Елена ФЕДОРЕНКО

05.10.2018

Два режиссера-ньюсмейкера — ​Юрий Бутусов в МХТ имени Чехова и Владимир Панков в Центре драматургии и режиссуры — ​выпустили спектакли по пьесам Аси Волошиной.

Драматург предлагает тексты умышленно неровные, скроенные из разных материалов. В них цитаты и образы из классики сплетаются с подчеркнуто примитивной имитацией речи, «подслушанной» в соцсетях и изложенной лексиконом Эллочки-Людоедки. Пьесы населяет поколение клипового сознания, молодежь не действует, а по большей части разглагольствует о светлом прошлом и не верит в туманное будущее. Настоящее же представляет как мир большой и равнодушный, бессмысленный и агрессивный. Похожий на горячечный сон и сплошную «чернуху». Режиссеры-мужчины отнеслись к написанному с завидной серьезностью и всесокрушающей энергией — ​как к шекспировским безднам. Даже превратили одноактные пьесы в полнометражные спектакли.

Владимир Панков поставил «Маму», «разложив» монолог (в таком формате написано сочинение) на четыре роли. В женском квартете: бабушка, мать, дочь и она же — ​в детстве. Героиня Оля маму если и помнит, то смутно — ​та умерла, когда ей было четыре года. Сейчас 28 — ​столько, сколько оказалось отпущено маме. Каждый год в день рождения получает конверт с материнским письмом-поздравлением. Обреченная женщина сочиняла их перед уходом из жизни. Она «рассказывает» о себе, дочь — ​отвечает, ее фразы рефреном повторяют бабушка и ребенок. Все происходящее наследница воспринимает как сплошной кошмар, муки адовы. Противоречивое воспитание «бабушки-патриота» и «бабушки-диссидента» (обеих играет Людмила Гаврилова) не оградило ее от непростых подростковых проблем, а взгляд отца на «полигамную» природу мужчин подталкивает к разочарованию в верной любви и личном счастье. Прошла Оля через равнодушие сверстников, романтическую привязанность к женщине, изнасилование, пыталась свести счеты с жизнью. История бьет зрителей по нервам наотмашь.

Мужская интерпретация женской мелодрамы добавляет лихорадочной страстности, проступает в режиссерских приемах безудержность. Грохочет музыка, все — ​поет, двигается, кричит. Девушка-оператор (Олеся Хороших) фиксирует происходящее, тут же крупные планы транслируются на экраны, хотя актеры рядом, на расстоянии нескольких метров от зрителей. Нам не дают забыть, что жуткая исповедь происходит сейчас, сегодня, в связи с чем упоминают санкции, Крым, сбитый российский Ил‑20. Резкая агрессия чувств упакована в стильную диахромную оболочку (художник Максим Обрезков). В прологе героини застывают перед оком фотоаппарата в светлых, как саван, платьях на фоне невыносимо белоснежных экранов. Контрастом — ​графика черных костюмов тройки отличных музыкантов (Яна Чекина, Виктор Маминов — ​из SounDrama и приглашенный Алексей Потапов). Музыка настойчива и полнозвучна, кажется, что попал на рок-концерт. Чтобы не утонуть в ее бушующих волнах, актерам предписан почти физиологический способ существования на сцене. Рвет себя на куски Анастасия Сычева (дочь) — ​маниакально, отчаянно, экспрессивно, судорожно. Актриса редчайшей органики Елена Яковлева (мать) в кульминационных сценах вынуждена играть не истерику женщины, узнавшей о близкой смерти, а падучую неизлечимо больного человека. Страшновато за психику обаятельной девочки Майи Бурыгиной — ​артистка-ребенок все два часа пребывает в безумном хаосе. Персонажи подчас столь откровенно обнажают душу, что хочется закрыть глаза, чтобы избавиться от эффекта подглядывания в замочную скважину.

В финале на экран проецируется картинка ультразвукового исследования в кабинете гинеколога: вибрирует матка, в ней бьется сердце нерожденного малыша. Новую жизнь после появления на свет тоже ждут скорби. После такой эмоциональной атаки поверить в добрый путь для нее нелегко. Да и не будет он добрым — ​страдания в этой семье передаются на генетическом уровне. Публику же, похоже, составляли эмпаты, искренними слезами и бурными аплодисментами оценившие надрыв откровений и упоение терзаниями.

