Елена СЕРДЕЧНОВА

30.10.2023

Материал опубликован в №10 печатной версии газеты «Культура» от 26 октября 2023 года.

Директор Синодальной библиотеки, лингвист, протоиерей Александр Троицкий рассказал «Культуре» о том, как церковнославянский повлиял на русский язык, и о том, что мы обречены существовать в дихотомии «высокое — низкое».

— Существует мнение, что культурная идентичность определяется четырьмя факторами: языком, культурой, литературой и религией. Вы согласны с этим утверждением?

— Язык в известной мере определяет идентичность, это правда. Конечно, надо еще посмотреть, о какой культуре и литературе идет речь, — если о традиционной, классической, то сложно с этим спорить. Во многих случаях по отношению к русской идентичности религия тоже важна. Хотя я допускаю, что есть сообщества, которые практикуют различные религиозные традиции, и при этом они являются носителями русской культуры. Если мы скажем, что без принадлежности к православной религиозной традиции не может быть русского человека, то мы обидим очень многих людей.

— Можно ли сказать, что сегодня одним из своеобразных хранилищ сокровищ русского язык является РПЦ?

— Вопрос, где он в церкви сохраняется? В языке богослужения, в проповеди?

— Может быть, в церковнославянском языке?

— Да, я считаю, что церковнославянский — это высокий стиль русского языка. Церковнославянскому мы обязаны даже частью научной терминологии. «Млекопитающие», «пресмыкающиеся» — эти слова пришли в русский язык из него, по-русски надо бы сказать «гады ползучие». Но это не было бы похоже на научный термин. Даже в спорте слово «вратарь» — от церковнославянского «врата». И, конечно, весь русский литературный язык пропитан церковнославянизмами. Есть еще особенность: одни и те же понятия на русском и на церковнославянском оказываются настолько противопоставленными друг другу, что делают невозможным отказ от церковнославянизмов.

— Например?

— Классический пример — это слово «пастырь». Каждый вам скажет, что пастырь — это священник. Но буквальное значение слова — пастух. Вот русское слово «пастух» и церковнославянское «пастырь» противопоставлены настолько, что никому не придет в голову заменить в каком-либо тексте (не только церковном) слово «пастырь» на слово «пастух». Например, в тексте Евангелия известные слова на церковнославянском «Аз есмь пастырь добрый» перенесены в русский переводной текст: «Я — добрый пастырь». Оба значимых слова — и «добрый», и «пастырь» — являются церковнославянизмами. Казалось бы — переведи на русский язык, напиши «Я — хороший пастух». И в каких-то языках, где нет противопоставления, такой перевод был бы точным. Но не в русском языке, где каждый человек все-таки знает ряд церковнославянских слов, в том числе наверняка слышал слово «пастырь» именно в этом употреблении. И он уже привык читать не только это место Евангелия, но и многие другие похожие места в литературе. Поэтому уже существующее противопоставление задает необходимость что-то выбирать, и каждый выбор не будет точно передавать значение греческого оригинального текста, ведь в греческом здесь противопоставления нет. И выбирать приходится в пользу высокого стиля. Но в то же время церковнославянский язык очень сильно отличается от русского.

— Насколько церковнославянский язык можно назвать русским языком?

— Отчасти можно так сказать, я и сам вслед за Ломоносовым назвал его высоким стилем русского языка. Но все-таки это немножко другой язык, у него другая грамматика, не говоря уже о лексике. Некоторые сторонники церковнославянского языка говорят, что не надо специально его изучать, мол, это русский с небольшими отличиями. Но это не так. Чтобы активно владеть церковнославянским языком, его нужно, конечно, учить. У нас есть специалисты, которые пишут богослужебные тексты на этом языке и владеют им на очень высоком уровне, но таких людей немного. В то же время надо понимать, что церковнославянский очень сильно повлиял на русский язык не только в заимствовании лексики и в словообразовании, но и в грамматике и синтаксисе, например, действительные причастия настоящего времени в русском образуются по церковнославянской модели: «плачущий», «бегущий» (древнерусские причастия «плакучий», «бегучий» сохранились как прилагательные).

