Сергей Голомазов: «В новой русской драме есть что-то подростковое»

Денис СУТЫКА

20.04.2017


«Салемские ведьмы» 
Артур Миллер

Театр на Малой Бронной

Постановка: Сергей Голомазов

Художник: Николай Симонов

Композитор: Елена Шевлягина

В ролях: Владимир Яглыч, Настасья Самбурская, Вера Бабичева, Андрей Рогожин, Полина Некрасова, Лина Веселкина, Алла Иванцова...

В Театре на Малой Бронной поставили «Салемских ведьм» Артура Миллера. Накануне премьеры режиссер и художественный руководитель Сергей Голомазов рассказал «Культуре» об актуальности пьесы, привычке делить общество на своих и чужих, а также о подростковых проблемах новой русской драмы.

культура: Чем Вас привлекли «Салемские ведьмы»?
Голомазов: Большое количество действующих лиц, возможность занять почти половину коллектива, хорошие роли, где актерам есть что поиграть, интересный автор. Но это все как бы прилагательные, а в основе, конечно же, лежит содержание и сама тема. Пьеса Артура Миллера написана в начале 50-х годов, в период маккартизма. Сюжет базируется на событиях, которые случились на восточном побережье Америки в XVII веке. Однако они каким-то удивительным образом совпадают с тем, что происходит в нашем общественном сознании. Ни в коем разе не хочу сказать, будто бы и у нас началась охота на ведьм, но, к сожалению, прослеживается тенденция делить людей на своих и чужих. Я с интересом наблюдаю за процессами на социальной и общественной площадках. Ведь современный театр не может жить в отрыве от того, что происходит за его пределами.

культура: Если конкретизировать, о чем спектакль?
Голомазов: Не о страшных ведьмах или мистике. Мы не собирались создавать ужастик, историю про потустороннее. Делали спектакль о том, как  мракобесие в упряжке с лукавой проповедью разрушает веру и превращает жизнь в ад. Как массовый страх и невежество порождают то, что впоследствии назовут фашизмом. Как вселенская алчность и стяжательство навязывают свою мораль и религию наживы. И еще о том, что в мире почти нет места тем, кто обладает истинной верой и чувством человеческого достоинства.

культура: Откуда, по Вашему мнению, берется ксенофобия? 
Голомазов: Похоже, она заложена в природе человека, это трагическая данность. Общественная этика никоим образом не зависит от прогресса. Никакая социальная среда от этого на застрахована. Даже в экономически, технологически и социально передовых странах может такое произойти. Понимаете, в государстве может быть высокоразвитая культурная среда, но при определенных обстоятельствах всегда есть вероятность, что откуда-то из социальных недр выползает этакий невежественный, мракобесный Левиафан. Ведь фашизм — на минуточку — родился в цивилизованной Европе. К сожалению, в отличие от технологий и прогресса общественная этика практически не развивается, то есть она эволюционирует, но как-то параллельно и в любой момент может рухнуть. Что же говорить о нас, где социальные институты и общественная культура находятся, мягко говоря, не на высоте. Да и средний уровень общественного образования у нас, к несчастью, низок. Именно социальные проблемы, отсутствие знания и невежество и создают среду для возникновения всякого рода движений и явлений, способных, увы, привести к тому, что именуется охотой на ведьм. Причем в любом пространстве: культурном, социальном, политическом. Так что неизвестно, где порвется.

культура: Традиционно деятелей культуры считают людьми образованными и высокодуховными... 
Голомазов: Высокий интеллектуальный уровень современного театрального сообщества, по моему глубокому убеждению, — это миф и фантазия. Это раньше русская интеллигенция несла особую форму сознания и социальной ответственности. А теперь культурная среда — есть прямое отражение того, что происходит вокруг. Те же расколы, скандалы и категорическое неприятие того, что непонятно и не близко. Возможно, в восприятии обывателя и существует представление, что человек, имеющий отношение к культуре, должен жить в согласии с высокой моралью. Но это совсем не так. На мой взгляд, роль культурной прослойки в современной Москве, да и в России в целом, преувеличена. Той интеллигенции, которая была воспитана на традициях конца XIX — начала XX века, давно нет. Есть остатки того, что называлось советской интеллигенцией. На ее место приходит что-то новое, замешанное на авангардной идеологии и поиске нового театрального языка, с одной стороны, а с другой — какой-то агрессивный традиционализм, замешанный на бесконечном нытье по утраченным традициям. Мне кажется, налицо очевидный раскол. Это мое субъективное мнение, допускаю, что спорное. 

культура: Сыграть Джона Проктора Вы пригласили актера Владимира Яглыча. Не нашли артиста у себя в труппе? 
Голомазов: Он отлично подходит на эту роль. Психофизически, внешне, эмоционально — просто идеально вписался в образ. 

культура: Кроме точного попадания в типаж, тут, наверное, учитывалась и медийная составляющая?
Голомазов: Конечно, в данном случае она важна, потому что зрительскую популярность, к сожалению, определяет не чистое драматическое искусство, а телевидение и кино. Ну и какие-то интернет-площадки. Если в труппе появляются интересные артисты, почему бы их не использовать для продвижения? Есть понятие «хороший театральный актер». Он даже иногда снимается, но о нем все равно мало знают. Никуда не денешься, так устроен мир. В советские времена так тоже было: если ты популярен в кино, то востребован и в театре.

