Денис БОЧАРОВ

31.08.2013

В преддверии Дня знаний корреспондент «Культуры» встретился с заслуженным учителем Российской Федерации, директором московского Центра образования № 109, автором многих книг и публикаций Евгением Ямбургом.

культура: Сегодня возглавляемое Вами учреждение — это не столько школа, сколько солидный многоступенчатый центр образования, где есть собственный бассейн, конюшня, кинозал, кафе и даже парикмахерская: эдакий «Ямбург-сити». Строили ли Вы столь амбициозные планы много лет назад, когда только начинали работать директором?
Ямбург: Конечно, определенный замысел имелся, но четкой картины не было. Проблемы решались поступательно. В этой школе я скоро начну свой 38-й учебный год, и за прошедшее время она действительно успела превратиться в разветвленный образовательный центр. Основная идея такова: обеспечить содержательную и методическую преемственность на всех стадиях обучения и развития ребенка. Понятно, что быстро такие вопросы не решаются — к полученному результату мы шли примерно последнюю четверть века. Но сейчас тренд создания подобных образовательных центров — как на общегосударственном, так и на муниципальном уровне — налицо. Не хочу выглядеть хвастливым, но время показало, что мы были правы, и тот путь, который прошли, является магистральным для многих школ. Другое дело, что спешить с этим опасно, поскольку одно лишь механическое соединение не дает желаемого результата.
Я не устаю об этом говорить — перед всем нашим обществом возникла очень серьезная проблема генетической усталости. И чем выше экономический уровень страны, тем данный синдром ярче выражен. Медицина порой развита настолько, что мы позволяем родиться даже тем детям, у которых очень серьезные проблемы: сегодня появление на свет 500-граммовых малышей — не редкость. Однако надо отдавать себе отчет, что ребенок, рожденный в искусственной среде, в дальнейшем требует искусственного сопровождения. Сейчас очень много детей с целым комплексом психических и физических проблем. И их необходимо решать: чем раньше мы тот или иной дефект поймаем, тем больше шансов интегрировать ребенка в нормальную жизнь. По данным Минздрава, у нас к первой группе здоровья принадлежат лишь 20% детей, при этом Союз педиатров утверждает, что их и того меньше — 2,5%.   

И здесь нельзя не отметить, что у традиционных народов с архаической культурой в этом смысле все в порядке. Как и в старых русских деревнях: десять родилось, трое умерли, остальные здоровы. Генетическая проблема перехлестывается с демографической: чем выше уровень цивилизации, тем ниже рождаемость. Несколько лет назад в Дании и Норвегии проводилась дискуссия под названием: «Дети — продукт счастья». Что это означает? А то, что современной эмансипированной европейской женщине для того, чтобы почувствовать себя матерью, достаточно одного ребенка. А еще лучше — собачки. Рожают они ближе к сорока, когда вопросы карьеры и бизнеса решены. Но при этом многократно повышается риск произвести на свет ребенка с отклонениями. Сокращение рождаемости в цивилизованных государствах (параллельно с увеличением рождаемости в странах с архаическим укладом) неизбежно ведет к миграционным проблемам. Поскольку людям свойственно стремиться туда, где условия обитания более комфортные. И сегодня практически каждая московская школа с такой проблемой сталкивается: в классах предостаточно детей, для которых русский язык — не родной.   

Данную ситуацию надо оценивать очень трезво, поскольку перспективы, увы, не радужные, и к этому надо быть готовым. Так что создание на базе школ таких разветвленных образовательных центров, где дефект ребенка выявляется как можно раньше, — никакая не блажь и не роскошь. Мы все равно от этого не уйдем.

культура: В подобных реалиях роль учителя в обществе возрастает неимоверно.
Ямбург: Безусловно. Хотя, повторюсь, на государственном уровне эта проблема пока глубоко не осознается. Совершенно очевидно, что ход государства и президента, направленный на повышение зарплат педагогам, абсолютно правильный. Еще Чехов сказал, что нищий учитель — это позор для страны. Но поскольку ресурсы, в общем, ограничены, то за счет чего по городам и весям произошло повышение заработной платы преподавателям? За счет так называемой оптимизации штатного расписания — иными словами, путем сокращения лишних людей. А это кто: дефектологи, психологи, логопеды и так далее. То есть, страна становится все более проблемной с точки зрения детской популяции, а мы эту службу сопровождения убираем. Что, на мой взгляд, совершенно недопустимо. Нельзя лечить одну руку, а другую отрубать.

