Елена ФЕДОРЕНКО

29.10.2014

Большой театр возродил спектакль «Легенда о любви». Шедевр Юрия Григоровича стал единственной балетной премьерой нынешнего сезона на исторической сцене. 

«Легенда о любви» — один из первых шедевров великого хореографа. Композитор и балетмейстер были непозволительно молоды, 27-летний Ариф Меликов еще корпел над студенческими заданиями, а Юрий Григорович, который старше Меликова всего на шесть лет, только определялся с собственным хореографическом почерком. После русского «Каменного цветка» Григорович решил обратиться к древней персидской легенде, послужившей основой для пьесы турецкого поэта и ярого борца за свободу Назыма Хикмета. Интернациональную пятерку создателей пополнили уже многоопытные дирижер Ниязи и художник Симон Вирсаладзе. Каждому творцу композитор посвятил один из пяти аккордов увертюры, предваряющей мудрую, как любое народное предание, историю. Незнакомец возвращает к жизни смертельно больную Ширин, требуя за исцеление высокую плату: красоту ее сестры — царицы Мехмене Бану. Так получилось, что обе влюбляются в художника Ферхада, но он предпочитает царице ее сестру-принцессу. Заплатившая сполна, Мехмене Бану скрывает свое обезображенное лицо под вуалью и разлучает влюбленных. Соединиться они могут только, если Ферхад пробьет железную гору и добудет для измученных жаждой сограждан воду. Смилостивившись, царица отменяет наказание, но Ферхад, обретший в испытаниях новый взгляд на мир, отказывается от собственного счастья ради спасения народа. Герои совершают выбор. 

Публика Большого разделилась надвое: те, кто помнит прежних исполнителей, и те, кто смотрит спектакль с чистого листа. Первым тяжелее: старательные попытки так и не приблизили артистов нынешнего поколения к тому накалу страстей, что сопровождал «золотую» историю «Легенды». Как забыть Мехмене Бану Майи Плисецкой, понимавшей, что для женщины пожертвовать своей красотой — гораздо страшнее, чем потерять власть, богатства, и даже — жизнь? Или Наталию Бессмертнову, чья Ширин из наивной трепетной лани вмиг превращалась в пронзенное молнией сломанное деревце и издавала молчаливый стон по несбывшимся девичьим мечтам.

Индивидуальности Светланы Захаровой ближе, конечно, лирическая Ширин, но после «Дамы с камелиями», где титулованная прима явила чудеса эмоциональных перевоплощений, Григорович доверил ей партию Мехмене Бану. Захарова станцевала отлично: иначе она, балерина-перфекционистка, и не умеет. Только амплитуда внутренних порывов стала пожиже: вместо мятежной пытки на лезвии ножа — обволакивающая гибкость совершенного тела. Вселенская скорбь обернулась печалью, муки ревности — завистью, готовность расстаться с жизнью — рефлексией и томлением.

Анна Никулина в роли Ширин нашла кокетливые краски, наивные и свежие: ручки трепещут «восточными» пальчиками, ножки щебечут бойкими пуантами. До пронзительной душевной оторопи вырастить роль пока не получилось. Такую героиню, скорее, ждет другая участь: «...изнывая, / Не долго плакала она. / Увы! невеста молодая / Своей печали неверна».

Ферхад Дениса Родькина, солиста с легким высоким прыжком и благородством сценических манер, при всем богатстве воображения никак не назовешь героем-освободителем. Таким он был у Мариса Лиепы, поступок которого, казалось, шел от характера с мужским замесом и азиатским темпераментом. Новый герой — простодушный юноша, вопреки логике почитающий долг, но не любовь. Родькин трепетно ведет дуэты (особенно первый, с Ширин, где герои не касаются друг друга), но мир больших чувств и высокой трагедии заменяют пока аккуратность и самоконтроль. 

Несмотря на понижение эмоционального градуса исполнителями главных партий (в противовес им — яркие работы Виталия Биктимирова  — Визиря и Игоря Цвирко — Шута), спектакль не попал в плен архаики. В шедевре Григоровича выработаны каноны, определившие раритетный большой балетный стиль: мизансценический размах, танцевальное многоголосие, пластическая стилизация, элементы акробатики и гимнастики, четкая режиссура, героика как предмет философских обобщений. Но не только. Сегодня «Легенда» приблизилась к программным шедеврам академизма. Григорович протянул руку традициям Петипа со своими «видениями» и «снами», двоемирием, крупными планами и лирическими метафорами. Вдруг замирают придворные, стража, воины, народ, и потоки света выхватывают из тьмы веков главных героев: терзается царица, в нежности заходится Ширин, стремится к ней Ферхад. У каждого — свой внутренний монолог, и передать его словами сложнее, чем телом. Остановленное время исходит так же внезапно, как наступает: сцена вновь ярко освещена, а действие движется вперед. 

На премьере полвека назад дуэты с широко распахнутыми в шпагатах ногами, переплетенными в экстазе телами, подвергались остракизму — за чувственность и эротизм. Сексуальными казались и облегающие, как вторая кожа, трико с нашивками на месте сосков. Сегодня, конечно, этим никого не удивишь, но и сейчас адажио Григоровича выглядят стильно, чувственно и виртуозно. Драйва старожилам и первооткрывателям в зрительном зале добавляют непревзойденные массовые сцены: шествия, погони, танец золота, плач истомленных жаждой людей. Кордебалетом Большой театр может гордиться. Все танцуют взахлеб и с полной отдачей. Благо, что хореограф и композитор — создатели балета, имя которому «Легенда», — смотрят на них из зала.