В последние десятилетия этот жанр основательно девальвировался. Нет, нельзя сказать, что отечественный читатель на долгие годы остался вовсе без исторического романа. Здесь можно вспомнить и модных Алексея Иванова и Леонида Юзефовича, и более консервативных и почвенных, но от того не менее заслуженных Владимира Личутина и Владислава Бахревского. Не хочется, а надо упомянуть «издающегося в рулонах» Григория Чхартишвили (он же Борис Акунин, он же Анатолий Брусникин, а также Анна Борисова). Последний в перерывах между активной деятельностью в рядах «болотной оппозиции» создал несколько десятков романов и повестей, с той или иной степенью объективности изображающих российскую действительность минувших веков.

Вообще вопрос меры художественного вымысла и документальной правды традиционен для упомянутого жанра. И даже если оставить за скобками всевозможную «альтернативную историю», отнеся оную к фэнтези, все равно мы не сможем императивно указывать автору исторической прозы на необходимость придерживаться пресловутого «научного принципа историзма». Разумеется, все это остается исключительно на его совести. Ну и, конечно же, выносится на суд читателя. Взыскательного и не очень.

Книга Владимира Мединского — не то чтобы исключение из правил (ведь никаких правил тут, по сути-то, и нет), но именно то произведение, которое одновременно сочетает две составляющие. Документальную скрупулезность — ведь не зря автор, сам доктор исторических наук, привлек в качестве консультанта ведущего специалиста по описываемому периоду — первой русской Смуте — профессора Людмилу Морозову. И столь важные для подобной литературы черты легкого и захватывающего чтения. Книгу можно одолеть за пару вечеров, лишь бы ничто не отвлекало, но при этом все время рука тянется к энциклопедиям. Так и хочется поподробнее узнать о том или ином персонаже и событиях, описываемых в романе.

В основе сюжета «Стены» — лихо закрученный политико-детективный сюжет на фоне военных реалий последних лет Смутного времени. Главная приманка традиционна: необходимо угадать предателя. Эта тема — предательство — для описываемой эпохи особенно актуальна. Ведь, как совершенно точно подметил писатель Виктор Ерофеев (автор «вместопредисловия» к книге), применительно к отечественной истории начала XVII века само «слово «Стена» приобретает значение не столько крепостного сооружения, сколько символа раскола цивилизации на своих и чужих». И именно цивилизационный, культурный разлом Владимир Мединский прописал досконально четко. В том числе в части детального описания русской религиозной жизни, практически безупречного на фоне большинства других историко-художественных книг и фильмов.

К несомненным достоинствам «Стены» также можно отнести и ее оформление, в котором лично принимал участие автор романа. Коллаж обложки — стена Смоленского кремля, за которой мы видим колокольню Ивана Великого и фрагмент Большого Кремлевского дворца, — несет свой историософский символизм.