидывает золотые самородки, но разработка шурфов приносит одни разочарования. Предъявив намытую — с горем пополам — руду, Чинков отстаивает Территорию в Министерстве геологии. Внезапно, накануне гагаринского старта, Баклаков находит золотую скалу...
Уходя от буквального пересказа, стремясь сохранить дух романа, Мельник нанизывает ассоциативную сюжетную конструкцию картины на золотую — в прямом смысле слова — метафору. То появляясь, то пропадая из вида, драгметалл выступает в роли реагента, испытывающего трудовое братство на прочность. Преодолевая соблазн наживы и тщеславия, геологи становятся полноправными наследниками Земли.
Когда в 72-м Куваев заканчивал работу над первой редакцией романа, вышел в свет «Пикник на обочине». Прозрачная аллегория братьев Стругацких рассматривала мир как заброшенную помойку, набитую отходами жизнедеятельности высших сил инопланетного происхождения. Распорядиться «дарами» могли лишь духовно-ищущие интеллигенты, да и то — в меру собственной испорченности. Куваевский текст и завораживающая экранизация Мельника утверждает прямо противоположное: Земля — не загаженная «Зона», а заповедная «Территория», богатства которой даны нам как образ и залог благ иного мира.