культура: Не огорчает, что так происходит? Можно ведь сделать гениальный спектакль, и он соберет массу наград, но из-за отсутствия громких имен не будет пользоваться популярностью у зрителя.
Голомазов: В этом, увы, ущербность любого вида творчества. Вы пишете прекрасный роман, получаете все «Букеры», а тиражи все равно невысоки. Иногда из Европы в Москву привозят потрясающие постановки. В итоге удается собрать один аншлаг. И то лишь потому, что приходят критики, коллеги по цеху, зрителей же — ползала. Такова жестокая реальность. 

культура: В спектакле задействована актриса Вашего театра Настасья Самбурская. Ее популярность в Instagram — лучше всякой рекламы. Вы, будучи худруком, как относитесь к деятельности артистки вне труппы?
Голомазов: Это лишь то, что лежит на поверхности. Думаю, некоторые провокации, наверное, Настасье необходимы. Она бунтует против той роли, которую ее поколению отвела жизнь. Несмотря на спортивную и уверенную внешность, это человек очень ранимый и хрупкий. В ней есть глубокое драматическое содержание. Отдаю ей должное, потому что она сделала себя сама. Пробилась среди огромного количества конкурентов. Ее работоспособности можно только позавидовать.

культура: Перебирая в голове спектакли Театра на Малой Бронной, обратил внимание, что Вы тяготеете к западной драматургии. 
Голомазов: У меня никак не выстраиваются отношения с современной русской драматургией.

культура: Плохо пишут? 
Голомазов: По большому счету, не знаю ответа на этот вопрос. Есть очень хорошая современная проза. А с сочинениями для сцены отчего-то не получается. Качество пьес низкое, большого смысла в них нет. Видимо, наше драматургическое сознание не до конца еще понимает, про что и как писать. С другой стороны, есть реально неплохие тексты, но такое ощущение, что они созданы не для театра, а ради каких-то своих представлений о том, каким он должен быть. В западноевропейских пьесах имеется фундаментальная ремесленная составляющая. И, что крайне важно, их пишут для театра. На мой взгляд, новая русская драма пока себя ищет. Она очень разная и, уж простите, немного подростковая. 

культура: Сейчас, не побоюсь этого слова, стало модно ставить спектакли-провокации. В Вашем театре ничего похожего не встретишь. Неинтересно быть в тренде?
Голомазов: Понимаете, тут важно не оказаться человеком, который, задрав штаны, бежит за комсомолом. В своих художественных высказываниях и в разговоре с автором нужно быть честным и естественным. Говорить о том, что у тебя действительно болит. Это как в общении с женщинами, ибо у зрительного зала природа по сути своей женская. Если кому-то хочется одеться петухом на первое свидание, ваше право. Возможно, какому-то зрителю такой наряд даже понравится. Но если я начну делать подобные спектакли, то буду выглядеть идиотом. Для меня это совершенно спекулятивно и не органично. Да и просто не смогу так. Надо ставить про себя в пространстве того театра, что тебе близок. Я постоянно экспериментирую, особенно со студентами. Внешняя провокация мне не близка, зато внутренней в моих спектаклях предостаточно.

культура: Героев классики все чаще переносят в современные реалии, а пьесы настолько модернизируют, что порой невозможно догадаться, каким произведение было изначально. По-Вашему, должны ли существовать у режиссера какие-то рамки при работе с автором?
Голомазов: Мне кажется, можно все. Правила игры и рамки определяет сам художник. Если то, что он делает, привлекает внимание и становится предметом интереса со стороны театрального сообщества, то Бога ради. Без ошибок и провокаций театр развиваться не может. Мне сложно рассуждать о границах дозволенного. У кого-то в голове есть внутренний редактор. Главное — не превращаться в злого гения и не проповедовать откровенную аморалку. Хотя существует масса произведений, которые вроде бы аморальны по форме, но размышляют о природе гуманизма, призывают любить человека. 

В пылу бесконечных споров о том, в каком направлении работать, нужно видеть природу художественного сознания. А то порой, когда какой-то общественный деятель выступает за одни сплошные запреты, это воспринимается как невежество. Потому что в его моральные устои «Царь Эдип» просто не вписывается, Достоевский — сплошная аморалка, Чехов — упаднический автор. Я уж не говорю обо всем русском декадансе.

культура: Многие в творческом сообществе ратуют за то, чтобы сохранить русский репертуарный театр. На Ваш взгляд, это возможно?
Голомазов: Система репертуарных театров состарилась, она достаточно инертная. В ней, бесспорно, есть свои плюсы, как социальные, так и культурные. Но надо понимать, что экономику никто не отменял. И давно уже ясно: государство не сможет все оплачивать, театрам необходимо встраиваться в новые экономические реалии.

культура: Вы не жалеете об уходящем?
Голомазов: Не знаю, жалеть мне или нет. Я вырос в традициях такого театра, хотя и работал с разными формами. Стараюсь смотреть на это объективно. Ведь все сегодня меняется. Есть какие-то атавизмы, которые должны уйти. Иногда этот процесс довольно болезненный, но он неизбежен.


Фото на анонсе: Евгения Новоженина/РИА Новости