Дарья ЕФРЕМОВА

04.07.2019

Современная литература отправилась на поиски героев и больших страстей. В топах обсуждений — миф об испанском тиране-идеалисте и роковой женщине.

Вячеслав Ставецкий. Жизнь А. Г.

М.: «АСТ», «Редакция Елены Шубиной», 2019

Вошедший в короткий список «Большой книги» роман прозаика, финалиста премии «Дебют» Вячеслава Ставецкого называют «испанским». И не только потому, что поверженного льва, диктатора и до недавних пор полубога Аугусто Гофредо Авельянеду де ла Гардо возят в клетке на потеху толпе по ярмаркам Галисии, Астурии, Наварры и Арагона. С первых же страниц пахнет порохом, и даже в розовом облаке беспечного мадридского заката прорисовываются контуры виселиц. Тут сошлось все: краски Кортасара, Маркеса и Варгаса Льосы, беспощадный оруэлловский сюжетный замес, донкихотовский миф со всей его двойственностью — не зря в идеализме ламанчского идальго усматривали карнавальную утрату чувства действительности, уверенность в собственной непогрешимости, а то и почву для радикализма.

Ключ заложен в самом имени героя, отсылающем к Алонсо Фернандесу де Авельянеде, сочинителю контрафактного второго тома. Впрочем, в этот ряд вполне вписывается и «Пьер Менар, автор «Дон Кихота» Борхеса. Как известно, один из самых популярных рассказов классика авангардизма повествует о скромном французском бумагомарателе XVIII века, авторе малопонятных брошюр по эзотерике и теории шахмат, взявшем на себя «мистическую обязанность» воспроизвести спонтанное творение Сервантеса, переместив великую мифологему в современный Менару мир  — без конкистадоров и аутодафе. Ставецкий, ставящий перед собой задачу ни много ни мало найти нового героя (об измельчании сюжетов до кухонных он не раз говорил в своих интервью), создает образ из прошлого, когда литература «еще жила большими страстями». Его диктатор — идеалист-радикал, трудяга и палач-романтик. «Музыка пушек и пулеметов, музыка кирок, пил и отбойных молотков, грандиозная симфония созидания... О, это была славная эпоха, время веселого донкихотства и тысячи свершений, когда страна, загнанная в болото чередой бездарных правителей, устремилась ввысь», — предается он счастливым воспоминаниям в часы короткого ночного отдыха в городской тюрьме, с тем, чтобы с утра продолжить отбывать свое «публичное заключение» — ездить в черном, клейменном буквами «А.Г.» фургоне по площадям и собирать «аншлаги ненависти, вакханалии злопамятства, карнавалы вражды». 

В отличие от маркесовского Сакариаса (роман «Осень патриарха»), управляющего несуществующей страной в Карибском бассейне, А.Г. несет наказание по полной, проживая «страшные, головокружительные часы, расплачиваясь, как ему казалось, за грехи всех тиранов в истории. Ибо только так — возложением на него вины Калигулы и Нерона, Кромвеля и Бонапарта, бесноватого баварского лавочника и толстозадого повара из Романьи — он мог объяснить себе свою участь».

Алиса Ганиева. Ее Лиличество Брик на фоне Люциферова века 

М.: «Молодая Гвардия», «ЖЗЛ», 2019

Биографическое исследование Алисы Ганиевой, посвященное музе русского авангарда, можно отнести к жанру авторского высказывания, пограничному между художественной литературой и нон-фикшном. Когда цитата или задокументированное событие снабжается личной оценкой или внезапным афоризмом. Например, «Ленин — гриб». Или «триппер — был». Не возбраняется сделать личное отступление и даже плеснуть и «авторской крови». Ее, как считают некоторые рецензенты, как раз и маловато, но есть.

«Их квартира тут же превратилась в литературный салон, а Лиля Юрьевна — в салонную царицу, как мадам Рекамье или Гертруда Стайн, — пишет Алиса Ганиева. И тут же сожалеет, что сейчас «все салоны переместились в «Фейсбук»... Впрочем, порою случаются и сходки, и форумы молодых писателей, на которых крутятся романы и зачинаются группки и даже совместные арт-проекты». Далее о том, как удалась «сходка» в Липках — парились в сауне, разгуливали в красных трусах, и «у всех горели глаза».

От книги, заявлявшейся провокационной, повторяющей судьбу персонажа («Если эта женщина вызывала к себе такую любовь, ненависть и зависть — она не зря прожила свою жизнь»), ждали большего. Если не шокирующих откровений, то, быть может, новой трактовки известного образа, пересмотра клише с феминистических позиций. Впрочем, даже если такое и задумывалось, барочная роскошь будуарных подробностей выстроила собственную логику художественного факта. Так, в главе «Фрукты и шампанское» (заглавия здесь — симфония: «Заштопанный позор», «Кисит и волосит», «Голую бабу не видели?») воссоздается сцена в доме Бриков, узнавших о помолвке «Осика» с артистической Лили Каган: «Мама и вовсе билась в истерике — она была в курсе сомнительных интрижек не-дай-боже-невестки. Но Осик не сдавался: «...Что было в ее прошлом? Детские увлечения, игра пылкого темперамента. Но у какой современной барышни этого не было?»

Кажется, тут бы должна разверзнуться бездна. Но нет, серые будни. «Осип не только отпускал Лилю погулять, он еще и посещал вместе с ней бордели». Причем теоретик ЛЕФа был там чем-то вроде соцработника — к услугам не прибегал, вел разъяснительные беседы и даже пытался приобщить к общественно-полезному труду — подарил швейную машинку одной из путан.

Была и вовсе печальная история. «Брик рассказывал, что однажды, еще в Петербурге, поссорился со своей супругой — Лиля Юрьевна ушла из дома... Вернулась поздно, пьяная, и сказала ему: «Так как я на тебя рассердилась, то я пошла вот... гулять, а там ко мне привязался какой-то офицер, я с ним пошла в ресторан, в отдельный кабинет, я ему отдалась. Вот, что теперь делать?» — «Прежде всего принять ванну», — парировал невозмутимый Брик. Устав от этой прозы жизни, автор, кажется, начинает злиться и раздает супругам диковинные диагнозы: «это попахивает андроманией», «добровольный рогоносец или даже куколд». «Супруга приманивает в дом шикарных персонажей, а у мужа от этого пухнет эго, дескать, вот она какая, моя женушка».

А теперь, фанфары, на фоне унылой картины появляется Маяковский — молодой футурист, холерически меняющий увлечения, страстно влюблявшийся сразу в двух, трех, пятерых, готовый скупать (если были деньги) миллион алых роз для каждой, да еще и в компании шестнадцатилетней Эльзы, которую он катает на трамвае, а она «млеет и впитывает».

Ну а потом как он «нападал» на Лилю, она на него, и снова он на нее. Вывод, опровергающий концепцию гуляющей самой по себе Киси и преданного ей Щена, ею загубленного, сформулирован Виктором Шкловским в одной из бесед. «Он сказал: «Вы не правы — у Маяковского есть биография. Его съела женщина. Он двенадцать лет любил одну женщину — и какую женщину!.. А Лиля его ненавидит». — «Почему?» — «За то, что он дворянин, что он мужик. И за то, что гениальный человек он, а не Ося».