Дарья ЕФРЕМОВА

11.09.2019

В новинках осени — автобиографический сборник Андрея Рубанова, гротескная фантасмагория с участием хипстерши-ведьмы от недавней финалистки «Лицея» Евгении Некрасовой и расследование трагических любовных историй знаменитых русских поэтов профессора МГУ Анны Сергеевой-Клятис.

Андрей Рубанов. «Жестко и угрюмо»

М.: АСТ, «Редакция Елены Шубиной», 2019

Сборник короткой прозы автора романов «Сажайте, и вырастет», «Великая мечта», «Патриот», несмотря на самоиронию в заглавии, причислен частью литературной блогосферы к «суровой честной мужской прозе». Предполагается, что на арену выходит «соль поколения», эдакий смурной тип, прошедший школу «лихих девяностых», а заодно их непременные криминально-тюремные университеты, но переживший шансонный катарсис — «солдат, уголовник, муж, отец». На самом деле «я-герой» Андрея Рубанова, наследующий традиции Довлатова и Лимонова, привязан к хронотопу «лихой годины» весьма условно: прямодушный, немного наивный, упорно оптимистичный и не лишенный лиричности, он примеряется к маске пикаро, но, как и положено рефлексирующему русскому интеллигенту, всякий раз терпит фиаско. Такие же и его друзья, например, «опытный кинематографист» Семен Макаров — «прежде чем попасть в волшебный мир кино, производил водку в Северной Осетии, ставил любительские спектакли в Таганроге, обналичивал и отмывал деньги в Москве, а также владел единственным и, по слухам, сверхпопулярным киоском «Куры-гриль» в Элисте». Ни один из многочисленных сценариев Семена так и не добрался до большого экрана, а все потому, что истории, которые он считал «изящными, воздушными комедиями», окружающие принимали за кровавые депрессивные триллеры.

«Жестко и угрюмо» — вердикт, вынесенный Рубанову питерским гением режиссером Ржанским, создателем прорывного фильма «Пять», в котором «голые старухи обливают друг друга красным вином и поют красивые срамные песни, а потом все кончается плохо, но впечатление остается — хорошее». Рандеву с завсегдатаем таинственных Канн было назначено на Мосфильмовской. Друзья заявились туда полные решимости дать бой «тарковщине» и внести наконец живую струю, но судьбоносная встреча, конечно же, окончилась полным провалом. «Ангел успеха сделал круг над нашими лохматыми головами и улетел куда-то в направлении центральной проходной «Мосфильма», безусловно, он где-то там и обитал», — острит «я-герой» уже в кустах — именно там друзья продолжают рассуждать о жизни и «тарковщине», запасшись бутылкой портвейна и пресловутой курой-гриль. Навстречу им, как толстый подробный роман, открывается вечерняя Москва, — «у этой книги нет счастливого конца, вообще никакого нет».

Евгения Некрасова. «Сестромам. О тех, кто будет маяться»

М.: АСТ, «Редакция Елены Шубиной», 2019

Яркий дебют Евгении Некрасовой с циклом рассказов «Несчастливая Москва» и романом «Калечина-Малечина» (премия «Лицей», шорт-листы «НОСа», Нацбеста и «Большой книги») позволил рецензентам сразу же заговорить об авторском почерке. Коктейлю из «нелюбви, одиночества, несчастливой судьбы», приправленному роскошной фолк-буффонадой приписали, как ни странно, терапевтический эффект. Калечина-Малечина, кикимора из «Посолони» Алексея Ремизова, опекавшая лохматую двоечницу Катю, своеобразно ставила на место чудищ в человеческом воплощении: глупую злую училку, подленькую лучшую подружку, психологического садиста папашу. В новом сборнике «Сестромам» автор предлагает не менее впечатляющую литературную игру: как, если бы мы проникли в глубину сознания «роковой» и «магически порочной» Оли Мещерской, героини «Легкого дыхания», и рассмотрели бы ее сквозь смешивающую реальность и саркастический гротеск мифопоэтики Алексея Ремизова, добавив нарастающий градус агонии «Циников» Мариенгофа. Очаровательная хипстерша Анечка, легкая, богемная, своя на Маяке и Артплее, мучается необходимостью мотаться к «убогому» Сестромаму — этим страдательным прозвищем девушка называет старшую сестру, заменившую ей мать. Рано вышедшая на пенсию, вечно таскающаяся по больницам родственница изрядно надоела со своими опасениями, борщами и глупыми вопросами «когда-замуж-выйдешь?». Весь этот «балласт» будто лишает девушку легкости, «Анечка — такая всюду ладненькая... Все в Анечке хорошо, кроме Сестромама». Агония, оканчивающаяся социальной гибелью и даже перерождением в хтоническую сущность, начинается после смерти сестры — «квартирАй» в скучном пригороде в ненавистном антураже хрущевок, аптек, больниц и пятерочек становится ведьминым логовом. Непонятно зачем перебравшаяся сюда Анечка берется за вполне кикиморский промысел: бескорыстно, по просьбам соседок, расправляется с их врагами — издеваясь, насмехаясь, обнуляя, лишая статуса. По ночам к ней является Сестромам, теперь в виде птицы-гамаюна с куриными ногами...

