Виктория ПЕШКОВА

14.11.2019

В Театре Вахтангова рискнули вывести под свет софита персонажей одной из загадочнейших новелл Франца Кафки. «Превращение» не без оснований считается самым несценичным произведением одного из сумрачнейших авторов, когда-либо писавших на немецком языке. Приглашенный на постановку молодой режиссер из Германии Йозуа Рёзинг главным героем сделал не многострадального Грегора Замзу, внезапно лишившегося человеческого облика, но сам текст Кафки.

Нас манит неразгаданное, особенно не разгадываемое в принципе. В 1912 году Франц Кафка получил письмо: корреспондент настоятельно просил разъяснить смысл «Превращения», поскольку его сестры, прочитав новеллу, не смогли в ней разобраться. Автор записки не сумел им помочь, потому как сам ничего не понял. Кафка предложил писавшему смириться с непониманием. Человеческий ум с трудом переносит подобное состояние и заполняет пустоту смыслами по собственному выбору. Видимо, это и заставляет обращаться к «Превращению» филологов и философов, кинематографистов и театральных режиссеров, художников и музыкантов, читателей и зрителей. Причем подобный интерес имеет волновую природу: как только кривая взаимопонимания общества и индивида скатывается в очередную экзистенциальную пропасть, увлеченность кафкианской тайной идет в рост. Так было в Советском Союзе в 60-х, в России 90-х. Похоже, на подходе новый всплеск.

Закономерность, впрочем, справедлива не только для нашей страны. Постановку «Превращения» Театр им. Евг. Вахтангова осуществил совместно с Гёте-Институтом.

— В этой новелле, — считает Астрид Веге, руководитель программного отдела в регионе Восточная Европа и Центральная Азия, — отражена проблема взаимоотношения личности и общества. Кафка на метафорическом уровне пытается найти ответ на вопрос, который важен для каждого человека: каким я вижу себя и насколько это соотносится с тем, как меня воспринимают другие. Оптимистом этого мастера слова не назовешь: его главная тема — безысходность нашего существования. Искусство во всем многообразии, включая, разумеется, и театр, должно подталкивать нас к осмыслению реальности, к размышлениям о том, что мы делаем на этой земле. И диалог культур, над постоянным расширением которого и работает Гёте-Институт, на мой взгляд, представляет собой самый эффективный способ обмена результатами этих размышлений.

Йозуа Рёзинг не впервые сотрудничает с российскими актерами: «Превращение» — уже третья постановка. Говорит, это всегда очень важный опыт, поскольку между режиссером и артистами возникает контакт, подразумевающий максимальную концентрацию сил и чувств. Актеры предъявляют высокие требования, зато и ты можешь требовать от них многого. Материал был выбран не сразу. Вначале обсуждалась возможность сделать спектакль о короле Баварии Людвиге II — одном из самых эксцентричных и загадочных правителей европейского XIX столетия. Но в итоге остановились на новелле Кафки, с которой, к слову, режиссер уже работал восемь лет назад в Австрии. Сценической площадкой ему тогда послужил... зал уголовного суда.

— С тех пор, как я ставил «Превращение», — признается Рёзинг, — немало воды утекло. Я изменился, мир стал другим, но Кафка, на мой взгляд, даже более актуален, чем прежде. Мне говорили о фильме Валерия Фокина, однако никогда не смотрю произведения «предшественников»: я другой человек, у меня иные возможности и условия. Вахтанговские актеры обладают неиссякаемой фантазией. Мы с самого начала условились — я расстелю ковер, но танцевать на нем они будут сами. Мне неинтересно работать по четким инструкциям — стань здесь, смотри туда. Но нам было очень важно, чтобы наши фантазии по поводу этой истории не отбили у зрителя охоты сочинять свои.

Ведь с трагедией непонимания рано или поздно сталкивается практически каждый. Общество требует от человека максимальной эффективности, полной отдачи, нимало не заботясь о том, какой ценой ему это дается, что с ним происходит, что он думает о своей жизни. Разрыв между социумом или даже небольшой группой и личностью все увеличивается, и стремительная цифровизация его только усиливает. Я сам порой себя чувствую, как таракан.

Рёзинг, по собственному признанию, осваивал систему Станиславского, изучал метод Михаила Чехова, работал в стилистике реалистической психологической школы, но предпочитает театр перформативный. Потому и сделал действующим лицом своего спектакля собственно текст автора, а не персонажей. Но такова уж сила психологического театра — он пророс сквозь мастерски задуманный перформанс.

Персонифицирован только Грегор. Владислав Демченко, ни на йоту не приближаясь к фантастическому кафкианскому жуку, погружает нас в бездну отчаяния, испытываемого человеком, из которого капля по капле уходит человеческое. Остальных персонажей режиссер хотел обозначить как «хор Грегора», но в итоге оставил безымянными. Азартный квартет в составе Анны Дубровской, Аси Домской, Дениса Бондаренко и Василия Цыганцова играет «свиту» этого низложенного «короля» — его родителей, сестру, кровососов-начальников. В бесконечном коловращении преображения все — за всех. Иногда даже и за самого Грегора Замзу. Витальная сила, какой они наделяют творение Кафки, воздействует на зрителей, порой даже против их собственной воли.

Славный, милый, добрый и очень отзывчивый и самоотверженный Грегор превращается в гигантское мерзкое насекомое, потому что никто в упор не видит в нем человека. Для всех вместе и для каждого в отдельности он лишь «механизм» достижения желанной цели. Начальство не только безжалостно эксплуатирует его, но и использует как «питательный раствор» для своей гордыни. Отец довел семью до разорения, однако так ли уж он стар и немощен, чтобы не попытаться исправить ситуацию? Впрочем, зачем самому жилы рвать, если можно взнуздать сына, приученного почитать родителей. И неважно, что ненавистная работа высасывает из Грегора не только силы, но и душу. Милая сестрица, мечтающая о консерватории, могла бы поучаствовать в приближении чаемого, но предпочитает все взвалить на плечи брата. А ведь в ней, как и в матери, еще теплится нечто похожее на любовь к Грегору. Но и мать не предпринимает ничего, чтобы прекратить страдания сына. 

Смерть для Грегора — возможность сбежать от всеобщего безлюбия. Оно убило в нем главное — чувство собственного достоинства. Фактически окружающие и стали тем коллективным магом, который осуществил в нем это превращение. Так вахтанговские актеры подводят под рассказанную языком абсурда притчу о вселенской нелюбви мощный психологический фундамент.

Фото на анонсе: Валерий Мясников/vakhtangov.ru