Денис СУТЫКА

02.11.2018

Народный артист России Авангард Леонтьев представил на Малой сцене Театра Наций моноспектакль в рамках проекта «Наше все». Артист исполнил поэмы Пушкина «Медный всадник», «Кавказский пленник» и «Граф Нулин». Накануне премьеры «Культура» расспросила Авангарда Николаевича о том, можно ли сегодня удержать внимание зрителя на серьезной литературе, почему в наши дни поэзия не столь популярна, как в советское время, и что в ней находят молодые люди.

культура: В аннотации к спектаклю говорится, что Вы будете сопровождать чтение поэм Пушкина комментариями. Поэту нужны какие-то пояснения?  
Леонтьев: Не только Пушкин нуждается в пояснениях, но и любой автор. Можно просто исполнить произведения в концертном варианте, а можно помочь зрителю, который сегодня меньше читает, погрузиться в материал. Преодолеть некую стену, которая существует между нами и произведением. Пушкин говорил: «Мы ленивы и не любопытны». Помочь людям проникнуться произведением, лучше его понять, одна из моих задач.

культура: Вы посвятили спектакль заслуженной артистке России Наталье Журавлевой...
Леонтьев: Артистка Театра Олега Табакова Наталья Дмитриевна Журавлева — дочь известного мастера художественного слова, народного артиста СССР Дмитрия Журавлева, который был моим учителем. В 80-е годы он был режиссером первых трех моих чтецких программ. В последние годы я сделал шесть новых программ, которые читал уже Наталье Журавлевой. Она была высококлассным специалистом художественного слова, делала просто поразительные замечания. После работы над ошибками я приходил к ней по второму разу. Эти консультации были для меня очень важны. Мне казалось, что лучше нее и мудрее никто не сможет подсказать. Последнюю программу я уже делал без нее. Мне очень не хватает ее корректив. Переговорив с Евгением Мироновым, решил посвятить новую программу ее памяти.

культура: Честно говоря, немного удивило, что в проект «Наше все» вошли молодые актеры.  Казалось, что сегодня они используют какие-то новые формы самовыражения, а чтецкие программы для них — день вчерашний.
Леонтьев: Это только на первый взгляд кажется, что вчерашний. Когда молодые люди увидели, что проект «Наше все» становится на ноги, им тоже захотелось использовать эту площадку. Выйти на нее со своими любимыми произведениями. Например, Георгий Иобадзе читает Нодара Думбадзе «Я, бабушка, Илико и Илларион». Это прелестная грузинская литература, наполненная юмором и философией. Дмитрий Сердюк сделал два спектакля по Бродскому и Ахматовой. Ребята используют живую музыку. В программе, посвященной Ахматовой, Дима даже попросил композитора специально написать музыку.

Я еще не видел этих работ, но, судя по сайту театра, у них всегда аншлаг. Билеты раскупаются задолго до показа. Это говорит о том, что поэзия и хорошая проза — как раз то, что сегодня интересно актерам и зрителю.

культура: В советское время поэтические вечера собирали стадионы. Сегодня такое вряд ли возможно.
Леонтьев: Вы знаете, период, когда наши поэты, причем, замечу, очень хорошие, собирали стадионы, а это десятки тысяч людей, был связан с тем, что в общении с ними, через их стихи и комментарии можно было услышать о жизни в стране такое, чего нигде больше не скажут. Эти люди были смелы, они выходили за рамки допустимого и цензурированного. Публика бежала за откровением. Когда Горбачев объявил гласность, это переродило страну. Интерес к поэзии, рожденный ситуацией в СССР, исчез. Но сама-то поэзия продолжается. У меня, честно признаться, уже нет времени на современных авторов, поэтому обратился к классике. Когда я думал о новой программе, то на выбор повлияла Болдинская осень Пушкина.

культура: Каким образом?
Леонтьев: Этим летом в день рождения поэта побывал в Болдино. Меня пригласили прочитать мою первую пушкинскую программу — «Участь моя решена». Если помните, там дальше идут слова: «Участь моя решена. Я женюсь». Это было осенью 1830 года. Пушкин тогда жил в отрыве от Натальи Гончаровой, оставшейся в Москве. Из-за эпидемии холеры он был заблокирован в Болдино. В течение трех месяцев, тоскуя о невесте и досадуя, что карантин не дает возможности с ней встретиться, он написал небывалое количество гениальных произведений. Эти три месяца вошли в историю мировой литературы.

