Виктория ПЕШКОВА

27.11.2019

Спектакли, как стихи, приходят в свой срок: бессмысленно подгонять или притормаживать. 130-летие Ахматовой отмечали в июне. Центром праздника, стал, разумеется, знаменитый Фонтанный дом в Петербурге. Вот тогда-то у актрисы Юлии Рутберг и родилась идея сделать программу, посвященную Анне Андреевне. Однако то, что задумывалось как поэтический вечер, в итоге вылилось в яркий моноспектакль, со своей драматургией, интригой и сверхзадачей.

В поэзии особенно важна мера доверия к автору, наше личное отношение к нему. Рутберг виртуозно выстраивает диалог не только между актрисой и залом, но между каждым зрителем и Ахматовой. Этот многосторонний «контакт на высшем уровне» позволяет стереть с поэта патину времени и вместо бронзового монумента, в какой мы привычно превращаем классиков, увидеть живого человека, который любил, страдал и ненавидел так же, как все на этой земле.

«13 вопросов к Ахматовой» играются в камерном пространстве в Арт-кафе Театра Вахтангова. После премьеры «Культура» встретилась с актрисой, чтобы поговорить и о высокой поэзии, и о прозе жизни.

культура: Анна Андреевна уверяла, что после смерти ее душа переселится в рыжих котов. Как раз такой уселся перед Вами, когда Вы читали ее стихи в июне этого года в Фонтанном доме. Неужели с кота и началась нынешняя программа?
Рутберг: Я верю в знаки судьбы. На репетиции накануне того концерта вдруг поняла, что меня заносит в менторство, что читаю как лектор, причем Ганнибал. Ощущала себя эдаким путеводителем по жизни Ахматовой, а ничего подобного быть не должно. Как выбраться, не понимала. В голове, словно у Тригорина, ворочалось чугунное ядро, не могла заснуть. Наконец уснула, и мне приснился... Петр Наумович Фоменко, который произнес: «Прислушайся к себе, найди что-то личное, только твое». И когда на следующий день вышла к микрофону, откуда ни возьмись появился рыжий кот. Я посмотрела в его зеленые глаза и поняла — надо делать программу, посвященную Анне Андреевне. Уже можно.

культура: А не страшно ли задавать великим вопросы?
Рутберг: Идти к Ахматовой за сермяжной правдой бесполезно: у нее все возведено в поэтический образ. Да, спрашивать Анну Андреевну рискованно. Можно услышать то, к чему совершенно не готов. Мы же от многого закрываемся. Воспринимать собственную персону с иронией способны лишь некоторые. Это, если хотите, жилка эзотерического отношения к жизни. Нечто между гоголевщиной и булгаковщиной. Но кто не рискует... К гадалке или экстрасенсу никогда не пойду. А вот открыть книгу того, кому доверяешь... Это еще в «Щуке» началось: мы разговаривали и с Николаем Васильевичем, и с Михаилом Афанасьевичем, и с Эрнстом Теодором Амадеем, то бишь Гофманом...

культура: Не так давно Вы сыграли роль Ахматовой в сериале об Анне Герман. «13 вопросов» — продолжение «контакта» с Анной Андреевной?
Рутберг: Он начался еще в институте, где дипломной работой по художественному слову был «Реквием» и шесть ее стихотворений. Кстати, режиссером нынешней программы стала моя однокурсница Антонина Венедиктова, прекрасный мастер слова, помнившая ту мою студенческую работу. Идея «13 вопросов» принадлежит мне, но в таком деле без режиссера нельзя. Если все тянешь сама, уровень субъективизма зашкаливает. Музыку подбирал Алеша Воронков, совершенно потрясающий партнер, умеющий продолжить разговор не словами, но сочинениями композиторов, которые были близки Анне Андреевне. По этой же причине и вопросы ей задавала не я, а мои друзья, люди моего поколения. Все имеют отношение к театру, работают в разных жанрах. Они и помогли понять, о чем идет сегодня диалог с Ахматовой.

