Михаил ТЮРЕНКОВ

30.03.2012

В Тольятти, городе моего детства, не было храма. Ни одного. Сейчас это кажется чем-то нереальным, но тогда было прозой советской жизни. На полмиллиона горожан приходился лишь один молитвенный дом, и только в 1985 году власти разрешили возведение первой церкви. Сказать, что это было событием — не сказать ничего. Как потом вспоминал один из старейших городских священников, «в нашем маленьком молитвенном доме по праздникам собиралось много народу, и во время службы с потолка и стен капало от духоты, а сами прихожане выходили на улицу, как из парной бани».

Примерно то же самое можно сказать и о московской церковной жизни. Хотя даже в советские времена от знаменитых «сорока сороков» в столице всегда оставалось несколько никогда не закрывавшихся храмов, а в 90-е большинство уцелевших открылось, сегодня мы находимся в совсем иной реальности, нежели наши прадеды. Так, абсолютное большинство москвичей внутрь Садового кольца, где расположено большинство столичных храмов, практически не заглядывает. И при этом пара церквушек на огромный «спальный район» — до сих пор не редкость. По словам патриарха Кирилла, столица пребывает на последнем месте среди всех регионов России по соотношению храмов и православного населения — даже для достижения среднего значения по России (11,2 тысячи человек на один приход) в Москве нужно построить еще более пятисот церквей.

Но, даже требуя невозможного, приходится оставаться реалистами. В обозримой перспективе едва ли получится возродить былое великолепие православной Москвы. Ведь тот же колокольный звон очень многим мешает хорошенько выспаться в воскресенье, а сам новый храм нередко занимает ставшую привычной и даже «родной» площадку для выгула собак. А потому объявленный два года назад проект по строительству в столице 200 новых церквей реализуется не без труда и, увы, не без сопротивления иных москвичей.

Еще сложнее с монастырями. В начале века прошлого многочисленные московские обители не контрастировали ни с архитектурным ландшафтом города, ни с духом жизни Первопрестольной. Более того, из русской живописи и литературы, в частности произведений Бунина и Шмелева, мы видим, что не столько приходские храмы, сколько именно монастыри были центром жизни православной Москвы. И это неудивительно, ведь значительная часть духовного и культурного наследия Православной церкви создана именно в обителях. Однако сегодня опыт возрождения московской монастырской жизни показывает, что успешным он может быть лишь вдали от шумных автострад, торговых центров и излюбленных мест для прогулок.

Когда речь заходит о возможности восстановить на нынешней Пушкинской площади женский Страстной монастырь, мне представляется картина, увы, отнюдь не из «Путей небесных». Представьте Тверскую, «Макдоналдс», многочисленные бутики, кафешки и рестораны, наконец, молодежь с пивными банками на лавочках бульварного кольца... Признаться, я вообще не уверен, что нынешняя Москва заслуживает увеличения числа монашеских обителей. Куда важнее — умножение приходских храмов, в которых еще невоцерковленные постсоветские люди могут получить «молоко», а не «твердую пищу».

Что же касается Пушкинской площади, для начала ей необходимо вернуть память о том духовном значении, которое она имела для наших предков. Чтобы все мы осознали, что вот именно здесь, под этим асфальтом, лежат сотни духовных подвижников, что на излюбленном месте для свиданий когда-то стояла величественная колокольня, а вместо фонтана — дивный храм. Для этого от московских властей требуется совсем немного — всего лишь возвести небольшую часовенку, где каждый желающий сможет узнать об истории этого места и, быть может, помолиться о возрождении его былого духовного значения.