Николай ИРИН

16.02.2018

Первый канал показал восьмисерийный фильм Сергея Газарова по сценарию Дмитрия Парменова «Чужая дочь».

Картина крайне любопытная. Смотреть, а потом разбираться с ней воистину поучительно. Авторы старательно делали жанровую вещь на стыке криминальной драмы и семейного романа, но абсурдность происходящего на экране спровоцировала неопределенный финал и драматургическое обрушение всей конструкции. Неумение или нежелание однозначно выбрать протагониста и жестко закрепить его доминирующую функцию на уровне драматургии приводит к ненужной двойственности финала, к размыванию авторского послания. Поначалу нет сомнений в том, что «Чужая дочь» — ​это история простоватого парня и выдающегося провинциального автогонщика Максима Авдеева (Игорь Петренко). Когда же действие перемещается на 10 лет вперед, уже в наши дни, активную роль начинает играть его подросткового возраста дочка Саша (Валентина Ляпина). Здесь происходит некоторый структурный сбой: и без того пассивный Максим превращается во всего-навсего общеупотребительный девичий фантазм, который предусматривает наличие недюжинной силы в комплекте с криминальным опытом и отцовского типа надежность вплоть до готовности умереть за объект обожания и на который одновременно проецируются еще несмелые, но уже вполне определенные сексуальные девичьи фантазии.

Авдеев придуман как человек, который в самых трудных жизненных обстоятельствах «остается мужиком». Но при этом его социальная пассивность, неизменно подающаяся в связке с «добротой» и «отзывчивостью», должны быть как-то замотивированы? Дан следующий социально-психологический расклад: Максим — ​это типичный простак, не умеющий совладать со сложноустроенной жизнью большого современного города, в котором фактически не работает Закон, зато активно и целенаправленно трудится коварный отморозок Евгений Полонский (Сергей Насибов). Максим представляется то адаптированным библейским Иовом, то Иванушкой-дурачком, то одномерным героем западных комиксов, то шукшинским чудиком, но в конечном счете побеждает ипостась «кровный родственник». Обретенная после десяти лет отсидки красавица Саша увлекает больше, чем сексуально-наступательная ровесница Вера (Эльвира Болгова), больше, чем работа или автогонки.

Чтобы реализовать стремление общаться с дочерью, Авдеев вновь обращается к теневым личностям вроде криминального авторитета Сафьяна (Георгий Пицхелаури). До этого, еще в самом начале истории, Максим полагался на другого недоброго джинна, того самого Евгения Полонского, некогда тоже гонщика, а после знатного теневика, который, между прочим, держит под своим присмотром и контролем небольшой волжский городок. Авторы словно не обращают внимания на то, что исходная история с посадкой Максима, убийством его жены и усыновлением его малолетней дочери спровоцирована безропотным соглашательством гонщика. Супруга Ирина (Надежда Михалкова), которую, получается, он сам и пристроил к вороватому Полонскому на должность бухгалтера, будучи подключена боссом к финансовым манипуляциям, делится с Максимом опасениями и предчувствиями, однако никакого ответа с его стороны не получает.

Более того, на протяжении всего фильма Максим так или иначе соглашается на все предложения о сотрудничестве, от кого бы они ни исходили. Если бы авторы интересовались социально-психологической стороной вопроса, они бы закономерно списали такое поведение на элементарную неразвитость простака-автомобилиста, но это привело бы к тотальному понижению его ставок. А ведь Авдеев у них не только «добрый» «соглашатель», но еще и «настоящий мужик». Поэтому никакой вины на его метафизическом счету не предусмотрено. Этическая сторона вопроса проработана, скажем прямо, из рук вон плохо, а ведь исходный жанр, на котором базируются авторы, в этих вопросах строг.

Итак, Максим невнимательный, некритично относящийся к людям путаник, который в рамках сюжета однозначно связан тайными нитями с бескомпромиссным негодяем Полонским. Отчасти на эту связь указывает факт обоюдной гибели Максима и Евгения: наш герой увлекает своего злого гения на дно Волги-матушки. Но авторы желают, наперекор своим же собственным сюжетным раскладам, подавать Максима в качестве однозначно «беленького». Внимательный зритель испытывает шок: нам показывают мужчину, которого трудная, насыщенная драмами и утратами жизнь вообще ничему не учит, но, словно презирая жанровые правила, создатели эту его невменяемость замечать попросту отказываются. В духе «все равно его не брошу, потому что он хороший».

Едва к сюжету подключается подросшая Саша, ситуация усугубляется. Девушка, равно как ее лучшая школьная подружка, похоже, культивируют влечение к мужчинам «из тени»: и если первая прямо хвастается романом с отсидевшим парнем, то сама Саша сильно оживляется, едва выясняет, что ее взрослый приятель и учитель вождения Максим — ​вор. Несколько странно, что девочки из, мягко говоря, привилегированных семей настолько увлечены криминальными соблазнами, но, допустим, в случае Саши это, равно как и страсть к яростному вождению автомобиля, можно списать на пресловутый «голос крови». Однако, повторюсь, на протяжении всего фильма авторы настаивают на том, что Максим белый и пушистый и даже тюрьма не наложила на него ровным счетом никакого отпечатка.

