Алексей КОЛЕНСКИЙ

02.11.2017

Самая ожидаемая экранизация осени — «Хождение по мукам» Константина Худякова — обещает стать визитной карточкой обновленного кинорепертуара НТВ. Накануне ноябрьской премьеры «Культура» пообщалась со звездами сериала — Юлией Снигирь и Павлом Трубинером, которые воплотили образы Кати Булавиной и Вадима Рощина, а также с Андреем Мерзликиным, исполнившим роль поручика Аркадия Жадова.

Юлия Снигирь: «Алексей Толстой — щедрый автор»

культура: В чем главное отличие новой экранизации от предыдущих?
Снигирь: В нас. Мы — люди иного поколения, и драматургию семейных отношений Булавиных воспринимаем иначе, чем сорок или шестьдесят лет назад. При этом очень важно, что режиссер — представитель той же советской традиции, что и Григорий Рошаль и Василий Ордынский. Константин Худяков не гонится за дешевыми аффектами, он чуток к тексту и артистам.

культура: Кем стала для Вас старшая сестра Булавина?
Снигирь: По-человечески близкой и понятной женщиной. Алексей Толстой — щедрый автор, каждая реплика и поступок давали ключик к характеру героини. В современных текстах, как правило, невозможно нащупать роль — объяснить себе поведение, речь, мотивы персонажа. Приходится полагаться лишь на себя, но я же не сценарист и не режиссер. А здесь было наоборот — мы ежедневно решали внутренние задачи, которые ставил Худяков.

Получилось или нет, выяснится после премьеры. Наша работа специфична — в сценарии прописано одно, играть приходится нечто иное, а получается третье. Но, к счастью, Константин Павлович обладал целостным видением картины. Беда, если актер понимает больше постановщика и противопоставляет царящему на площадке хаосу индивидуальное восприятие роли. А здесь я была пластилином, чистым листом, в общем, вела естественное актерское существование. «Хождение по мукам» стало моим личным праздником, долгожданным освобождением от бессмысленной суеты и абсурда.

Роман Толстого удивительно современен, и проблемы Кати остаются актуальны. Прежде всего, она жертва неравного брака, живущая с нелюбимым, но состоятельным мужем, которого ей сосватал отец. Разумеется, если бы противилась, этот союз не состоялся, пенять ей не на кого.

культура: Отсюда желание скорее перевернуть страницу, с головой раствориться и настрадаться в революционных бурях?
Снигирь: Скорее, обрести внутреннее созвучие со временем и судьбой. Никто не понимал тогда, что творится с Россией, люди, как обломки потерпевшего крушение корабля, носились по воле волн, а Катя словно опускалась на дно, уходила в себя. Но, обретя ответное чувство, оказалась живой, сильной, щедрой, безоглядно любящей и верящей в избранника.

культура: Но Рощин — не человек-скала. Он и сам переживает мучительный внутренний разлад, едва не теряет себя.
Снигирь: Возможно, за это она и полюбила Вадима. Есть люди, умеющие комфортно устроиться в любой исторической действительности. И у ее бывшего мужа все было в порядке. В одно и то же время адвокат Смоковников курил сигары, вкусно завтракал, шуршал газеткой, никуда не рвался. И она — довольно приземленная дама, живущая приемами, выбором платьев, привычкой к лицемерным беседам о передовом искусстве, — начала тяготиться этим болотом. Отчасти вследствие внутреннего самообмана. В Кате ведь нет ни таланта, ни тяги к возвышенным состояниям духа, по сути, ничего, кроме женственности и быта. Раздираемый сомнениями, но предельно честный перед собой Рощин закружил, затянул, как воронка, приговорил к любви.

культура: И примирил с новой властью. Между тем Вадим, возможно, не переживет чисток тридцатых годов. А как насчет сестер Булавиных?
Снигирь: Они сумеют устроиться. Катя перестанет мечтать о невозможном чувстве и едва ли станет жить воспоминаниями. Будет считать, что преодолела выпавшие испытания, исполнив предначертанный свыше долг.

