Алексей КОЛЕНСКИЙ

03.11.2017

К столетию Октября на телеканале «Россия 1» — премьера шпионского триллера «Демон революции». В картине рассказывается о непростых отношениях Владимира Ульянова и немецкого финансиста большевиков Александра Парвуса (Израиля Гельфанда), просчетах контрразведки и политическом закулисье 17-го года. Корреспондент «Культуры» встретился с режиссером Владимиром Хотиненко.

культура: За два года работы над картиной кто из героев стал Вам ближе — Ленин или Парвус?
Хотиненко: Безусловно, Владимир Ильич. Израиль Лазаревич — совсем далекий от меня человек, с Лениным его роднит только необычайная целеустремленность, умение жить и добиваться своего любыми средствами. Циничные люди? Конечно! И, признаться, под конец Парвус надоел мне хуже горькой редьки, хотя в исполнении Федора Бондарчука он привлекателен и интересен. Думаю, такие же чувства в свое время испытывал к Казанове Федерико Феллини. Но дело того стоило: я изучил взаимоотношения сильных неординарных людей, организовавших величайший переворот ХХ века.

С Лениным было сложно. С первых кадров снимать о человеке, подписывавшем расстрельные приговоры, означало играть результат. Куда интереснее было рассказать, как скромный эмигрант стал вождем шестой части суши. Ильич, конечно, гений. Но, как и любой человек, он достоин сочувствия. Я, например, не знаю, как бы повел себя, если бы царь казнил моего брата. Это не значит, что Лениным всю жизнь руководило чувство мести, но без данной детали его не понять. В конце концов, он вдохновлялся желанием осчастливить человечество.  

культура: Неужели?
Хотиненко: Безусловно. Идея социального равенства была для него главной темой жизни. Сегодня она заслонена от нас дымовой завесой толерантности, а Ленин видел в ней основу справедливого мироустройства. Не исключено, что, в силу чудовищного и всевозрастающего расслоения, эта идея вновь возобладает над умами. Причем не только у нас, а везде. Несмотря на заигрывания элит и СМИ, подмигивающих населению: «Зачем считаете чужие деньги, вы же сами неплохо живете! О чем париться, если со времен Римской империи ничего, кроме хлеба и зрелищ, вам не надо?» Я люблю бывать в Риме и всякий раз, посещая Форум, проникаюсь его масштабами. А оглядываясь кругом, наблюдаю жалкие итоги Нового времени.  

культура: Этот критический взгляд свойственен и Вашим героям. Кто же здесь «Демон революции»?
Хотиненко: Не Ленин и не Парвус, а некий витающий между ними дух. Оба были людьми сугубо практическими. Первый мечтал изменить мир, второй откровенно шокировал соратников, постоянно твердил: «Моя цель — разбогатеть и разрушить Российскую империю».

культура: Очень современный типаж. Кто сочинил столь злободневный сценарий? 
Хотиненко: Первый вариант написал Эдуард Володарский. В нем было маловато Ленина, зато Парвус был изображен крупными штрихами, этакий черный-пречерный человечище — оставалось дорисовать лишь рога, копыта и хвост. Это меня совсем не устраивало, и я доработал текст в соавторстве с молодым драматургом Кириллом Журенковым и его женой Надеждой Воробьевой. Мы чуть не утонули в богатейшем материале, обошлись без какой-либо отсебятины, лишь расставили акценты. Кроме прочих источников, нас и Женю Миронова в чем-то сориентировала новая биография Ленина «Пантократор солнечных пылинок» Льва Данилкина.

