Алексей КОЛЕНСКИЙ

26.03.2018

28 марта Александру Митте исполняется 85 лет. Накануне юбилея «Культура» пообщалась с режиссером, подарившим нам лихой «Экипаж», пронзительную «Сказку странствий» и галерею трогательных мелодрам о советском детстве — ​от «Друг мой, Колька!..» до «Точки, точки, запятой».

культура: Говорят, Вы пришли в кинематограф случайно?
Митта: Да, окончил архитектурно-строительный факультет МИСИ. Нам преподавал сам Константин Мельников. Как-то мэтр пригласил студентов в свой легендарный дом, показал вырезки из советских и иностранных газет, рассказал историю башни. Он придумал хрустальный ленинский гроб, грани которого располагались под особыми, не бликующими углами. И получил от правительства участок на Арбате, на котором построил знаменитый дом-мастерскую. Константин Степанович был полон потрясающих идей, собирался возводить многоуровневые гаражи-стоянки внутри парижских мостов, показывал снимки павильонов на Парижских выставках. Через него мне открылась конструктивистская столица, шедевры Гинзбурга, Иофана. Жаль, что сегодня чиновники недостаточно заботятся о сохранении уникального наследия той эпохи.

Несмотря на потрясающих преподавателей, архитектором я все же не стал. Получив диплом, понял — ​не хочу работать по специальности и, набравшись смелости, отнес свои карикатуры в редакцию «Крокодила» (при газете «Правда». — «Культура»). Меня сдержанно похвалили, посоветовали больше тренироваться и пригласили работать «темщиком». Это была интересная служба — ​лучшие художники страны воплощали придуманные нами сюжеты. Хоть я и получал небольшие гонорары за одобренные редколлегией идеи, зато буквально купался в невероятной атмосфере правдинских четвергов. К чаю подавали вазы с вкуснейшим печеньем (по тем временам — ​роскошь), и начинался пир зубастых шутников — ​куда более искрометный, чем выходившие по итогам заседаний «Крокодилы». Вскоре с новыми друзьями перешел в журнал «Веселые картинки», где главредом был Иван Максимович Семенов. Там мне довелось сотрудничать с Витей Чижиковым, Женей Мониным и Володей Перцовым.

Редакторы дали мне два года на то, чтобы поставить руку. Во ВГИК поступил, чтобы «перекантоваться». Попал к Александру Довженко, на тот же курс пришли Отар Иоселиани и Лариса Шепитько. Опять заскучал, и через несколько месяцев классик «подарил» меня Михаилу Ромму. Там подобралась более крутая компания: Шукшин, Тарковский… В шестидесятые годы ВГИК был едва ли не единственной площадкой для свободного творческого самовыражения.

Опыт «темщика» и рисовальщика пригодился для раскадровок, но были и минусы: первые годы видел в кино лишь последовательность картинок. Тем не менее убежден: раскадровки очень важны. Преподавая в Германии, узнал, что пока автор не показывал иллюстрированный конспект работы, то не получал ключ от съемочного павильона. Но с настоящим фанатизмом к подготовительной работе относятся японцы: если у тебя стоит 57 планов, ты обязан перенести на экран каждый. Столкнулся с этим, когда делал советско-японскую мелодраму «Москва, любовь моя».

Кстати, незадолго перед смертью Высоцкий показывал вполне профессиональную, очень реалистичную раскадровку к своему режиссерскому дебюту. Сохранилась ли она? Не знаю. Думаю, «Зеленый фургон» был бы стилистически близок к «Месту встречи…» — ​Володя уговаривал братьев Вайнер сочинить продолжение, хотел его поставить.

культура: Высоцкий, Тарковский, Шукшин… Вам довелось вращаться в потрясающей компании…
Митта: Я с ними себя, конечно, не равняю. Но мы дружили. После загулов, чтобы не топать в общагу на Будайку, Вася нередко ночевал у меня, неподалеку от трех вокзалов. У него был тяжелый период в жизни, связанный с реабилитацией отца. Многие гордились такими письмами, а он впал в отчаяние. Вспоминал, как, не зная о расстреле, они ходили с мамой к лагерю — ​за двадцать километров от Сростков — ​и кидали через колючую проволоку деревенские гостинцы. Думаю, втайне он считал отца героем, а оказалось, что его взяли за компанию. Этот удар сыграл важную роль в писательской судьбе Шукшина — ​он медленно формировался, присматривался к жизни, никогда не расставался с блокнотом и ручкой. Однокурсники смотрели на него несколько скептически, но однажды, разослав во все редакции свои рассказы, Вася проснулся знаменитым. Его тексты очень кинематографичны, но мало кому даются в руки в силу известной закономерности: чем сильнее проза, тем слабее экранизация. Исключения здесь редки.