культура: А какая роль определила Вашу актерскую судьбу?
Снигирь: Трудный вопрос. Может быть, ею станет Катя... Я живу в постоянных поисках и сомнениях, вопросах к самой себе и месту в жизни, не умею расположиться, устроиться. Наверно, внутренние сложности помогают творческой реализации, взять хоть Вуди Аллена. Но во всем важна мера. На одной картине мне довелось пообщаться со вторым режиссером, работавшим с Дэвидом Линчем, я спросила: «Майкл, признайся, он же абсолютный псих!» Парень очень удивился, а затем ответил, что это самый спокойный, взвешенный и рассудительный человек из всех, с кем он сталкивался в Голливуде. Перед съемками «Малхолланд драйва» Линч собрал группу и сказал: «Вы видели «Сансет бульвар», вообразите, что мы снимаем то же самое. Но не на дне долины, а на извилистых дорожках, сбегающих с голливудских холмов».

культура: Сериальная работа способствует самопознанию?
Снигирь: Конечно, это вопрос отношения к делу. В моем случае — до самых винтиков.

культура: И даже Екатерина Великая?
Снигирь: Да, это очень ответственная крупная роль женщины, постоянно находящейся в центре внимания, на гребне большой истории. Я отношусь к «Великой» очень сложно, безусловно одно — она стала для меня настоящей школой.

Павел Трубинер: «Мы — наследники Гражданской войны»

культура: Какой эпизод романа вернее всего характеризует Рощина?
Трубинер: Не могу сказать, и это добрый знак. Как-то смотрел пробы голливудских звезд на отмеченные «Оскарами» роли, ни в одном случае не был заметен «выстреливший» персонаж. И у нас все рождалось в процессе съемок сложно, постепенно, в непрерывных поисках образов и незабываемой атмосфере площадки: требовательное отношение Худякова, партнеров, костюмеров, осветителей — я был растворен в этом живом деле. На «Хождениях» всего хватало через край, особенно мук. Почти все получили травмы. Сыгравший Мамонта Дальского Дима Дюжев приехал со сломанной ногой, я повредил ключицу, Ходченкова — два ребра, Тётькин — Владимир Юматов порвал связки, ассистентка режиссера вывихнула бедро. Список можно продолжить, но не это главное. Ничто не давалось само собой — в духе Толстого, умевшего захватить воображение читателей контрастными красками, сочными деталями и роковыми страстями.

культура: Вадим — довольно парадоксальный персонаж, оказавшийся на распутье, но абсолютно не склонный к саморефлексии. В этом Вы совпадаете?
Трубинер: Надеюсь, на довольно тонком уровне. Но подобные вещи проявляются лишь на экране. Рощин не был бы Рощиным без любви, в нем отражается Катя, а он — в ней, поэтому они и выживают, пройдя сквозь все испытания. Такова философия романа, человек спасается, когда, кроме любви, его уже ничто не держит в земной жизни.

культура: Ваш Вадим клялся старику Булавину покарать виновных в русской смуте и не сдержал данного слова...
Трубинер: Да. Герои Толстого спаслись, но по большому счету проиграли. Срывая погоны, Рощин перечеркивает свою жизнь и сдается на милость победителей. Потомственный офицер, преданный присяге и чести, он не струсил, не бежал за границу, а вынужденно переступил через все, во что верил. Но можно ли сказать, что он примирился с поражением? Этот вопрос преследовал меня на съемках. Нашей стране досталось в ХХ веке больше всех, пережитые муки отразились на каждой семье — в воспитании, культуре, страхах и убеждениях всех поколений. Ничего не поделаешь, мы — наследники Гражданской войны.

культура: Сорвав погоны, Рощин сохранил верность Родине?
Трубинер: Абсолютно верно. Он не предал Россию, просто она исчезла. Правда, в то, что Родина возродится при любом режиме, белые офицеры верили до последнего вздоха и оказались правы — воинские традиции пережили «небывалую социалистическую общность». С самого детства я мечтал стать военным, потом — играть офицеров. Мальчишеская влюбленность в войнушку у нас в крови, в полной мере это проявилось на съемках батальных сцен.

культура: Кто Ваш идеал офицера?
Трубинер: Два моих деда и герои советских картин о войне. Правда, пересматривать эти ленты не могу, стал сентиментален — все время плачу.

культура: Не боитесь остаться в тени предшественника — Михаила Ножкина?
Трубинер: Надеюсь избежать сравнений. Специально не пересматривал предыдущие экранизации, чтобы не было разговоров о плагиате. Но все равно зрители старшего поколения судить нас станут строго. Вся надежда на мальчишек. В расположенный неподалеку от Пятигорска летний лагерь приезжал мой брат со своими подопечными кадетами. Ребята торжественно поклялись мне прочитать роман Толстого. В этом и есть наш долг — «зацепить» подростков, вернуть любовь к чтению, желание больше узнать о стране и истории. Для этого их придется по-хорошему удивить.