То есть, с одной стороны, Саша активно тянется к «опасному мужчине» в его лице, но с другой — ​нам всячески дают понять, что никакой угрозы Максим не несет: как и прежде, пассивен, зависим от чужих, зачастую опасных и криминально окрашенных, предложений о сотрудничестве. Максим словно бы выполнен в соответствии с незабываемой репликой из картины Гайдая: «Не виноватая я, он сам пришел». Да как же ты, мужик, не виноват! Виноват на каждом шагу, и еще до самого первого эпизода. Однако беззаветная любовь к дочери, которую усыновили чужие люди, пока мужик отбывал будто бы незаслуженное наказание, в глазах зрителей да и авторов, видимо, искупает все. Взор туманится, подступает умиление.

Максим конструируется в исключительно благообразном ключе. Ничего, кроме семьи, его не интересует, а это у нас, похоже, автоматически дает индульгенцию от всех грехов. Между тем кино парадоксальным образом показывает, насколько идея об «обывательском счастье любою ценой» чревата бедою, нравственными, да и элементарными художественными ошибками.

На форумах читательницы по большей части радуются двусмысленно выстроенному финалу, который оставляет Максиму шанс на спасение. Авторы запрограммировали второй сезон, который непременно будет посвящен взрослению девушки под чутким руководством двух папаш. Дескать, влиятельный приемный отец Петр Карелин (Анатолий Кот) обеспечит ее благосостояние, а родной — ​брутальный Максим — ​научит не падать в обморок на крутых виражах судьбы. Мечта эта — ​полный гротеск. Заказывающие второй сезон зрители голосуют подобным образом за семью нового типа: совсем уже большую и невероятно надежную. Никому в голову не приходит, что базовую задачу юноши или девушки — ​с наименьшими психическим потерями выйти из-под родительской опеки в самостоятельную жизнь — ​в подобной ситуации решить невозможно, и Сашина психика будет как минимум искалечена. Однако жадность человеческая неистребима, почему-то решили, что два отца и две матери — ​исключительное благо. «Чужая дочь» еще и тест на вменяемость: потребительский стандарт действует уже в сфере тонких человеческих взаимоотношений. А трех отцов не хотите? Третий будет отвечать, например, за хорошие манеры, бытовой артистизм и поставки элитной косметики.

Проблема «Чужой дочери» в том, что ее разрывает между разными сверхзадачами и художественными мирами. То Максим похож на графа Монте-Кристо, который вернулся из заключения, но главному обидчику мстить отказывается. То он напоминает персонажа индийского кино, который слышит голос крови и вслепую идет на его зов. То обаятельная Валентина Ляпина затягивает нас в роман воспитания. То начинаются тысячу раз виданные и всегда недостоверные, если не фальшивые, эпизоды предвыборной борьбы на местном уровне с обязательным активным участием продажных журналистов и беспардонных бандитов. То Эльвира Болгова в роли нечаянной подруги Максима, востребованной единственно для подтверждения его правильной ориентации, включает серьезный женский ресурс, стараясь заполнить зияющую здесь на месте традиционных мелодраматических отношений пустоту. Видимо, Максим в качестве преданного отца должен быть настолько безупречен, что эту линию скомкали, не предложив никакой иной. За Сашей коварно ухаживает некий молодой журналюга, которому дано задание подставить ее в качестве дочери кандидата в мэры, и ровно в этот момент в ее жизнь, как и положено в ситуации ухаживания-сватовства, врывается контролирующий все Максим. Зрителя, если разобраться, буквально зомбируют, обещая, что режим патриархального контроля обеспечит и Саше, и самому зрителю надежную защиту. Вопиюще инфантильное построение. Стоило тридцать лет яростно бороться с тотальным контролем советского типа, чтобы теперь скатиться к апологии «бесконечно ответственного отца». Как было сказано в известной картине Михаила Козакова: «Заметьте, не я это предложил».

Итак, авторы задумали предъявить образ «безупречно хорошего человека», как понимают его они и, скорее всего, наше массовое общество. Что же у них получилось? Хороший человек боготворит надежность кровных уз, ко всему остальному относится без внимания, в результате чего закономерно обретает проблемы и беды. С готовностью помогает людям, будь то криминальные авторитеты вроде Сафьяна, инфернальные элементы, такие, как Полонский, или же в три погибели согнувшаяся под тяжестью товара буфетчица Вера. Будучи человеком без кругозора и без убеждений, ни на что не влияет и, если разобраться, ни на что не способен. Кроме закономерного самоуничтожения, что и проделывает ближе к финалу, обманывая себя мыслью о том, что уничтожает «злого человека». Авторы, выходит, все-таки последовали за художественной логикой? Да, но потом одумались и показали то ли выжившего Максима, то ли его бессмертную душу, разгуливающую по улицам одного из наших живописных приволжских городов. Ох уж этот непотопляемый хороший человек в океане не обеспеченного реальным жизненным содержанием идеализма. Жанровые клише не должны деформировать мир настолько, чтобы захотелось, стряхнув «хорошее», заказать, как это уже было в позднесоветский период, бессистемный, беспощадный к этическим нормам карнавал.