Виктория ПЕШКОВА

22.04.2019

Юрий Грымов выпустил в театре «Модерн» спектакль под названием «Ничего, что я Чехов?», приурочив его к Году театра. Режиссер, известный своей любовью к нетривиальным решениям, приготовил для публики «сундук» с двойным, даже тройным дном. Броское название закамуфлировало фигуру гениального племянника Антона Павловича — ​актера, режиссера и педагога Михаила Чехова. Но и она стала своего рода ширмой для личности еще более неоднозначной, чтобы не сказать одиозной, — ​актрисы Ольги Чеховой, до сих пор остающейся для значительной части даже профессионального сообщества персоной non grata.

В линейном пространстве существовать легко и приятно: любое перемещение в нем можно описать с помощью простых пар — ​«вправо-влево», «вперед-назад», «вверх-вниз». Однозначные координаты создают иллюзию ясности и определенности: с ними всё и всех можно втиснуть в прокрустово ложе жесткой детерминированности — ​если злодей, то абсолютно беспримесный, если гений, так уж только чистой красоты и никак иначе. В реальности, к неисчерпаемому сожалению большинства, все абсолютно нелинейно и, чтобы сохранить драгоценную иллюзию, многим ничего не остается, как отсекать любую неоднозначность самым решительным образом. Им с Грымовым точно не по пути.

До того как он принял «Модерн», театральных работ у него было относительно немного, однако соприродность этому искусству он доказал «Цветами для Элджернона» — ​жестким и очень искренним спектаклем, поставленным шесть лет назад в РАМТе. Театр на Спартаковской площади, который ему пришлось выводить из состояния, близкого к анабиозу, стал для него территорией поиска не столько новых смыслов, сколько способов ведения диалога с публикой на темы, которые многими воспринимаются в лучшем случае как неудобные. Спектакль «Ничего, что я Чехов?» получился, пожалуй, одним из самых сложных, даже опасных экспериментов в этом поле. Не потому ли режиссер считает эту постановку истинной точкой отсчета своей театральной биографии?

По признанию Грымова, Михаил Чехов для него фигура знаковая, когда речь идет о «русской драматической школе». Однако по инерции советских времен, когда эмигрант автоматически определялся в разряд неупоминаемых, Михаил Александрович и все им сделанное остаются достоянием преимущественно профессиональной театральной среды. Широкая публика о нем мало знает, пребывая в убеждении, что Чехов в русской культуре только один. Судя по всему, страстное желание рассказать о своем кумире, вывести из тени хотя бы отдельные страницы его биографии, сделать его ближе и понятнее людям, к театральному миру не принадлежащим, и стало главным побудительным мотивом для постановки спектакля. Но это, скорее всего, только половина правды. Потому что очень быстро, спустя минут 15–20 после начала действа, даже самому ненаблюдательному зрителю становится ясно — ​речь идет не столько о Михаиле, сколько об Ольге.

Они были женаты всего три года, и хотя после расставания время от времени возобновляли общение, судьба развела их достаточно далеко. О судьбе одного из наиболее талантливых учеников Станиславского, разработавшего систему подготовки актера, кардинально отличную от принципов, которыми руководствовался его учитель, можно было бы рассказать сведя присутствие Ольги к минимуму. Между тем все происходит с точностью до наоборот: скорее, жизнь Михаила служит контрапунктом к перипетиям Ольгиной судьбы. И вся эта многоходовая «операция прикрытия» была разработана режиссером с единственной целью — ​получить возможность рассказать о незаурядной женщине, сумевшей выжить, сохранить себя и своих близких в условиях запредельной фатальности. Никак иначе поступить он, по всей видимости, не мог — ​на Ольге Чеховой стоит клеймо «государственной актрисы Третьего рейха», звания, которым удостоил ее лично Адольф Гитлер. И даже весьма обоснованные версии, построенные на том, что она якобы являлась агентом сразу трех разведывательных служб, пока не стали условием, достаточным для того, чтобы разрушить заговор молчания, возведенный вокруг нее. Грымов предпринял попытку это исправить, отдавая себе отчет в том, какую реакцию это может вызвать.

Стремление реализовать задуманное было, видимо, настолько сильным, что режиссер пренебрег многочисленными несовершенствами исходного материала, который даже сам он пьесой по большому счету не считает. Можно предположить, что, зная об увлеченности Грымова этой темой, подвизающаяся на литературно-драматической ниве Екатерина Нарцизова-Шипунова (в «Модерне» идет ее пьеса «Матрешки на округлости земли», подписанная псевдонимом «Екатерина Нарши») взялась за археографические изыскания, но справиться с обнаруженным материалом не смогла. Это сэр Том Стоппард готов десять лет копаться в архивах, прежде чем приступить к написанию пьесы об известных исторических личностях. Молодые спецы по производству текстов на такой подвиг не способны, а посему считают фундаментальный подход к творчеству не более чем блажью «времен Очаковских и покоренья Крыма». Справедливости ради отметим, что Ольга Чехова в своих воспоминаниях на каждом шагу с большой охотой выдает желаемое за действительное. Но работа исследователя в том и заключается, чтобы сопоставлять и анализировать информацию из разных источников в надежде вычленить наиболее достоверную. Увы, по адресу нынешних драматургов, причем даже не обязательно молодых, это не более чем глас вопиющего в пустыне.

Как бы то ни было, в результате на руках у Грымова оказалось нечто среднее между эссе и развернутой сценарной заявкой, которое ему и пришлось доводить до кондиции. Вот тут ему и пришелся как нельзя более кстати опыт работы в сфере рекламы. Динамический строй спектакля обусловлен не приверженностью режиссера «киношному» стилю мышления, как полагают его оппоненты, а, если хотите, производственной необходимостью — ​никаким иным способом сделать внятным опус г-жи Нарцизовой-Шипуновой было просто невозможно. Эпизоды сменяют друг друга не по законам киноповествования, а по логике рекламного ролика: короткий, предельно энергичный и лаконичный сюжет, заключающий в себе законченную мысль, важную для создателей спектакля. Каждая сцена — ​«стеклышко», из которых зритель сам будет выкладывать «витраж» разворачивающейся перед ним истории.

Занятие, надо сказать, не из простых, ведь в числе персонажей люди, которых не так-то просто представить внутри одного общего контекста: Станиславский, Мэрилин Монро, Ева Браун, Лаврентий Берия, Евгений Вахтангов, Адольф Гитлер. Хаотичная структура спектакля делает его схожим с калейдоскопом, но в стремительном коловращении дат, мест и ситуаций каждая актерская работа сохраняет индивидуальность творческого почерка. А в случае собственно с Ольгой и Михаилом Чеховыми еще и удивительную синтонность артистов, играющих этих персонажей в разные периоды их жизни: Анны Каменковой и Марии Орловой, Петра Воробьева и Александра Горелова.

И все же рассматривать постановку как биографическую не стоит. Не только потому, что многое в ней лишь результат игры воображения его создателей. Не ради фактов, не ради всех этих «паролей, явок, адресов» затевал ее Юрий Грымов. Он с обескураживающей искренностью демонстрирует солидарность со своей героиней: «Ничего не существует, кроме художественной реальности». Ее он вместе со своими артистами и воспроизводит с таким страстным самозабвением, что попадающие в этот омут утрачивают желание разбираться, где заканчивается одна реальность и начинается другая.

Фото на анонсе: Антон Кардашов/mskagency.ru