Изощренный вкус, страсть к эксперименту, смелое обращение с образами масскульта и фольклорным материалом, а главное, попытка создать мифопоэтику сегодняшнего дня — такая оптика позволяет сравнивать Евгению Некрасову с Павлом Пеперштейном, автором культового постмодернистского романа «Мифогенная любовь каст». Но если автор «МЛК» намеренно избегает нравственных оценок, — одно из ключевых понятий его философского дискурса «диета» — «ди-этическое» созерцание, — то Некрасова едва ли стремится к метапозиции. Бесприютность описываемого мира бьет наотмашь. Читатель ловит себя на мысли, что сочувствует не только двоечнице Кате (что вполне нормально, она затравленный ребенок), но и кикиморе Калечине, и залетающему ночами на кусок тортика Сестромаму, и уморившей ее равнодушием Анечке, и даже дубоватому охраннику Павлову, герою одноименного рассказа, уважавшему дорогие авто и презиравшему «младших по званию», к примеру, жену и сына («ну, пнул его пару раз, плохо учится, щенок, перечит») — из дубоватого секьюрити, «как созревший ребенок», вылезало чувство вины. По всем канонам нового реализма, персонаж, катящийся по наклонной плоскости, не должен был вызывать сочувствия, но почему-то героям Некрасовой мы сопереживаем.

Анна Сергеева-Клятис. «Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов»

М.: «Молодая гвардия», 2019

Историк литературы, профессор МГУ, автор биографий Бориса Пастернака, Константина Батюшкова и Веры Комиссаржевской признается прямо в предисловии — эта и без того не типичная для серии «ЖЗЛ» книга вышла совсем не такой, как задумывалась. По замыслу она должна была описывать «самое утреннее чувство» в соответствии с определением французского просветителя Бернара де Фонтенеля. Однако «источник вдохновения, цель и смысл любой поэтической вселенной» применительно к историям русских поэтов — от Василия Жуковского и Марии Протасовой до Иосифа Бродского и Марианны Басмановой — превратился в жалящую муку, шествующую рука об руку с предательством, изменой, несвободой. «И чем глубже и значительнее внутренний мир поэта, тем больше его раскачивает у бездны мрачной на краю, тем меньше у него шансов на личное счастье, — рассуждает автор, ссылаясь на Томаса Манна, противопоставлявшего в «Волшебной горе» поверхностному бездуховному здоровью всегда обращенный вглубь человеческого существа недуг: «В болезни заложены достоинство человека и его благородство. Иными словами, в той мере, в какой он болен, в той мере он и человек».

В качестве примера Анна Сергеева-Клятис приводит Константина Батюшкова и Анну Фурман, Михаила Лермонтова и Наталью Иванову (знаменитую Н.И.), Александра Блока и Любовь Менделееву, Владислава Ходасевича и Нину Берберову, Марину Цветаеву и Сергея Эфрона, Анну Ахматову и Николая Пунина, Геннадия Шпаликова и Инну Гулая. «Не вызывает сомнений, что Блок всю жизнь любил Любовь Дмитриевну Менделееву и был любим ею взаимно, — продолжает автор. — Но можно ли назвать счастьем их рано заключенный брак? Очевидно, что Ахматова сильно и глубоко любила Николая Пунина, смирилась с унизительным положением полужены-полулюбовницы — и получила, по крайней мере, десятилетие поэтической немоты и испытала острую радость в момент разрыва».