культура: Нельзя забыть и о Вашей работе с Олегом Табаковым…
Митта: Олег Павлович жил театром и только театром, но признавался, что его любимая кинороль — ​Искремас. Работать с ним было легко, радостно, а главное — ​конструктивно. Причем не только режиссерам, но и актерам. И это при том, что сам он был артистом мирового класса, неподражаемо играл Хлестакова на пражской, будапештской сценах, добрался до Испании и Америки. Это был настоящий триумф, и, может быть, сохранившиеся записи этой постановки украсят его мемориальный мхатовский кабинет… Смерть Олега — ​отчаяние и боль. Я всегда думал, что он вечный, всех нас переживет, но нет…

культура: Давайте вернемся ко временам ВГИКа. Какие картины повлияли на Вас в процессе учебы?
Митта: Вестерны Джона Форда, а больше всего — ​«Ровно в полдень» Фреда Циннемана.

культура: Как получилось, что, окончив институт, Вы увлеклись подростковыми сюжетами?
Митта: Думаю, это логичное следствие студийного детства, радостной поры, когда я носился по сцене Дворца пионеров, изображая слугу Кота в сапогах, сыгранного Роланом Быковым.

культура: В «Звонят, откройте дверь» Вы вновь встретились с Быковым…
Митта: Образ горниста был придуман Александром Володиным, мы с Быковым лишь доверились его таланту. Я видел в этой роли другого актера, но Володин утвердил Ролана.

культура: Зато именно Вы разглядели зрелую актрису в двенадцатилетней Леночке Прокловой?
Митта: Не я один. Она была внучкой второго режиссера и постоянно отиралась на площадке. Я просил ее подыгрывать юным претендентам на роли: тех, кто ее переигрывал, принимали в команду. Но Леночка с каждым этюдом дарила новые краски, и в конце концов я догадался, что она — ​моя пионерка. С ней было очень интересно, от эпизода к эпизоду она росла как актриса.

культура: Горнист Быкова, Искремас Табакова, Ибрагим Ганнибал Высоцкого, Орландо Миронова дают удивительно цельные образы гениев альтернативных сказочных миров.
Митта: Я всю жизнь стремился к сказке и мифу, не догадываясь, что заокеанские коллеги увлечены тем же самым. Американский продюсер ставит непременное условие — ​герой должен пройти сквозь 12 испытаний (строго по книге Джозефа Кэмпбелла «Тысячеликий герой»), если образ получает в них свое развитие, то, вполне вероятно, картина будет успешной.

культура: А какими сказками Вы зачитывались в детстве?
Митта: Гансом Христианом Андерсеном. Больше всего обожал «Принцессу на горошине» — ​это мой первый учебник кинематографии. В начале должна быть четкая структура: буря, ливень, внезапный стук в дверь. Одинокая странница потихоньку обживается в сказочном царстве, а венчает композицию трогательная деталь. Очень трудно придумать и скрытно поместить в конфликт «горошину» так, чтобы она по-настоящему заработала. Это мифотворчество — ​роммовская школа: Михаил Ильич учил нас разбирать картины и эпизоды на кубики и искать в них ключевую деталь, проливающую свет на драматургические обстоятельства. Над ним часто иронизировал Сергей Герасимов, но, видимо, напрасно. Ромму понравился наш дебют, а Герасимов едва его не похоронил. Увидев сцену пионерского собрания, побледнел и всполошился: «Кто это Вам разрешил?» Мы сослались на ЦК комсомола: дескать, мы помогаем вывести из кризиса заформализовавшееся пионерское движение. Надо сказать, все понимали, что речь идет о люстрации: человека исключают из пионеров или партии, затем увольняют с работы, перестают здороваться, обходят стороной и — ​фактически хоронят заживо…

культура: У Вас случались стилистические расхождения с советской властью?
Митта: Скорее, с чиновничьей косностью. Смешение жанров представлялось им опасным инакомыслием. Помню, один киноначальник негодовал: «Что вы снимаете? Я хочу видеть картину, над которой можно или хохотать, или плакать, а у вас все в кучу понамешано!» Сейчас понятно, что на успех картины работает алхимия трех-четырех жанров. Это придумали американцы…

культура: Первым был Чаплин, а у нас — ​Барнет и Пырьев.
Митта: Да, но начальству мерещилось уклонение от генеральной линии. Режиссер был человеком, облеченным доверием партии, и мы верили, что не просто развлекаем зрителя, а создаем его. Конечно, это довольно наивно.