культура: Евгений Миронов — чрезвычайно дотошный актер — вписал незабываемую страницу в отечественную лениниану. Он «замучил» Вас поисками образа?
Хотиненко: Это было взаимно. Мы перебрали массу деталей и черточек — вплоть до степени картавости и цвета глаз (на этот счет необыкновенный разброс мнений). В нескольких сценах меняли оптические линзы, акцентировали цепкий ленинский взор. Над пластикой Ленина и Парвуса работал замечательный актер и педагог Леонид Тимцуник, сыгравший агента российской контрразведки. Больше всего меня порадовало, что те, кто видел картину, оценили наш и, в значительной степени, ленинский юмор. Помните, как он, прогулявшись по парку с Инессой и заправив ушки за края кепки, возвращается к Наде, мурлыкая «Нас венчали не в церкви»? Признаюсь, мы устояли перед многими соблазнами — на всю ленту у нас лишь один невинный поцелуй. И пресловутая ленинская скромность — тоже не выдумка. Живя в Берне и питаясь с товарищами в студенческой столовой, он неизменно брал самый дешевый комплексный обед: суп, картошка, кусок хлеба.

культура: Бондарчук сыграл главную роль своей жизни, удивляя на протяжении всего многочасового марафона образом Парвуса. Кто подарил ему это легкое дыхание и невероятную изобретательность?
Хотиненко: В природе Федора Сергеевича есть все, на что мог опереться его Парвус. Нам оставалось лишь подобрать детали образа для конкретных ситуаций. Просил его побыть жовиальным бизнесменом — то элегантно гибким, то грузно сутулящимся, неуловимым в эмоциональных оттенках, подвижным, как ртуть. 

культура: Ваш Парвус — более продвинутый тип, чем Ленин, который смотрится ретроградом.
Хотиненко: Причем безоговорочно преданным своей Прекрасной даме — идее социальной справедливости. Если бы не его фанатизм, эта идея никогда не овладела бы массами. Ильич был иногда сентиментален, активно с этим боролся и не всегда брал верх.

культура: В каких повседневных мелочах проявлялась ленинская гениальность?
Хотиненко: Разъезжая по Европе с лекциями для эмигрантской молодежи за пару недель до Февральского переворота, будущий вождь сетовал: «Мы, старики, до революции не доживем, завещаем вам дело всей нашей жизни!» И тут — на тебе — февральская революция! А теперь представьте картину: Цюрих, глубокая ночь. Надежда Константиновна просыпается и видит супруга, топчущегося у входной двери с чемоданом, в пальто и шляпе — насилу отговорила Володеньку тотчас возвращаться в Россию. Планов было не счесть — Ленин собирался пересечь границу на аэроплане, затем хотел притвориться глухонемым шведом (товарищи подыскивали ему документы). Прибыл в Стокгольм в чудовищных обносках и альпийских ботинках, отмахивался от соратников: вот сделаем революцию — тогда и приоденемся. Радек еле уговорил купить приличный костюм-двойку.

Ленин работал при любых обстоятельствах, был крайне резок, смертельно ссорился с товарищами, но долго на него не обижались. Консервативен во всех эстетических пристрастиях, кроме одного: обожал Вагнера — крутил пластинки на граммофоне, посещал Байройт, слушал оперы... «Шествие пилигримов» из «Тангейзера» стала нашим камертоном, а контрапунктом — стихотворение Тютчева «Море и утес», посвященное французской революции 1848 года. Вождь любил читать его вслух, знал наизусть, и Миронов это делает неподражаемо.

культура: А какой образ советской ленинианы близок Вам?
Хотиненко: Каюровский из «Шестого июля». Юлий Карасик подарил вождю широкий эмоциональный диапазон — от растерянного интеллигента, извиняющегося за убийство Мирбаха на немецком языке, до лихого жигана с пистолетом наголо. Но интересны, безусловно, все наши Ильичи.