культура: Он возможен?
Рутберг: А зачем мы открываем том стихов? Чтобы задать вопрос и получить ответ. А иногда она сама задает вопрос, чтобы именно ты на него ответил. Вот такой энергообмен, возникающий, если не относиться к Ахматовой как к памятнику. В стихах великих прорвалась душа и мысль — поэтому время выбрало их и сохранило. Стихи — сухой остаток их жизни. А Анна Андреевна прожила огромную жизнь не только по количеству отпущенных ей лет, но по интенсивности перемен, свидетелем которых она была. От постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград» и полного забвения до повального поклонения и прижизненного мирового признания.

культура: Чем дальше Вы уводите нас за собой по лабиринтам ее лирики и трагичной судьбы, тем сильнее ощущение света и воздуха, даже легкости. Парадокс?
Рутберг: Когда я только начинала репетировать, все выглядело совершенно иначе — было сложным и важным, не дай бог что-то упустить. Но так нельзя, без воздуха задохнусь и я, и зрители. Это победа — найти и легкость, и юмор. Ахматова рано сформировалась как поэт. От некоторых вещей в ее стихах становится страшно: «муж в могиле, сын в тюрьме». Она себе программировала эти трагедии, была не только летописцем, но и «модератором» своей жизни. Мы есть то, что мы говорим, мысль материальна.

Между прочим, мой подход к ее поэзии разделяют не все. Кто-то недоумевает, как я смею так читать Ахматову! Что ж, это хорошо. Терпеть не могу, когда все хвалят. Существует авторское прочтение Аллы Демидовой, Светланы Крючковой, других замечательных мастеров. Но я — другой человек. И хочу, чтобы узнали мой голос и поверили ему.

культура: Вы назвали Ахматову иконой стиля. Что вкладываете в это определение?
Рутберг: Для меня икона стиля — не образец для копирования, не повод выщипать брови «под Целиковскую» или сделать прическу как у Греты Гарбо. Это возможность не только в жизни, но в работе опереться, помимо визуального образа, на внутреннее содержание. Коко Шанель, Лайза Миннелли, Инна Михайловна Чурикова, Алиса Бруновна Фрейндлих, Марина Мстиславовна Неёлова — вот мои иконы стиля.

культура: Интерес к поэзии вроде бы возвращается, но пальму первенства держит рэп, а в адрес классики молодые привычно бросают: «Слишком сложно».
Рутберг: Уровень образованности великих поэтов просто зашкаливает с современной точки зрения. У той же Анны Андреевны масса вещей, которые для сегодняшнего поколения — тайна за семью печатями. Они слов некоторых не понимают. Тот язык, который Пушкин отшлифовал до состояния бриллианта и подарил нам, начинает уходить в песок. Недопустимо утратить то, что значимо для нации. Когда произношу «И мы сохраним тебя, русская речь, / Великое русское слово», понимаю, о чем это — у меня внуки растут. Однако, судя по всему, скоро мы будем говорить как Эллочка-людоедка.

культура: Почему это происходит?
Рутберг: Мне кажется, из мира уходит тишина — самая гениальная музыка. Человеку страшно остановиться и прислушаться к самому себе, интуитивно он чувствует, что в этой бесконечной суете перестает существовать как личность. Написала же Ахматова: «И по собственному дому / Я иду, как по чужому, / И меня боятся зеркала. / Что в них, Боже, Боже! — / На меня похоже... / Разве я такой была?» Люди почти не вглядываются в самих себя. Зеркало нужно, чтобы галстук поправить или накраситься, а не для самоидентификации.

культура: «13 вопросов» — не единственная авторская программа в Вашем репертуаре. Подобный формат — возможность говорить со зрителем о том, что важно лично Вам?
Рутберг: Отчасти. Я не прикидываю заранее, кто будет моей публикой. В Америке любимая аудитория — Силиконовая долина, Пало-Альто. Залы полны и в Сан-Франциско, и в Бостоне. На «Кабаре «Бродячая собака» приходят и мои сверстники, и молодые зрители, которым, наверное, нужно разобраться, как жили и что любили их родители. Я играла эту программу для двадцати человек в музее забытых вещей в Пензе и для тысячи двухсот в Тюмени. Недавно выступала с ней в Екатеринбурге по случаю Дня учителя. В зале — сплошные виновники торжества. Лица — профессионально суровы и непреклонны. И я бросаю: «Никогда не думала, что мне предстоит сегодня сдавать ЕГЭ!» В конце вечера зал понимающе улыбался и аплодировал. Все-таки утянула их на свою территорию.