культура: Почему? Я знаю людей, пожизненно очарованных «Сказкой странствий».
Митта: Да, картину затоптали, премьеры толком не было, она вышла без рекламы, фестивальной истории, но для поколения сорокалетних это кино числится в ряду любимых.

культура: Бывало так, что Вас не отпускал собственный фильм, менял судьбу и заставлял торить новые пути в искусстве?
Митта: Всегда. Да и как могло быть иначе? Ведь во время съемок ты весь погружен в работу. Затем собираешь ее на монтажном столе, начинаешь видеть ошибки и понимаешь, что переснимать поздно, фильм живет собственной жизнью. Как и ты. Ведь в кино, как и в жизни, все взвесить невозможно — ​в течение съемочного дня необходимо принимать порой сотни взаимоисключающих интуитивных решений. Сейчас у меня готов сценарий современной мелодрамы, но я вряд ли решусь его экранизировать.

культура: Чем запомнился «Экипаж»?
Митта: Пустыми залами. Его выпустили аврально, пытаясь закрыть квартальный план, безо всякого оповещения. И первые три дня в залах было шаром покати, это потом уже выросли километровые очереди. А директора кинотеатров имели право крутить фильм, пока заполняемость не опускалась ниже 83 процентов, и получали за перевыполнение плана серьезные премии. В итоге вместо недели «Экипаж» продержался на экранах сто дней, перечеркнув премьеры четырнадцати фильмов. В Доме кино мне перестали подавать руку, а я нечаянно открыл жанр советского фильма-катастрофы.

культура: Не жалеете, что в начале 90-х Вам довелось преподавать в Гамбурге?
Митта: Нет. В России работы не было, и я совместно со знаменитым немецким режиссером Харком Бомом придумал ни на что не похожую киношколу, по сути, аспирантуру. В течение двух лет ребята снимали и монтировали кино в режиме нон-стоп, работы удостоились двух студенческих и одного взрослого «Оскаров». Как только появилась возможность снимать кино в России, я вернулся домой и изложил свои лекции в формате книги «Кино между адом и раем». Этим летом планирую дописать детскую версию. И еще хочу закончить книгу про саспенс, в помощь взрослым режиссерам — ​о том, как наращивать и контролировать драматургическое напряжение.

культура: Немецкие студенты отличались от российских сверстников?
Митта: Да, довольно сильно. Они очень усердные и жадные до учебы. Ежегодно выезжают на летние курсы различных киношкол. На базе нашей московской киношколы мы отрабатываем подобную модель: человек с улицы может прийти и за два месяца укрепиться в выбранной специальности, понять, что хорошо и плохо. Всему, конечно, не научится, но овладеет новым навыком. Например, я могу дать представление о том, как развивается и меняется герой и как этот процесс контролировать. Это самое важное для сочинения истории. Другой наш принцип можно назвать американским — ​мы приглашаем преподавать успешных, активно снимающих профессионалов.

культура: С чем связываете нынешние успехи российского кино?
Митта: С отвагой молодых ребят, не смутившихся неудачей бесконфликтного «Викинга» и активно осваивающих мифы, аттракционы, зрительские истории. Все осознали: публику необходимо интриговать, заставлять сочувствовать героям. Ну и кинематографистов, конечно, «разогревает» конкуренция со все лучше, атмосфернее, ярче работающими сериальщиками.

культура: О чем сожалеете?
Митта: Что мало снимал. Надо было быть умнее — ​выходить из картины в картину, как Эльдар Рязанов, он всегда фонтанировал замыслами, работал без простоев. Это счастье — ​видеть, как ценой перенапряжения, нечеловеческой активности группы твоя картина рождается на съемочной площадке.

И еще я очень много потерял, пренебрегая театром, думал, зрители не видят глаз артиста, как будто перед нами — ​бесконечные пробы на среднем плане. Но в театре рождается невероятная энергетика взаимодействия с партнерами и публикой, в конечном счете зритель получает иную степень свободы. Надеюсь, успею наверстать.

культура: Вы признаете за своими картинами наличие сквозной лирической темы?
Митта: Нет, я не пересматриваю свои фильмы и настаиваю лишь на развитии жанровых мотивов, их игре, обострении. И еще на языке метафор.

культура: Даже в ранних работах? Какое же иносказание просматривается в упомянутом выше фильме «Звонят, откройте дверь»?
Митта: Метафора самоотверженной любви. Это история про женщину, способную достать для возлюбленного все, чего бы он ни пожелал, — ​оранжевых лягушек, первых пионеров, да хоть с неба звезду!

Фото на анонсе: Павел Смертин/ТАСС