культура: Помните, у Есенина: «Скажи, кто такое Ленин? Я тихо ответил: он — вы». Что остается от Ленина в нас сегодня?
Хотиненко: Скажу о себе, но, думаю, это свойственно многим. Некий образ, впитанный с молоком матери, и подсознательная вера в идею справедливого мироустройства. Почти каждый советский человек убежден, он-то точно знает, что это такое, и очень мало интересуется, насколько его представления совпадают с мнениями родных и друзей. Парадокс: основополагающая морально-нравственная норма превращается в сугубо индивидуальный фетиш, становится яблоком раздора. Может быть, поэтому люди оказываются неспособны просчитать последствия своих поступков на пару шагов вперед? Рассуждают, например: вот скинем правительство и заживем по правде. Но как именно, зачем, для кого или чего? Этот тип вдохновенного начетничества чреват самыми безобразными заговорами — строго по Достоевскому. Но если бы все внимательно читали Федора Михайловича, многие бы не пошли за Владимиром Ильичом. Ленин не случайно ненавидел Достоевского.

культура: А Парвус?
Хотиненко: У нас в картине он говорит: как только встаешь на дорогу зла, словно какая-то невидимая сила начинает помогать тебе...

культура: Всех русских революционеров объединяет одно — подмена чувства любви к Родине переживанием глубокой детской обиды на судьбу и слепое преклонение перед говорунами старушки Европы.
Хотиненко: Со времен Французской революции самое святое для борцов с режимом — бесконечные словопрения. Они поджаривают друг друга пылкими речами, как на сковородке. Если бы не прокачивали друг друга, идеи бы увяли. И Ленин боялся, что уже к марту в России все успокоится, система устоит, и идеалы социальной справедливости утвердятся сами собой, без его участия. Похоже, все к тому и шло. Этого Ильич пережить не мог, тем более что и на Россию ему, по его собственному выражению, было «глубоко наплевать» — вождя интересовало лишь радикальное переустройство мира.

культура: В Вашей картине немецкие чиновники интересуются ленинским видением политического устройства России. Ильич бодро рапортует: французско-республиканское. Выходит, в апреле 1917-го на Финляндский вокзал прибыл не коммунист, а социал-демократ, видевший социализм как деталь парламентского ландшафта и не помышлявший о диктатуре пролетариата.
Хотиненко: Думаю, психологически он был готов к диктатуре, но не собирался откровенничать со спонсорами. Он вообще делал все, чтобы его не упрекнули в порочащих связях с Германией. Мне очевидно, что Парвус брал немецкие деньги и тратил их на революцию, а вот с Лениным все сложнее. Вот факт: опасаясь слухов, будущий вождь собирал средства на возвращение в Россию у шведских товарищей. Немцы также понимали, что сидят между двух стульев, и в случае успеха ленинского предприятия наша революция может перекинуться к ним. Кстати, на это рассчитывал и Парвус. Нельзя забывать, что в игру были втянуты англичане, участвовавшие и в убийстве Распутина, и в февральском перевороте.

культура: Троцкий был их человеком?
Хотиненко: Возможно, но в феврале он активно занимался сбором средств в США. Там есть масса нюансов, о которых мы, может быть, никогда не узнаем. Парвус, например, мечтал, покончив с Россией, купить себе новую родину, причем недорого. После победы революции в Германии он приобрел виллу на острове Шваненвердер, где и провел остаток дней.

В любом случае без денег заинтересованных лиц революции не делаются. Но прежде чем пойти «в дело», финансы становятся средством реализации скрытых комплексов. Эту часть в тандеме брал на себя Парвус, а Ленин был последователем марксизма. И именно поэтому не любил Достоевского. Кипучая публицистическая, а затем практическая деятельность были для Ильича средством бегства от саморефлексии. При этом и он не был чужд слабостей — любил закатиться к Горькому на Капри, распить бутылочку хорошего винца, перекинуться с тещей в картишки. Поэтому и закончил НЭПом.

