Анна ЧУЖКОВА

31.01.2014

Полякова: Три четверти века! Эти жуткие цифры ко мне не имеют никакого отношения. Я все та же молодая и непосредственная дура. Когда скачу через две ступеньки по театру, Соломин говорит: «Ты в паспорт-то свой смотрела?» За все эти годы поняла одно: человек не меняется. Самое главное — не растерять энергию. 

культура: Ведь так Вам сказали в Щепкинском училище? 
Полякова: Мой мастер Виктор Иванович Коршунов обладал потрясающей интуицией. Он предрек: «Твое время начнется после 50-ти, а до этого нужно не растратить себя». Так и случилось.

культура: Нельзя сказать, что Вы были обделены ролями в молодости. 
Полякова: Когда выпускные экзамены еще были впереди, нас уже пригласил Гончаров — меня и Василия Бочкарева, мы тогда были еще неженаты. Андрей Александрович пришел в училище, роскошный, как Шаляпин с кустодиевского полотна, в длинной дубленке — красавец невозможный. И соблазнил меня американской пьесой «Луна для пасынков судьбы». А сыграла всего-навсего «Судьбу-индейку» Софронова. Только спустя годы оценила юмор.

Атмосфера в Маяковке была специфическая. Андрей Александрович уничтожал актера на репетиции — просто размазывал по стенке. Но на меня не кричал. Могла остаться там надолго, и может быть, даже Наташа Гундарева не возникла бы в жизни Гончарова. Но случилась одна обида. Ставили повесть Максимова «Жив человек» с единственной женской ролью. Ее репетировала я. А в последний момент работу отдали Лидии Петровне Сухаревской. Тогда-то мы с Васей по горячности вместе и ушли из театра.

культура: Прямиком в Драмтеатр имени Станиславского?
Полякова: Его в то время возглавлял Львов-Анохин. Тут же начались вводы и новые спектакли, были замечательные партнеры: Евгений Леонов, Георгий Бурков, Владимир Коренев. Труппа великолепная, столько звезд! Но вся беда этой сцены в том, что каждые три года меняется руководитель. До сих пор. Отдушиной была работа с Леонидом Варпаховским. Он поставил со мной «Продавца дождя» Ричарда Нэша, который пользовался невероятным успехом. А потом пришла троица Морозов, Райхельгауз и Васильев. И конечно, им тоже скоро стало тесно.

культура: Так что легендарный «Серсо» ставили уже на Таганке.
Полякова: Метод работы Васильева назвать можно так: «Пойди туда не знаю куда, принеси то, не знаю что». Он не мог объяснить словами. Ходил среди нас, как дрессировщик, смотрел ненавидящим взглядом. А мы молчали, играть разрешалось только телом и глазами. Тогда на репетициях снял любительский фильм под провокационным названием «Не идет». Обидно. 

культура: Почему же Вы говорите, что до пятидесяти лет не играли?
Полякова: Но ведь это мало. Почти ничего. Помню, на два курса младше училась замечательная характерная актриса с такими щеками большущими. Звали Инной Чуриковой. Потом на ее пути встретился Глеб Панфилов. Вышел чудесный тандем. Наталья Белохвостикова и Владимир Наумов. Тамара Макарова и Сергей Герасимов. Марина Ладынина и Иван Пырьев... У актрисы должен быть режиссер. А я не нашла своего. Никакой протекции. Поэтому-то и сценарии присылали, когда лучшие роли уже разобраны. Даже работа в «Хозяйке детского дома» мне досталась за два дня до съемок — кто-то отказался.

Сначала ужаснулась: моя героиня — алкашка с подбитым глазом. Думала не браться — у самой детство трагическое. Но увидела, что за ролью стоит потрясающая история любви. Даже сейчас на улице останавливают: «Спасибо! Вы не представляете, сколько для меня сделали». И человек начинает рассказывать свою судьбу. А работу я посвятила своей маме. Она тоже очень хотела семью и счастье. Приходили какие-то мужчины. И меня она, можно сказать, так потеряла...

культура: Почему Вы называете свое детство несчастным?
Полякова: После войны отец в семью не вернулся. Даже не знаю лица его, нет фотографий. А мама была такая молодая. Ей не нравилась девичья фамилия. Дед — Стефан Хандрало, то ли поляк, то ли венгр. Вот она и вышла замуж побыстрее. Мама без образования, получала копейки. Помню бесконечное чувство голода и унизительный момент: в школе мне, как неимущей, вручили ботинки, капор и куцее пальтишко. Я ненавидела это все. Когда училась в школе рабочей молодежи, устроилась почтальоном. Вставала в пять утра, зато как получила первую зарплату — 49 рублей, почувствовала себя богатой. Пошла на Кузнецкий мост и выписала кучу книг. Хотя не знала, кто такие эти Анатоль Франс и Генрих Манн. А на сдачу купила коробочку марципановых конфет. 

культура: А как попали в театр?
Полякова: Обчитавшись Франса, захотела стать переводчицей и вообще деловой дамой. Работала уже не почтальоном, а машинисткой с беленьким воротничком в тресте Главгаза СССР на Неглинной. А там, где сейчас гостиница на углу, начали впервые в Москве подавать эспрессо. Бегала туда в обеденные перерывы пить кофе. Однажды на глаза попалось объявление на дверях Щепкинского: «Открыт набор на вечернее отделение». Бес попутал — пошла на актерское вместо иняза.

культура: Почему же бес? Все-таки в профессии реализовались. 
Полякова: Да, но было и тяжело. Одинокая. Ребенок, больная мама на руках. Надо не только заработать, но еще и достать продукты, приготовить на всех. Так что когда шла в театр, говорила себе: «Теперь отдохну немножко». На ласки не хватало времени, с ребенком по-взрослому общалась. «Не капризничай!» — было самой частой фразой. Сына вообще воспитывала амбарная книга, такая здоровая. На каждой странице: «Ваня, съешь то-то, трусики лежат там-то, колготки постираны».