Андрей Мерзликин: «Лозунг «перестрелять всех, кто не с нами» оставим на свалке истории»

Мерзликин: Мой персонаж добавляет семейной саге Толстого экстремальный градус. Аркадий Жадов — пес Гражданской войны. Образцовый офицер, ставший циничным бандитом, одержимым насилием и саморазрушением. Устои, в которых он был воспитан, оказались отвергнуты обществом. Для того чтобы выжить, он вернулся к примитивным хищническим инстинктам и зашел несколько дальше, даже для себя он не способен сделать ничего полезного. Жадов — палач и жертва переломной эпохи, опасный тип, знакомый нам по разборкам девяностых.

культура: Сильное сравнение...
Мерзликин: Разумеется, в ельцинские годы не наблюдалось террора и всеобщего озверения Гражданской войны, но не было и ростков нового — светлого, самоотверженного поколения, строящего новую жизнь. В итоге многие Жадовы превратились в Смердяковых.

культура: При этом антигерой не лишен обаяния?
Мерзликин: Да, у него же было счастливое детство, любящие родители, верные товарищи, военная школа. Светлое прошлое делает Аркадия достойным объектом сопереживания, так же, как и трудная судьба его спутницы, сыгранной Светланой Ходченковой.

культура: Типажно Ваш дуэт смахивает на лису Алису и кота Базилио из нечаевской экранизации толстовского «Буратино»...
Мерзликин: Приятно, что заметили. Мы так и дразнили друг друга во время съемок: ну что, опять пойдем грабить-убивать? Разбойничали на больших дорогах между Парижем и Москвой. Но как бы ни куролесили, руководствовались пожеланиями Константина Павловича — он любит контрапункты и ценит каждого персонажа. Худяков стремился избежать ходульности, очеловечить героев. Хотя, возможно, некоторых зрителей фраппируют наши находки.

культура: Чем запомнилась съемки?
Мерзликин: Коротко говоря, Худяков — это школа. Глубоко образованный режиссер, наследник традиций советского кино, мамонт. Всегда знает, чего хочет, умеет создать условия для творчества. Забывая про холод и зной, мы буквально купались в работе. Очень хотел ему понравиться, но сыграть в новых «Хождениях» согласился далеко не сразу. Константин Павлович подробно объяснил, почему взялся за экранизацию романа, в чем Толстой созвучен новым зрителям. Думаю, это полезная просветительская работа, она коснется не только поклонников творчества Алексея Николаевича, но и покорит молодежь драматизмом переживаний последних героев Российской империи. Сегодня ведь далеко не каждый знает, что «Хождение по мукам» написал не Лев Николаевич, а другой граф Толстой — Алексей, по прозвищу Красный граф.

культура: Актерский труд имеет мессианское измерение?
Мерзликин: Материал обязывает. Любая революция — смертельно опасная вещь, и ее эхо не случайно продолжает тревожить людей. История, культура, традиции сейчас в дефиците, а это основополагающие вещи, на которых стоит здоровое и жизнеспособное общество. Хуже всего, что современная система приоритетов поставлена с ног на голову — молодой человек интересуется главным образом не тем, насколько он может быть хорош в своем деле, а размером зарплаты. Всем по душе турецкий сервис, но откуда он возьмется, если мы разучились совместно работать, а желаем лишь расслабляться?

К счастью, положение меняется. И очень хорошо, что телевидение начинает реагировать не только на запросы развлекательных форматов, а предлагает осмыслить историю нашей страны. Потихоньку, по зернышку мы начинаем собирать Россию, которую потеряли, и очень здорово, что поколение Худякова пытается рассказать о серьезных вещах в формате современного жанрового кино.

культура: Но вместе с тем революция позволила многим людям реализовать свой потенциал. Гражданские потрясения остаются исторической неизбежностью?
Мерзликин: Не думаю. Возьмем медицину. Раньше отрезали от человека кусок больной плоти и смотрели, выживет пациент или умрет. Сейчас учатся лечить удаленно, путем введения наномеханизмов. Следует раз и навсегда наложить вето на коллективное кровопускание. Для этого нужен живой диалог всех людей, желающих России добра. Договариваемся на берегу: менять страну надо. Затем обсуждаем желанное будущее и способы его достижения, а лозунг «перестрелять и умучить всех, кто не с нами» оставим на свалке истории. Нужно дать людям возможность развиваться, расти, поколениями строить свою страну, вкладывая в нее ценности, которые хочется передавать детям.