Юрий КОВАЛЕНКО, Париж

12.01.2016

Эрик-Эмманюэль Шмитт — настоящий литературный феномен. Его книги переведены на 44 языка, а пьесы играются в более чем 50 странах. В разное время в них блистали Омар Шариф, Жан-Поль Бельмондо, Ален Делон, Шарлотта Рэмплинг, Франсис Юстер. Накануне премьеры спектакля «Эти свободные бабочки» в театре «Рив Гош» с писателем встретился парижский корреспондент «Культуры».

культура: Ни одного из современных драматургов не ставят так охотно, как Вас. 
Шмитт: В моих пьесах речь идет о проблемах, которые волнуют всех. Каждый писатель считает своим долгом выявлять зло и пытается найти путь, ведущий к счастью. Себя я называю «трезвым оптимистом» — изображаю мир не таким, какой он есть, а таким, каким он должен быть. Я не постмодернист, а гуманист.

культура: Что побудило Вас несколько лет назад купить театр «Рив Гош»? 
Шмитт: Чувство возмущения. Дело в том, что Фонд Анны Франк, расположенный в швейцарском Базеле, предложил мне поставить пьесу, созданную мною же на основе ее знаменитого дневника. Вместе с известным актером Франсисом Юстером я стучался в парижские театры, но все как один отказали. Ссылались на кризис, на то, что публика жаждет развлечений, а не трагических историй. 

Тогда я и приобрел «Рив Гош» — специально, чтобы поставить «Дневник Анны Франк». Спектакль сыграли с огромным успехом двести раз. Тем самым я доказал, что и в Париже есть место для театра, который показывает не водевили, а настоящие драмы. 

культура: В Вашей пьесе «Загадочные вариации» играл Ален Делон. Он назвал ее «самой прекрасной историей любви, которую когда-либо читал». Учитывая сложный характер суперзвезды, с ним, наверное, было непросто иметь дело? 
Шмитт: Я сочинял не для Делона, но, как только показал ему текст, он заявил: «Это мое!» Другую свою пьесу «Фредерик, или Бульвар преступлений» я предложил Жан-Полю Бельмондо. Кстати, работать с ними обоими совсем не тяжело. Никаких капризов. Они бережно относятся к ролям, ибо знают, что их жизнь тесно связана с драматургами. Более того, Бельмондо сделал мне подарок. Я его предупредил, что во «Фредерике» масса действующих лиц — больше полутора десятков. «Никаких проблем, — ответил Жан-Поль. — Если я участвую в спектакле, их может быть сколько ты хочешь. С деньгами проблем не будет». 

культура: В спектакле «Эти свободные бабочки» занята Анушка Делон. Наверное, великий папа составил ей протекцию?
Шмитт: Совсем нет. Ей всего 25 лет, но она хорошая актриса. Хотя с такой фамилией появляться на сцене непросто.

культура: Вы сами склонны к лицедейству...
Шмитт: Получилось это чисто случайно. В моей пьесе «Месье Ибрагим и цветы Корана» был занят известный певец Франсис Лаланн. К сожалению, несколько вечеров он не мог выступать — его ждали гала-концерты. Тогда я решил вернуться к старой театральной традиции: автор заменяет актера, который не может выйти на сцену. Позже в моей пьесе «Любовный напиток» (в русском переводе книгу ошибочно перевели как «Эликсир любви». — «Культура») я сыграл с балериной-этуалью Мари-Клод Пьетрагалла. 

культура: В России издано около двадцати Ваших книг. Ваши пьесы идут не только в Москве и Петербурге, но и в провинции. Вас удивляет такой успех? 
Шмитт: На мой взгляд, россияне с их высокой духовной нотой — умные читатели и зрители. Для них книга — больше, чем книга, а пьеса — больше, чем развлечение. Поэтому для меня, писателя и драматурга, диалог с ними доставляет огромную радость. Когда я приезжаю в вашу страну, то с удивлением открываю в себе самом славянскую душу. 

культура: В чем особенность русской литературы и чем она отличается от французской?
Шмитт: Она выражает национальный характер с его необузданными страстями. Читая Достоевского, Пушкина или Толстого, я чувствую себя их героем. Напротив, во французской словесности интеллект и рациональность доминируют над эмоциями. Мы считаем себя детьми Декарта и Вольтера. 

