Мария ЮРЧЕНКО

14.07.2015

На сцене театра «Содружество актеров Таганки» показали антрепризный спектакль «Кто боится Вирджинии Вульф?» по Эдварду Олби. Летнюю премьеру представили режиссер Владимир Панков, студия «SounDrama» и театральное агентство «Арт-партнер XXI». 

Когда-то пьеса со странным названием принесла своему создателю славу — театральную и скандальную. Бродвейская постановка 1962 года была удостоена премии «Тони», а вот жюри Пулитцеровской премии драматургу отказало, сославшись на «неоднозначное использование» крепких выражений и сексуальную проблематику. Это не помешало пьесе стать одним из самых популярных театральных сюжетов за последние полвека. И неспроста — абсурдные диалоги, наслоение смыслов, отсутствие границ между правдой и выдумкой сделали произведение Олби лакомым куском для деятелей постмодернистского театра.

Название будущей пьесы писатель подсмотрел на зеркале в уборной одного из баров Гринвич-Вилладжа, где коротал время. Нехитрая, но вполне остроумная игра, строящаяся на фонетическом сходстве фамилии Woolf и английского слова «wolf» — «волк», отсылала к знаменитой песенке трех поросят из диснеевского мультфильма. В русском переводе она хорошо известна как «Нам не страшен серый волк». Но так ли уж не страшен? Этот вопрос Олби поставил во главу угла и сочинил историю про супругов, у которых за плечами двадцать с лишним лет брака, годы измывательств друг над другом и сын, существующий только в их воображении.

Автор показал, что общепринятая мораль остается незыблемой только в публичном пространстве, а стоит проникнуть в приватную сферу — например, уважаемой профессорской семьи — так из шкафов один за другим начинают вываливаться скелеты. 

В шестидесятые пьеса произвела эффект разорвавшейся бомбы, но с годами страсти поутихли и выяснилось, что обыкновенными человеческими пакостями уже никого не удивишь. На театральной сцене опус Олби давно перешагнул за пределы зловещей профессорской квартирки в миры более пространные и многословные.

Вот и Владимир Панков поставил пьесу в фирменном для себя жанре саунд-драмы, которая начинается с буги-вуги, а заканчивается жутковатой мистерией. Авторскую партитуру для спектакля написал композитор Артем Ким. 

С музыкой у Панкова получается занятно. Она в саунд-драме преследует не столько художественный, сколько психологический эффект. Диалоги, хоть распеваются и произносятся речитативами, но драматического содержания нисколько не теряют.

Впрочем, на этом внятность режиссерского замысла заканчивается. Спектакль, поделенный на два неравнозначных акта (первый длится час, следующий ровно в два раза дольше), обрушивается на зрителя угнетающей шарадой. На сцене все беспрестанно двигается и видоизменяется: катаются передвижные панели, складываются и раскладываются стулья и стремянки, падают и поднимаются круглые светильники на длинных шнурах. Местами это выглядит элегантно и свежо, но в целом постичь логику рисунка не получается, так же как понять произвольные раздевания-переодевания артистов. Сначала они облачены в нечто наподобие униформы: серые костюмы — у мужчин, платья в тон — у девушек, потом  медленно натягивают белые туники со столь длинными рукавами, что невольно приходит мысль о смирительных рубашках и лечебнице. 

Вместо четырех персонажей, заявленных Олби, на сцене появляются порядка одиннадцати человек, вооруженных кларнетами, тромбонами и тубами. В центре великолепный дуэт — Елена Яковлева и Михаил Трухин, которые играют одичавших во взаимном терроре супругов Марту и Джорджа. Их роли на протяжении спектакля остаются более-менее стабильными, зато две другие — зашедших на огонек преподавателя биологии Ника и его жены Хани — перетекают от одного артиста к другому, превращаясь в калейдоскоп паранормальных типажей. Среди которых есть явно выдуманные — в исполнении братьев-близнецов Даниила и Павла Рассомахиных. Наиболее примечателен тот, что перемещается по сцене в женском платье и на каблуках, бросая в зал отсутствующие печальные взгляды. Нет сомнений, что герой это метафизический, но вот кто он и зачем явился — вопрос открытый. 

В сцене, где речь идет о папаше Хани, сколотившем состояние на «божьих деньгах», юноша в женском платье взгромождается на пианино, в ногах у него усаживается сама Хани — Сэсэг Хапсасова. В это время прямо по тексту — «…папу взрезали, и посыпалась из него куча разных денег…» — мальчику вспарывают бутафорское брюхо, откуда сыплются стекляшки. После чего «композиция» отъезжает вглубь сцены. В целом плюсы и минусы визуально-пластического образа можно свести к следующему: все, что решено в духе инсталляции, смотрится хотя бы впечатляюще, а там, где превалирует сценическое движение, — сумбурно и малоубедительно. 

Самая интересная находка — многофункциональное пианино, вернее, клавишная установка, встроенная в корпус инструмента, стилизованного под старину. Оно не только издает звуки, но также используется как постамент, стол, диван для любовных утех, а в финале принимает вид жертвенника, на который укладывается все тот же юноша, но уже в окровавленной набедренной повязке. Прежде чем исчезнуть за подъехавшей стеной, он поднимается по ней и красноречиво застывает, раскинув руки в стороны. Прощание с иллюзией о вымышленном сыне представлено постановщиками как трагический и скорбный ритуал.

Актеры работают в спектакле тонко и правдиво, не допуская фальши. Грациозно слоняется по сцене полоумная Хани — Сэсэг Хапсасова, едва стоит на ногах ее альтер-эго — Ксения Макарова, носится в танце «как вихрь» Алиса Эстрина. Не менее яркий мужской состав разыгрывает ипостаси Ника: невротичного и честолюбивого — Илья Маланин, саркастичного — Павел Акимкин, участливого и сердобольного — Григорий Спиридонов. Бездну харизмы источает Михаил Трухин. И, наконец, Елена Яковлева самоотверженно проживает лихорадочные состояния своей героини. Но на поверку оказывается, что средства не оправдывают цели. На поклонах артистов встречают не овациями, но жидкими аплодисментами, причина которых — банальная усталость. И лучше всего резюмируют такой итог, покидая зал, сами зрители: «С символизмом переборщили».