Я прочел свою программу в местном ДК в зале на 300–400 мест. Честно говоря, боялся, что не найдется стольких любителей поэзии. А зал был полон. Люди пришли на вечер, посвященный Пушкину, который для них не пустой звук, и я в этом убедился. Программа длилась два часа, и, оказывается, в таком формате там никогда ничего не проходило. На них это произвело большое впечатление, и меня пригласили на следующий год. Однако Пушкина у меня больше не было в репертуаре, и я стал выстраивать новую программу, решив взять самые великие его произведения. Если говорить о поэмах, то, конечно, «Медный всадник» — вершина мастерства. Я подумал, что если беру вершину, то нужно взять и поэму из юности. Так появился «Кавказский пленник». Александру Сергеевичу тогда был 21 год. Он побывал на Северном Кавказе, и край вдохновил его. Надо сказать, сочинение произвело на читателя того времени большое впечатление. Например, на Лермонтова, впоследствии написавшего поэму с таким же названием. Он пытался приблизиться к пушкинскому вдохновению. То же название взял Лев Толстой для своего рассказа. Сюжет везде один и тот же: русский военный попадает в плен к горцам и мечтает о побеге. Видите, три раза в истории русской литературы прозвучала пушкинская фантазия. «Так муза, легкий друг мечты, к пределам Азии летала и для венка себе срывала Кавказа дикие цветы».  

«Графа Нулина» я взял для того, чтобы публика, прикоснувшись к серьезным вещам, немного отдохнула. Это такая шутка, написанная, кстати говоря, совсем в нешуточное время. Может, оттого она такая искрометная и легкая. Она была закончена 13–14 декабря 1825 года. В это время на Сенатской площади Петербурга произошло восстание декабристов, в котором принимали участие друзья Пушкина. Александр Сергеевич в это время находился в ссылке в Михайловском и не знал, что состоится это выступление. Утром 14 декабря он написал: «Бывают странные сближения...» Такой вот исторический парадокс.

культура: Вы признанный мастер художественного слова. Советуется ли с Вами молодежь, как Вы когда-то со своими учителями?
Леонтьев: Нет, вы знаете, не советуются. Может быть, потому что — если они, конечно, бывали на моих концертах — моя исполнительская манера им кажется не совсем подходящей. А потом молодость имеет хорошую самонадеянность, что я, честно говоря, приветствую. Когда они захотят с кем-то проконсультироваться (а, может, они это и делают, просто мы не знаем), то, думаю, обязательно найдут себе близкого по духу мастера. Но сам факт того, что в проект «Наше все» вошла молодежь, мне очень нравится.  

культура: По театру очень хорошо видно, как меняется интонация времени. Сегодня среди молодежи все реже можно услышать красивые, поставленные голоса. На смену приходит интонация бытовая, микрофоны. В связи с этим в театральных институтах меняется сама система преподавания сценической речи?
Леонтьев: Образовательная система должна меняться, обязательно сохраняя традиции. Инновации не должны перечеркивать то, что приобрела наша система воспитания актера в XX веке. К сожалению, сегодня иногда происходит перекос в сторону инноваций.

культура: Помню, как наш мастер в театральном институте говорила: «Что вы там шлепаете губешками? Работайте над речью: вас должно быть слышно даже на галерке».
Леонтьев: Я с ней абсолютно согласен. Повесить микрофончик можно всегда, а вот научиться выразительно говорить на сцене — очень важно. Ведь греческий театр начинался без микрофонов. Приходили тысячи зрителей в амфитеатр под открытым небом, и было слышно каждое слово. Иначе публика просто бы освистала. Слово великой литературы в театре должно быть донесено. Даже когда создатели спектакля задаются целью быть на сцене более бытообразными, то и тогда навыки выразительности пригодятся, потому что не будет каши во рту. Театр — это искусство, а оно требует отбора.

культура: Сегодня наше мышление стало довольно клиповым и воспринимать большой поток серьезной литературы многим тяжело. Вы ощутили, что стало сложнее удерживать внимание зрителя?
Леонтьев: У меня как-то был концерт в школе на окраине Москвы. Помню, из окна был виден лес. Я читал отрывок из «Хаджи-Мурата» Толстого — сложнейшее для восприятия произведение. Боялся, что ребята через несколько минут потеряют нить повествования и начнут скучать со всеми вытекающими последствиями. Ничего подобного. Я видел их глаза, видел, что они реально слушают, а не делают вид. Мы, артисты (если убрать пафос из этой фразы), каждый раз идем на бой за зрителя. Надо завоевать зал во что бы то ни стало.

культура: Такие формы литературных вечеров подталкивают зрителя к тому, чтобы взять в руки книгу?
Леонтьев: Безусловно. Главное, чему учит хорошая  литература, — мыслить. А это необходимо, иначе мозг спит. Надо во что бы то ни стало заставлять себя думать, чтобы в трудную минуту мозг смог найти выход. Нельзя быть дикарем.

культура: Кстати, а Вы записываете аудиокниги?
Леонтьев: Нет, к сожалению. Никто не зовет.

культура: Создатели многое теряют.
Леонтьев: (Улыбается.) Я тоже так думаю.

Фото на анонсе: Евгений Биятов/РИА Новости