культура: В Вашей школе до сих пор есть так называемые классы поддержки для проблемных детей, ребят из неблагополучных семей?
Ямбург: Да, но они, увы, находятся под угрозой закрытия. Ведь с точки зрения подушевого финансирования, количество детей в классе определяет зарплату учителя. А если мы хотим реально помочь таким детям, в классе не должно быть более 9-12 человек. Поскольку качественная работа с каждым проблемным учеником стоит троих нормальных детей. Это сугубо бухгалтерский подход, и он довольно опасен.   

Все требует огромных и целенаправленных усилий. Когда я вижу, как в каком-то регионе, под красивую европейскую околодемократическую идею обучения всех «под одной крышей» закрывают школу 7-го или 8-го вида (а это олигофрены, аутисты и так далее) и бросают таких детей в массовые школы, то понимаю, что это «смерть» и больным, и здоровым. Не устаю объяснять, что прежде чем надевать европейский смокинг, неплохо бы помыть шею. Получается, что мы просто-напросто дискредитируем красивую глубокую идею. Хотя бы потому, что далеко не все наши родители хотят, чтобы рядом с их детьми сидели больные ребята. Я как-то был в бременской школе, где учились дети самых разных национальностей и физических возможностей. Это действительно так называемая «инклюзивная школа». Одну парализованную девочку на уроки носил тьютор. На мой вопрос, как он там оказался, парень ответил, что это его альтернативная служба в армии, после окончания которой он планировал поступать на дефектологический факультет. Мои аплодисменты.

культура: А сильно ли изменился ученик за последние десятилетия?
Ямбург: Вы знаете, объективно говоря, процент добра и зла за последние лет тридцать остался, по сути, прежним. Всегда были и проблемные периоды, и из ряда вон выходящие ситуации. Даже когда я еще был школьником, в конце 50-х – начале 60-х, у нас училась девочка, которая в седьмом классе сделала аборт, и все про это знали. Другое дело, что ее быстро по-тихому сплавили в вечернюю школу.
Сегодня я вижу очень большое количество светлых, ярких и очень интересных ребят. В какой-то степени они лучше нас, поскольку, будучи представителями непуганого поколения, внутренне более свободны. Конечно, внешне это порой может раздражать, так как нынешние дети кажутся в чем-то более развязными, эпатажными, но какой-то скукоженности, свойственной многим школьникам 20-30-летней давности, нет.   

С другой стороны, есть определенные изменения, связанные с объективными цивилизационными процессами. По некоторым авторитетным исследованиям, подросток сегодня читает в среднем четыре с половиной книжки в год. И это общемировой неутешительный тренд. Конечно, мы заставляем «под дулом автомата» читать классику, потому что иначе нельзя. А то можно оказаться в трагикомичной ситуации, повергшей недавно немецкую нацию в состояние культурного шока. В прошлом году в Германии была издана история нацизма в комиксах. Представители старшего поколения возмутились, но, с другой стороны, им ничего не оставалось, кроме как в недоумении развести руками: дескать, ну что тут поделать, если по-другому подростки не воспринимают?   

Однажды директор глухой сельской школы на Алтае мне признался, что к нему в первый класс пришли абсолютно не читающие дети. Однако стоило им попасть в кабинет информатики, как они мгновенно, со знанием дела, уселись за компьютеры и нажали нужные кнопки. Что поделать, сегодня реальность другая, которую вершит цифровое поколение. По этому поводу нечего падать в обморок, просто следует понимать, что с этим делать. Конечно, мне, как человеку пожилому, приятнее, когда то же «Преступление и наказание» дети читают в традиционном книжном виде, нежели в «айпэде». Хотя в конечном счете принципиальной разницы нет. Главное, чтобы читали, ибо вопрос не в форме, а в содержании.