Алексей КОЛЕНСКИЙ

05.12.2019

В кинотеатрах — «Ржев» Игоря Копылова. Экранизация повести «Искупить кровью» Вячеслава Кондратьева — героический боевик вдохновленный окопной правдой классика лейтенантской прозы.

Инвалид войны, сержант Кондратьев шагнул в литературу в 1979 году, чтобы успеть рассказать о пережитом. Дебютную повесть 59-летнего фронтовика «Сашка» ждал заслуженный успех; вскоре появились переводы, инсценировки и одноименная картина Александра Сурина. В восьмидесятых вышло еще три ленты по мотивам прозы писателя. Нынешняя премьера поднимает тему самой горькой страницы Великой Отечественной — боев на Ржевско-Вяземском выступе, за который с 1942-го по 1943-й сложили головы более миллиона (по утверждению создателей, но вероятнее — гораздо больше) защитников Родины. Этот подвиг не был воспет историками из-за трех провалившихся наступлений, гигантского количества жертв лобовых атак и вошедшей в учебники военного искусства операции «Бюффель». Незаметно передислоцировавшиеся гитлеровцы выпрямили линию фронта и освободили для активных боевых действий несколько дивизий.

Повесть Кондратьева, показавшая войну «от земли» с ее частной человечной правдой, дала возможность обойти трудные темы. Однако создатели фильма попытались превратить локальный сюжет в эпическое полотно, неумышленно исказили перспективу и выхолостили отношения персонажей. Режиссер Копылов превратил кондратьевских «чернорабочих войны» в схематичных «богов», а их горькую судьбу — в эффектный монумент мужеству и самоотверженности. С точки зрения визуальной экспрессии оно того стоило — пафос «Ржева» ничуть не уступает «28 панфиловцам» Андрея Шальопы и Кима Дружинина, а накал боев — «Штайнеру железному кресту» Сэма Пекинпы.

Зима 1942 года. По заснеженному полю прокатывается «ура», атакующих красноармейцев косят фашистские пулеметы, бойцы врываются в окопы и занимают село Овсянниково. «Деревню дуриком взяли, — меланхолично замечает рядовой Мачихин (Олег Гаянов). — Если по-честному, живым мясом мы протолкнулись...» Возразить ему нечего. Понимая, что у поредевшего соединения нет шансов удержать позицию без подкрепления, ротный Пригожин (Сергей Жарков) приказывает организовать круговую оборону. Лихой ординарец Костя Карцев (Иван Батарев) не спешит выполнять распоряжения и увлекается сбором трофеев. Сослуживцы вступают в пререкания, а авторы ослабляют нить повествования.

Сюжет теряет спонтанное дыхание и рассыпается на калейдоскоп эпизодов фронтового обустройства. Историю «разогревает» визит особиста. В поисках фашистских листовок он учиняет циничный обыск героев и арестовывает пожилого героя битвы (Александр Аравушкин). Подкреплений, между тем, нет и не предвидится...

Писатель Кондратьев наивно объяснял человекоубийство самодурством комбата и рассматривал войну как высший суд, четко маркируя персонажей «свой — чужой». Режиссер Копылов настаивает на моральной высоте  красноармейцев и даже командиров, пожертвовавших геройской ротой ради подготовки прорыва на соседнем участке фронта (схожая коллизия у Александра Боголюбова и Владимира Чеботарева в сериале «Батальоны просят огня» по роману Юрия Бондарева).

 Чем руководствовались стратеги, отправлявшие роту за ротой на амбразуры, до сих пор остается загадкой, что не обесценивает подвиг павших; его нивелируют плоские обобщения, выдаваемые за типажные находки. Несмотря на отчаянные усилия, актерам не удается оживить эскизно намеченные образы (единственное исключение — харизматичный энкавэдэшник в исполнении Григория Некрасова). Диалоги бойцов служат здесь разминкой перед парадом признаний в любви к отечеству, верности товарищам и долгу. Проза Кондратьева таких плакатных излишеств не подразумевала; писатель показывал невзрачную изнанку войны, открывая в словах и поступках героев высший, страшный, отнюдь не открыточный смысл.  

   В батальных же сценах правила игры диктовали обстоятельства иного рода — съемки в чистом поле, тридцатиградусные морозы, кирзовые сапоги, неутепленное белье, примерзшие к цевью пальцы, многочасовые смены в ледяной окопной воде. В итоге экспрессия сражений достигает высокого эмоционального градуса. Иной вопрос — отношение к образам непарадной повести. По сравнению с кондратьевскими мужиками или экранными «28 панфиловцами» герои «Ржева» смотрятся несколько картонно.