Виктория ПЕШКОВА

23.05.2018

Молодой человек сидит в камере смертников. Ждет приговора. И вспоминает свою жизнь. Для сценической версии повести Горького «Карамора» режиссер Александр Хухлин выбрал Черную комнату. Самое подходящее место для знакомства с «Записками провокатора», как обозначен жанр очередной премьеры РАМТа.

150-летие Максима Горького Российский молодежный отмечает уже второй премьерой. И тоже камерной. Театр нащупывает свою дорогу к классику, продвигаясь вперед маленькими шажками, аккуратно счищая с наследия «буревестника революции» идеологические напластования. Молодые рамтовские режиссеры обращаются к произведениям, практически не имеющим сценической истории, чтобы показать зрителю Горького, который ему пока мало знаком. Спектаклем Олега Долина по рассказу «Коновалов» театр открыл новую площадку — Белую комнату. Для «Караморы» сама судьба уготовила комнату Черную — других свободных пространств просто не было, идея постановки возникла вне плана, который в этом театре всегда очень насыщен.

Повесть была написана Горьким в начале 20-х годов прошлого века в эмиграции, когда он предпринял отчаянную попытку разорвать все связи с властью, переосмыслить свои творческие принципы и собственную жизнь. Проблема двойственности человеческой природы больше всего занимала писателя в этот период, так что выбор провокатора в качестве главного героя не случаен. Прототипом Петра Каразина по прозвищу Карамора (так в просторечии называют гигантского комара-долгоножку) стал небезызвестный Евно Азеф, в течение долгого времени весьма успешно совмещавший революционную деятельность со службой в Охранном отделении. Как руководитель боевой организации партии эсеров, он занимался подготовкой и осуществлением террористических актов. Те, о которых он своевременно сообщал куда следует, проваливались, и его «боевые товарищи» оказывались в руках полиции. Те, о которых не сообщал, проходили успешно. Обе противоборствующие стороны считали его своим, пока не грянуло разоблачение. Соратники по революционной борьбе приговорили Азефа к казни, но ему удалось бежать. Однако Горькому, увлеченному исследованием процесса расчеловечивания индивидуума, который по своей природе отнюдь не являлся законченным негодяем, нужна была более драматичная ситуация.

Выведенный на чистую воду провокатор Каразин оказывается за решеткой и в ожидании решения о своей участи начинает писать нечто вроде исповеди. Не для того, чтобы оправдаться перед товарищами и избежать казни. Для самого себя. Иван Воротняк поэтапно показывает, как его герой в стремлении определить, можно ли служить правому делу неправыми методами, незаметно для самого себя пересекает границу между совестью и бессовестностью. Нравственный распад личности становится неизбежным. А ведь все началось с того, что ему очень захотелось стать тем мальчиком, который первым крикнул, что король голый.

Начальник Охранного отделения Симонов (Михаил Шкловский) с откровенным цинизмом (как узнаваемы эти интонации в речах некоторых нынешних ньюсмейкеров, абсолютно уверенных, что тем, у кого нет на счету миллиарда, и жить-то на свете не стоит) наставляет своего подопечного: «Самое большое удовольствие — одурачить, обыграть человека. Вспомните-ка детские игры и, начиная с них, просмотрите всю жизнь. Вся жизнь — в игре».

Карамора с легкостью втягивается, пуская под откос одну жизнь за другой. Причем начнет он свой длинный путь предательства с восторженного Леопольда (Иван Юров), с человека, открывшего ему правду о короле: не смог смириться с тем, что такой хилый и тщедушный человечек оказался умнее его. Для Каразина нет разницы между виновным и безвинным. Его расправа над Поповым (Алексей Мишаков), таким же, как и он, агентом охранки, — одна из лучших в спектакле. У убийцы и его жертвы на самом деле одно кредо —  «жизнь для меня, а не я для жизни».

Однако в любой игре рано или поздно появляется надпись «Конец». Для Караморы это становится моментом истины — он проиграл... самого себя.

Могла ли Каразина спасти любовь, каковую принято считать самой действенной из охранительных сил души? Наверное, могла, ведь он ждал от нее чего-то совершенно особенного. Не случилось. С его избранницей Сашей (Людмила Пивоварова) «любовь» вышла «деловая» — с удовольствием, но «без радости», и траектория каразинского падения стала еще круче.

Какова же истинная цена этой исповеди, если писавший ее все равно остается в убеждении, что «у человека нет сил протестовать против подлости в себе самом», а последней фразой становится брошенное людям брезгливое «Надоели»? Однозначного ответа нет ни у Горького, ни у создателей спектакля.