Что касается «хранения» русского языка, то думаю, что он «сохраняется» в высокой литературе, необязательно религиозной. В ней принято избегать заимствований, варваризмов насколько это возможно. Но совсем без заимствований довольно трудно обойтись, встать на позицию чистого пуризма и все переводить на русский вряд ли получится. Можно вспомнить историю XIX века, когда адмирал Шишков предлагал называть калоши мокроступами, но тогда боролись с галлицизмами. Время прошло — и многие заимствования исчезли.

— Может, русский язык сохраняется в христианской литературе?

— Пожалуй, да. Дело не только в том, что религиозные тексты требуют особого стиля, хотя они, конечно, его требуют. Главное — само религиозное сознание подразумевает ответственное отношение к своему труду. Особенно это касается проповедей или книг, предназначенных для ознакомления с верой. Поэтому независимо от того, что халтура может быть где угодно, все-таки здесь ее будет всегда меньше. И, конечно, надо понимать, что нам не уйти от дихотомии «высокое — низкое». Есть некая пропасть между литературным языком и языком бытового общения. И всякая культурная деятельность, научная, литературная и религиозная это противопоставление поддерживает.

Сейчас есть тенденция писать книги (и не только детские и учебные) на упрощенном языке, понятном современному человеку. Но тут как раз и заметен некий диссонанс, когда о возвышенном говорят на бытовом языке, это не всем нравится. Все-таки есть установка, и не только российская, что о возвышенном надо говорить особым языком. Вы знаете, что когда равноапостольный Николай Японский проповедовал японцам в XIX веке, то он специально делал это на старояпонском языке, чтобы придать проповеди вес? Потому что говорить о возвышенном, о религии на таком языке, на котором говорят о простых вещах, трудно, никто слушать не будет, скажут, что это ерунда какая-то. Нужно порождать тексты на достаточно высоком уровне, чтобы они не вызывали противоположного или смехотворного эффекта.

— Вы говорите: высокий язык, низкий, а как эта двойственность отражается в русском языке?

— Изначально разговорный язык, скажем, в Новгороде XI века, довольно слабо был связан с церковнославянским языком, у него была своя грамматика, особые правила построения фразы. То есть было два языка: один для быта, другой для богослужения и литературы — высокий и низкий языки. Но в то же время они были близки между собой, и любой человек, владеющий русским языком как родным, мог в нужной ему степени путем научения усвоить и литературный язык.

Само отличие церковнославянского от разговорного языка во всякое время, как и сейчас, основывалось прежде всего на том, что церковнославянский — это всегда язык письменный и литературный. А разговорный язык редко выражался на письме. Хотя новгородские грамоты являются счастливым исключением, как и широко распространенная «бытовая» грамотность, в том числе и среди женщин.

— Почему с течением времени эта грамотность ушла, уже к XIV веку ситуация сильно изменилась?

— Эта грамотность, всех удивившая, повальная, уменьшалась на протяжении XI–XV веков и сравнялась с уровнем грамотности других русских земель. Я думаю, что на это были какие-то социальные причины. Но такие ситуации в истории, когда утрачивается грамотность, не исключение. Скажем, в верховьях Енисея сохранились камни с тюркскими руническими надписями, которые датируются VI–VIII веками нашей эры. Мы, конечно, не можем судить о грамотности всего тогдашнего населения по этим надписям на камнях. Но по крайней мере ясно, что кто-то для кого-то их писал, значит, были те, кто мог писать, и те, кто мог их читать. Но потом эта письменность исчезла бесследно. Настолько, что до XIX века никто не мог прочитать, что там написано, пока их не увидел датчанин-тюрколог.

— Очень интересно. А если затронуть вопрос перевода богослужения на русский язык. Как найти такую грань, когда и сохраняется традиция, и в то же время богослужение становилось бы более понятным?

— Богослужение действительно непонятно. Но я не думаю, что требуются какие-то всеобщие и обязательные действия, например, перевод службы полностью на русский язык. Можно улучшить ситуацию менее радикальными средствами, например, читать Апостол на русском языке (после или вместо славянского), уделять больше внимания внятному пению и чтению, особо тщательно артикулировать во время богослужения важные или неудобопонятные места, заменить отдельные непонятные слова и конструкции, оставаясь в рамках церковнославянского языка. Конечно, использование русского языка упрощает понимание, но не делает его безусловным. Я очень часто слышу от невоцерковленных людей, что они ничего не понимают, читая Евангелие на русском языке.