культура: А между тем революционный «подзавод» приобретал размах, на смену неутомимому резонеру Ленину явились европейские «властители дум» — Муссолини и Гитлер...
Хотиненко: Никто и предположить не мог, что Февраль обернется Октябрем, анархист — фашистом, а отравившийся газами бродяга — фюрером. Первая мировая война стала массовым самоубийством военной аристократии. Оказавшаяся у руля буржуазия оказалась неспособна удержать власть. Маховик истории, или, если угодно, Красное колесо, уже раскрутилось... Не устаю поражаться, что Ленин умудрился не только на нем усидеть, но и рулить — за четыре года он перевернул мир. При этом в истории человечества не найти столь негероического внешне вождя.

культура: Но как он сумел подружить теорию с практикой?
Хотиненко: Неустанно искал любые средства для реализации высокой цели — к сожалению, других путей в истории человечества пока не существует.

культура: Возможно, секрет успеха не только в неуемной энергии и изобретательности. Ленин никогда никому не верил, ни одному «единомышленнику». И, как доказала история, был абсолютно прав.
Хотиненко: При этом в России его никто не ждал, да и большевиков в начале 1917-го у нас было немного. Но Ленина знали абсолютно все, и он сумел сыграть на внутренних противоречиях попутчиков — эсеров, меньшевиков, анархистов, в кратчайшие сроки завести всю страну — от дезертиров и крестьян до офицеров Генерального штаба. По-настоящему образ Ленина родился на Финляндском вокзале в 1917 году. Кстати, броневик ему придумал Парвус (есть такая версия).

культура: Если Вам представится возможность панорамно расширить лениниану до многофигурной исторической саги, какие наиболее любопытные персонажи попадут на это полотно?
Хотиненко: Прежде всего, Леонид Красин. Он был героизирован в советское время, «подарил» имя ледоколу, а был не только беспринципным, но чрезвычайно популярным европейским денди, а также талантливым инженером, администратором, большевистским министром, послом и боевиком. Есть версия, что на теле Саввы Морозова нашли записку «Долг платежом. Красин».

культура: Окажись Вы современным Парвусом, какого бы вождя сдали под ключ для радикального преображения текущей действительности?
Хотиненко: Я бы не сумел. Главное чудо в том и состоит, что малопопулярный публицист и никому неизвестный авантюрист уверовали друг в друга. Яркий Троцкий, респектабельный Мартов, живой классик Плеханов были куда популярнее в этой среде, но Парвус сделал ставку на неэффектную «золотую рыбку». Ленин не был блестящим теоретиком или оратором, но черпал нечеловеческую энергию в комбинации этих качеств. Эта сила обрела мощь в лаконичных декретах, беспрестанно обновлявших интернациональную политическую повестку.

А что касается инструкций, ничего выдумывать не нужно. В Сети существует «Меморандум Парвуса», он же «Меморандум доктора Гельфанда», излагающий рабочий план совершения переворота: от организации пропаганды до расчленения России — отделения Финляндии, Украины, Кавказа и Сибири. Нетрудно заметить, что он осуществляется по сей день, а значит, революция продолжается. Это документ поразительной силы. Самое забавное, что, судя по тексту, и сто лет назад судьбой Украины занимались грузины.

культура: Почему за двадцать пять постсоветских лет не было снято подобной остросюжетной политической комедии?
Хотиненко: Мы не снимали политическую комедию, хотя многие сцены не лишены юмора. Фигура Ленина сильно поляризует общество, сталкивает оппонентов лбами — в духе вождя мирового пролетариата. А любой власти главное, чтобы все было тихо. И мастерам культуры — тоже.

культура: Вы не опасаетесь обвинений в конспирологии?
Хотиненко: Не боюсь, ведь наш фильм совсем не об этом, но рассчитываю на живой интерес и дискуссию. Но не потому, что опорочил образ вождя, а, напротив, удобрил. Никому не интересно смотреть кино про кромешных мерзавцев, гораздо интереснее видеть живого обаятельного героя, совершающего нечто аморальное. Зло — личный выбор каждого. Для Бога коллективной ответственности не существует. В конце концов, сложнее всего сделать картину о простом и добром человеке.