культура: В питерском Молодежном театре на Фонтанке прошел фестиваль Эрика-Эмманюэля Шмитта. В основу легли Ваши пьесы — «Распутник», «Оскар и Розовая дама» и «Фредерик, или Бульвар преступлений»... 
Шмитт: Это был потрясающий подарок судьбы — меня чествовали в одной из театральных столиц мира. Я чувствовал себя так, словно мне присудили Нобелевскую премию. 

культура: Русским режиссерам и актерам удаются Ваши произведения? 
Шмитт: Где бы я ни находился, я везде говорю: Россия — страна театра. Ваши актеры играют с такой отдачей, будто каждый спектакль для них последний. Со своей стороны, публика азартна и признательна. Именно поэтому я лелею тайную мечту (вы первый, кому я о ней говорю) — создать и поставить в Москве или в Петербурге две пьесы, которые уже сейчас называю «русскими». 

культура: Есть ли у Вас, востребованного автора, какая-то сверхзадача? 
Шмитт: Надеюсь, мои книги служат благому делу. Они призывают к терпимости, доброжелательному отношению друг к другу. Я задаю моим читателям вечные вопросы: «Кто мы?», «Зачем мы?», «Что нам делать?», хотя и сам пока не нашел ответов. Порой мне удается приоткрыть завесу над непознанным, но с помощью не разума, а веры... Некоторые западные интеллектуалы поспешили объявить о «конце истории», однако она продолжает идти вперед. В чем-то человечество сдает свои позиции, а в чем-то добивается успехов.

культура: Технический прогресс колоссален. А вот среди писателей больше нет таких гигантов, как Достоевский, Чехов или Пруст. Не являемся ли мы свидетелями «конца литературы»?
Шмитт: Когда умер Пруст, никто не считал его великим. Гениями обычно становятся после смерти. Оценить труд творца может только время. Хотя, в сущности, и оно — эфемерный трибунал, не способный вынести окончательный приговор. Возьмем, к примеру, один из моих любимых романов — «Опасные связи» де Лакло. Он пользовался невероятным успехом в XVIII веке, но в следующем столетии в Национальной библиотеке Франции книгу отправили в департамент «Ад», где хранилась так называемая «аморальная» литература. Роман снова открыли только в XX веке. 

культура: В какой степени повлияло на Вас философское образование? 
Шмитт: Мое творчество во многом связано с философией. Мои произведения всегда притчи. Однако я не считаю себя бесчувственным интеллектуалом. Философия пытается все понять и объяснить, а искусство дает нам ощущение счастья, приводит в восторг. 

культура: Чем Вас так привлекает Дени Дидро? Вы посвятили ему сначала диссертацию, а потом и пьесу «Распутник».
Шмитт: Он, как и я, считал, что философия должна быть не академической наукой, но частью нашей жизни, и выражал свои идеи в романах, пьесах, письмах, статьях. Наряду с этим Дидро оказался провозвестником сексуальной революции — на сей счет у него не было никаких предрассудков. Может, именно поэтому он так усердно переписывался с Екатериной Великой? Его идеи очень интересовали российскую императрицу, наделенную исключительной чувственностью.

культура: Вы самостоятельно экранизировали свою книгу «Одетта Тулемонд», которую критики назвали «комедией о счастье». В чем оно заключается для Вас?
Шмитт: Я не согласен со стоиками и буддистами, которые полагают, что счастье — это отсутствие страданий. По-настоящему счастливый человек понимает, что не защищен от бед, горестей или болезней, но готов к ним.

культура: Странно, Вы даже пробуете свои силы в комиксах, которые никак не отнесешь к высокой литературе. 
Шмитт: Действительно, я пишу для них сценарии и придумал персонаж — философа. Рассказываю детям о великих мыслителях — Канте, Гегеле, Хайдеггере. Вот так развлекаюсь.

культура: «Любить Бога, любить человека — надо ли выбирать?» — так называлась Ваша недавняя лекция в Париже.
Шмитт: Я — верующий агностик. На вопрос, есть ли Бог, отвечаю: «Не знаю, но думаю, что да». Его существование невозможно доказать научным или рациональным путем, но оно постигается с помощью веры. Порой друзья говорят мне: «То, кого ты называешь Богом, — это идеальный человек, который отдает себя служению людям».