культура: Вы — хулиганка?
Рутберг: Еще какая! Это в социуме я человек шаткого равновесия, но на сцене... Просыпается азарт. Особенно если случается какая-нибудь накладка — слишком громко звонит телефон, взрывается фонарь. Вот тут расцветаю. Мой приятель называет меня актрисой военных действий: «Тебе надо играть на передовой под артобстрелом!»

культура: То есть, если зал «не поддается», Вы только рады?
Рутберг: Публику можно завоевать даже за минуту до финала. Хотя, конечно, бывает, она и вовсе не дается. Зрители присоединяются к тебе «островками» — один, второй, третий, пока не образуется сплошное поле. Со сцены все видно. Приятно думать: жив курилка! Но важнее другое — понимаешь, что людям это действительно нужно. Особенно когда подходят подростки с просьбой продиктовать названия стихотворений, хотят сами прочесть. Это, простите за высокопарность, просветительство. Никогда не поздно сделать человеку прививку подлинной культуры, увлечь на территорию театра, поэзии, музыки.

культура: Полагаете, поединок с компьютером и цифровой реальностью можно выиграть?
Рутберг: Не надо превращать это в сражение. Достаточно показать ребенку: существует немало увлекательного и за пределами экрана монитора. В Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, который возглавляет Александр Титель, мы с Феликсом Коробовым сделали программу для детей, объединив симфоническую сказку Прокофьева «Петя и Волк» и фантазию Сен-Санса «Карнавал животных». Рассказываем ребятам об оркестре, о музыкальных инструментах, помогаем слушать и понимать музыку. Стараемся, чтобы они не боялись фантазировать, высказывать свои мысли. А в конце устраиваем танцы... под симфонический оркестр. Они носятся по залу и орут от счастья.

культура: В среде людей искусства с завидным постоянством вспыхивают горячие споры о свободе. Творческому человеку необходима «свобода для» или «свобода от»?
Рутберг: Свобода от — эгоистична, для — прагматична. Вопрос не в «для» и «от», а в ответственности: готов человек отвечать за последствия пользования предоставленной ему свободой. Описанная Дмитрием Приговым «Свобода без конца / Без выхода, без входа / Без матери-отца» ни к чему хорошему не приводит, что и показала наша недавняя история. Свободный человек держит ответ за каждое слово, поступок, за проживаемую жизнь.

культура: Актерская профессия очень затратна. Чтобы каждый вечер выдавать эмоции, надо пополнять внутренние запасы. Как?
Рутберг: Стараюсь по максимуму загружать себя не связанными со сценой вещами. Из недавних потрясений — выставки Мунка и Репина. Я жадна до впечатлений. Они откладываются в какой-то заветный саквояжик и потом всплывают в нужный момент. Эмоции необходимы душе, как вода — телу. Люди-сухари опасны для человечества — они лишают эмоций и себя, и окружающих. Мир для них всего лишь набор стандартных функций. Все, что вне привычного, предсказуемого, они просто не воспринимают. Бездна чувств им, увы, неведома.

культура: Мы живем в мире страшилок. Нас пугают политики и блогеры, ученые и «гражданские активисты», соцсети, пресса, телевидение: со всех сторон несутся крики: «Мир погибает!» Куда идти за надеждой, помимо храма?
Рутберг: В театр! Он должен давать надежду. И обязательно загружать мозги. Театр — не официант «чего изволите», выполняющий любую прихоть клиента, пришедшего нескучно скоротать вечерок. Умение работать головой, делать выводы из увиденного и услышанного, позволяет не впадать в уныние или панику.

Фото на анонсе: Валерий Мясников