Большому преподали урок

Елена ФЕДОРЕНКО

22.03.2017

Большой завершает премьерную серию «Вечера одноактных балетов». В программу вошли спектакли «Клетка» Джерома Роббинса, «Русские сезоны» Алексея Ратманского и «Этюды» Харальда Ландера. Представление транслировалось в кинотеатрах не только России, но и мира.

Время от времени театры выпускают в свет подобные вечера, составленные из трех опусов, за кулисами их называют — тройчатками. Обычно не все — премьеры, чаще к одной-двум новым работам добавляется что-то из текущего репертуара, апробированное и устоявшееся. Так сложилось и сейчас. Интерес подогревался тем, что показом Большой обязан Махару Вазиеву, ровно год назад возглавившему балет главной сцены страны.

Принцип объединения выбранных названий в одну программу уловить трудно.

Датчанин Ландер поставил «Этюды» семь десятилетий назад, «Клетка» американского хореографа Роббинса на три года младше, но тоже — ветеран. Между премьерами — «Русские сезоны» Ратманского, освоенные Большим театром в 2008-м. Хронологическая, географическая, смысловая логика не прослеживается. Скорее всего, возобладала задача освоения разнообразной пластики. С чем не поспоришь — артисты Большого славятся умением танцевать различные по стилям спектакли.

Крошечный балетик «Клетка» на музыку Базельского концерта для струнного оркестра ре мажор Игоря Стравинского поставил хореограф, любивший открывать новые темы, неустанно доказывая, что танцу подвластно все. Американец, сын российских эмигрантов Роббинс умудрялся безмолвным искусством рассуждать о правовой несправедливости, этнических столкновениях и расовых проблемах. Стоит ли удивляться, что в «Клетку» он посадил насекомых. Мотыльки, бабочки, паучки и прочая саранча не раз заползала и залетала в его спектакли. 

Правда, и теперь, во время показа «Клетки», не оставляет вопрос: что общего у балета, где хрупкие, доверчивые, беззащитные девы столь часто оказываются невинными жертвами, с миром насекомых, с самками богомола, например, пожирающими партнеров в момент спаривания? Роббинс не наивен — он явно выступает против ожесточенной эмансипации и воинственного матриархата, полагая, что женщина должна оставаться собой. Инстинкты и законы естественного отбора тут для прикрытия. На сцене — двое пострадавших мужчин (то есть самцов, которых страстно танцуют Никита Капустин и Эрик Сволкин), павших под ногами (ими переламывают хребты) растрепанных амазонок. В строевом их сообществе все просто — без нежных чувств, кокетливых игр, печальных раздоров. У женского «кордебалета» на сей счет никакой унылой скуки нет и в помине. Напротив, озорная радость и завидное удовольствие. Двенадцать беспощадных жестоких фурий, склонившись вперед и по-паучьи согнув растопыренные пальцы, заходятся в шаманском ритуале под зорким доглядом надменной Королевы (яркая Янина Париенко). Появление Новенькой всех настораживает, и, действительно, тоненькая, коротко стриженная героиня очаровательной Анастасии Сташкевич невольно затевает игру против принятых правил. Вдруг увлекается партнером, ластится к нему и трепещет. Так нельзя, и ощетинившаяся стая тут же пресекает вольности чудачки. Та — подчинилась, и теперь короткий ершик на голове Новенькой наверняка отрастет и встанет дыбом, из залетевшей в стаю белой вороны она становится «своей», готовой на убийство, как на привычное дело. От четырнадцатиминутного опуса Роббинса веет наивом и архаикой, и он выглядит необязательным факультативом в репертуаре Большого театра. Просвещенные зрители порадуются неведомому — «Клетку» никогда прежде не танцевали в России, другие — пожмут плечами и удивятся. 

«Этюды» — принципиально иная, серьезная история. Эффектный спектакль датского хореографа и педагога (в данном случае это особенно важно) Харальда Ландера устанавливает прямую и непосредственную связь между воздушной красотой классического танца на сцене и адской изнурительной работой в репзале. Ведь только кажется, что сильфиды и принцы — избранники Терпсихоры, на самом деле  они заложники тяжелого труда у балетного станка. Ежедневный экзерсис — тема притягательная, манящая, уводящая в таинственное закулисье. Задолго до Ландера его соотечественник Август Бурнонвиль сочинил балет «Консерватория», мифологизировав танцевальный урок. Последователей оказалось немало — Федор Лопухов, Леонид Якобсон, Асаф Мессерер, Игорь Моисеев, Владимир Васильев, Джон Ноймайер. Каждый по-своему воспевал секреты профессии. 

«Этюды» — произведение образцовое, Ландера балетные кампании не забывают, спектакль в разные годы украшал репертуар лучших мировых трупп. Москва же осваивает эту страницу классики впервые. Под музыку Черни, с какой начинают практически все юные пианисты, артисты балета, держась за палку (она же — балетный станок), выполняют одни и те же движения. Полоска света показывает только ноги, работающие, как рычаги неведомой большущей машины. Потом на контровом свете, словно в театре теней, возникают графические фигурки. Никаких индивидуальностей, ни малейшего проявления личного, ни толики своеволия. Высочайшая степень абстракции — совершенной, как воображаемый абрис непознанных космических высей. Комбинации усложняются, от разогревающего пробуждения тела к арабескам и аттитюдам, далее появляются тени романтических образов и, наконец, парад виртуозных трюков. В основе бессюжетных «Этюдов» самый настоящий, причем тончайший и разработанный по действию, сюжет о том, как из прописей рождаются рифмы, из рифм — образы, из образов — искусство. Получается, впрочем, не все. Кордебалет плохо синхронизирует движения, от чрезвычайного усердия руки теряют легкокрылую танцевальную природу. Тройка отличных солистов — Ольга Смирнова, Семен Чудин, Артем Овчаренко, — чьи партии трудны чрезвычайно, старается изо всех сил, но ни лихости, ни роскоши, ни блеска зачастую не выходит, и об искомой чистоте произношения приходится лишь мечтать. Сложнейшие «Этюды» вполне доступны нынешним танцовщикам Большого, но труд их освоения — каторжный, без него вместо распахнувшегося мира классической гармонии вся затея превращается в школьное сочинение на тему «Почему я люблю танцевать».

Дополнили премьеры — «Русские сезоны» на музыку Леонида Десятникова, любимые и артистами, и зрителями. Принимали восторженно. Обаяние постановки на шесть пар в сарафанах и косоворотках складывается из разных граней русского характера: игривости и любопытства, лени и работоспособности, бесшабашности и тоски. О «Русских сезонах» многие издания, включая, конечно, и «Культуру», писали не раз, но высокие оценки и балетоманская любовь спектакля не защитили — он слишком долго пылился на запасной полке и заметно осел. Хотелось бы, чтобы новый вечер избежал судьбы резервных одноактовок, которые нечасто встречаются с публикой.


Фото на анонсе: Дамир Юсупов