На сцене МХТ Юрий Бутусов поставил «Человека из рыбы» — ​четырехчасовое действо тоже разрослось из одноактной пьесы. Не замеченный в пристрастии к современной литературе, он обратился к пьесе Волошиной, и это кажется закономерным. Драматург раскрывает историю, используя сквозные сюжеты культуры: извлечения из Пруста и Шпенглера, Достоевского и Булгакова, Набокова, Бродского, Сорокина. Герои посылают привет Цветаевой, придумывая, как можно разыграть спектакль о Крысолове. Потом отмечают эротичность гайдаровского «Чука и Гека». Рефреном подается ироничная визуальная реминисценция из «Ностальгии» Тарковского.

В ассоциативной переборке цитат персонажи ориентируются как рыбы в воде. Немудрено, все они филологи, всем около тридцати, живут в одной квартире на Караванной, куда так хотела вернуться Серафима из булгаковского «Бега». Для всех этот дом — ​временное пристанище, хотя время для них замерло. Гигантское зловещее пространство — ​зона, отчужденная от мира за окном. Наружу не рвутся, выходят по необходимости. 

Чаще других — ​Света, по делам службы (подрабатывает риелтором) и по родительскому долгу. Восьмилетняя ее дочь с непривычным для Петербурга именем Одри-Ума на сцене не появится — ​спектакль обойдется только ее фигуркой, вырезанной из картона, с варежкой на резинке. Это ей приснился монстр — ​«человек из рыбы», она же называет улитку, сбежавшую из пакета морепродуктов, предназначенных на ужин, Освальдом. Вместе со Светой в доме обитают Лиза и вернувшаяся из Перми Юлька. Все они — ​три ведьмы, три сестры, три девушки в голубом — ​словно чеховские героини, говорят-говорят, пока жизнь равнодушно утекает.

Есть два гуманитария мужского пола, чьи имена «отсылают» к мирискусникам. Филолог и антрополог Бенуа, виртуозно представленный Андреем Бурковским, пожаловал из Франции. Гриша Дробужинский (звук «р» подается скороговоркой) — ​писатель, сочиняет-сочиняет, да никак не родит роман. В исполнении Артема Быстрова он слабохарактерный, обаятельный растяпа, каких любят дамы: у него романтические отношения с Лизой, а Юлька — ​его бывшая. Мизансцены с подсвеченными силуэтами, утопающими в клубах дыма, выстроены как объект любования. Ни слова в простоте — ​все многозначительно и смутно, будто во сне: судороги макабрических танцев, истошные крики, истерики, замирания в эффектных позах, рассуждения о несовершенстве мира и суете жизни. Странные апокалиптические картинки.

Сновидения во втором акте рассеиваются. Режиссер оставляет тонкие материи и бросает в зал три слишком понятных, прямолинейных, не очень оригинальных женских монолога. Дамы в картинных позах застыли в своих крохотных комнатках-норках, они — ​рядком, как соты в улье: и «под каждой слабенькой крышей… свои мыши, своя судьба». Света (точная и нервная Лаура Пицхелаури, ангажированная в МХТ из питерского Ленсовета) рассказывает мужу по скайпу об их чудо-дочери и о жестком мире, с которым чаду придется столкнуться. Самый «лобовой» монолог достался юной Елизавете Янковской. Убеждая не столько нас, сколько себя в том, что любовь — ​бред. Перепевая на разный лад мотивы документальной пьесы «Монологи вагины», актриса изо всех сил старается не впасть в вульгарность. Лизе звонкой и элегантной Надежды Калегановой монолога от лица героини не дали, она читает фрагменты Гришиной прозы. По сути, вставное пробуксовывающее действие переходит в маскарадный финал. Интеллектуалы переодеваются в карнавальные костюмы разных стран и эпох, появляется и пьяный Стасик — ​«промышленный альпинист» в спецовке. Кажется, что только спустился с верхотуры небоскреба, где отмывал фасад. Сатирическая интермедия в исполнении Павла Ворожцова «отвечает» за хмельную реальность. Вновь с избыточными театральными приемами и яркими сценическими метафорами упрямо внушается мысль о призрачности времени и ущербности земного бытия. Вот ведь и Одри-Уму увели органы опеки. Нет-нет, взрослые не ринутся спасать ребенка, только посудачат об этом, а Света «выйдет из образа» и от имени актрисы Лауры Пицхелаури прочитает текст о том, как героиня отреагировала на отправку дочки в приемник и, конечно, об ужасе, что всех давит и окружает. «Под занавес» над сценой и залом поплывут мыльные пузыри, которыми уводил детей от родителей коварный Крысолов.

Красивый, туманный по смыслам, спектакль напоминает инструкцию, как превратить собственную жизнь в ад. Хочется удрать от этой вселенской тоски, вырваться на воздух — ​пусть не на заснеженную Караванную, а в осенний Камергерский.

Фото на анонсе: afisha.yandex.ru