культура: Вы опубликовали новеллу «Моя жизнь с Моцартом», где ведете с ним воображаемую переписку...
Шмитт: В ней я рассказываю, как великий композитор помогал мне в самые трудные моменты жизни. В 15 лет я впал в депрессию, хотел покончить с собой, но меня спасла моцартовская «Свадьба Фигаро», которую я тогда слушал. В дальнейшем в музыке я искал вдохновение. Композиторы играют роль духовных вождей. Один из уроков Моцарта в том, что страдания — наш общий удел, а печаль и грусть прекрасны — значит, и я их должен любить. 

культура: «Бах — это музыка, написанная Богом, — отмечаете Вы. — Моцарт — музыка, которую слушает Бог».
Шмитт: Эта фраза имеет продолжение: «Бетховен — музыка, которая убеждает Бога устраниться. По мнению Бетховена, отныне место Бога принадлежит человеку». Писатель должен быть великим и одновременно доступным для всех, как Моцарт. Таким был Пушкин.

культура: Среди Ваших любимых композиторов — Чайковский, которого Вы сами часто играете.
Шмитт: Вместе с Моцартом это один из редких творцов, кто сохранил ощущение детства. В «Щелкунчике» живет душа ребенка. «Евгений Онегин» открыл мне весь мир русской оперы. Одним из самых памятных событий в моей жизни было исполнение партии Татьяны Галиной Вишневской. Сегодня я поклонник Анны Нетребко. 

культура: Почему несколько лет назад Вы перебрались из Парижа в Брюссель?
Шмитт: Чтобы делить жизнь между двумя столицами. У меня теперь два гражданства — французское и бельгийское, хотя это никак не связано с налогами, которые я исправно плачу. Люблю Париж, но как любовницу, а не законную жену. К сожалению, в городе на Сене я всегда так занят, что время мне не принадлежит. Напротив, в Брюсселе я сам себе хозяин.

культура: Говорят, Вы не любите ни часов, ни зеркал...
Шмитт: Я никогда не ношу часов. Нет их и в моем доме — вернее, в замке XVII века под Брюсселем. Предпочитаю пользоваться внутренними часами, коими природа наградила каждого из нас. Мне не нравится, когда «инородный» механизм ведет счет времени, которое принадлежит только мне... Что касается зеркал, то я стремлюсь к внутренней гармонии, но когда вижу свое отражение, мне кажется, что кто-то чужой вторгается в мою жизнь. 

культура: Вы не раз говорили, что для Вашего творческого процесса крайне важен сон.
Шмитт: Работая над пьесой, я часто засыпаю за столом на несколько минут. Проснувшись, продолжаю писать. Мне кажется, во сне на меня нисходит «озарение», открываются иные горизонты. 

культура: Знаю, что Вы страстный собачник...
Шмитт: Я порой грущу, а мои три собаки никогда не унывают и всегда веселы. Поэтому в их обществе я счастлив. Каждый день мы с ними подолгу гуляем. Наконец, две из них «меломаны». Когда я сажусь за фортепиано, они ложатся под инструмент и слушают.

культура: Вас можно поздравить с единогласным избранием в январе 2016 года членом Гонкуровской академии...
Шмитт: Я вошел в десятку писателей, которые присуждают эту престижную награду. В свое время мне вручили ее за сборник рассказов «Концерт «Памяти ангела». Лет пятнадцать назад один из моих романов был также номинирован на Гонкура, и мой издатель был уверен, что я непременно получу его. Однако один из членов жюри стал возражать: «Шмитт зарабатывает бешеные деньги на своих пьесах. Зачем давать ему еще одну награду, он и так богат!» Отныне я сам буду решать, кто из моих собратьев по перу достоин премии. 

Досье «Культуры»

Писатель, драматург, сценарист, режиссер, философ Эрик-Эмманюэль ШМИТТ родился в 1960 году в лионском предместье в семье школьных преподавателей физкультуры. Отец был чемпионом Франции по французскому боксу, мать — по спортивной ходьбе. Писателем Шмитт решил стать, посмотрев в 16 лет спектакль «Сирано де Бержерак» с Жаном Маре в заглавной роли. Выпускник престижной Высшей нормальной школы, писатель получил степень доктора философии за работу «Дидро и метафизика». В течение нескольких лет преподавал философию. Среди самых известных романов Шмитта — «Евангелие от Пилата», «Месье Ибрагим и цветы Корана», «Попугаи с площади Ареццо», «Улисс из Багдада». Шмитт — член бельгийской Королевской академии французского языка и литературы. Удостоен театральной премии Французской Академии и премии Мольера.