— Почему ничего не понимают, текст же на русском языке?

— Потому что они не привыкли читать вообще религиозные тексты. И к хорошей литературе, наверное, тоже не привыкли, классику не читали со школы по крайней мере. Просто прошли ее и забыли навсегда. Это печальная картина.

— Раз мы заговорили о Священном Писании, отличается ли отношение к его переводу в христианстве от отношения к переводу священных текстов в исламе?

— Конечно, отличается, и принципиально. Дело в том, что, с точки зрения ислама, Коран существовал предвечно и является некоторым божественным началом. А существовал он изначально на чистом арабском языке. Насколько это согласуется с научной картиной мира, мы не будем обсуждать. Важно другое: что ни на каком другом языке Коран читать не то чтобы нельзя, но бессмысленно, все переводы имеют лишь вспомогательное значение, они не являются священными текстами. А у христианства отношение прямо противоположное. Еще до Рождества Христова в III веке до нашей эры свод текстов Священного Писания Ветхого Завета (Танах) был переведен на древнегреческий язык (Септуагинта).

— Почему эти тексты были переведены?

— Есть две причины. Возможно, что египетский царь действительно хотел иметь на понятном языке Священное Писание иудеев, чтобы читать его. Другая, более прагматическая причина состояла в том, что иудеи, жившие в Египте, видимо, затруднялись читать на древнееврейском. Может, не все с этим согласятся, но этот перевод на греческий язык мог использоваться как священный текст в те времена.

— А сейчас?

— Сейчас такого нет. Опять Писание на одном языке используется — иврите, то есть священный текст должен быть всегда на еврейском, все переводы имеют лишь вспомогательное значение.

— Как в исламе?

— Примерно. Но в иудаизме нет утверждения, что священный текст существовал предвечно. Если оставить Ветхий Завет и обратиться к Новому, то мы знаем, что Господь Иисус Христос с учениками говорил не на греческом языке, а на арамейском. Последний уже имел письменность, то есть вполне можно было записать доподлинные слова Господа Иисуса Христа на арамейском. Но ни один из евангелистов этого не сделал. Все написали, как сговорившись, на греческом, потому что это был более высокий язык по отношению к арамейскому, и говорило на нем, конечно, большее число людей. На этом основывается положение, всегда разделявшееся восточными христианами, что Библия принципиально переводима, перевод Писания является Священным в той мере, в которой он принят Церковью.

— Расскажите, пожалуйста, о Синодальной библиотеке, которую возглавляете.

— Фонд библиотеки состоит примерно из 200 тысяч единиц хранения. В большинстве своем это русские и церковнославянские книги и периодические издания, но есть также документы на древних и новых европейских языках. Мы собираем все, что относится к религиозной жизни исторической России и к православию во всем мире.

— А еще что интересует?

— Помимо основных (базовых) источников для изучения богословия, религиоведения, истории Церкви и богословской мысли мы собираем коллекцию местных религиозных изданий, которые издавались и издаются в епархиях, монастырях, приходских храмах. Это могут быть периодические издания, листки, книги. Этим специально мало кто занимается, поэтому наше собрание представительнее, чем в больших библиотеках. Стараемся собирать и краеведческую региональную литературу, потому что многие издания 90-х годов и даже совсем недавнего времени исчезают без следа. Конечно, по закону издательства обязаны предоставлять некоторое количество обязательных экземпляров как в местные, так и центральные хранилища. Но, к сожалению, не все это правило соблюдают.

— Древние книги есть в библиотеке?

— Есть, конечно, но раньше XVI века практически ничего нет. В основном славянские издания, но есть и единичные западные. Библиотека у нас «молодая», существует с конца 1980-х годов, целенаправленно собирать древние раритеты или коллекцию рукописей — такой задачи у нас нет. Есть документы на современных носителях, электронные копии есть, но не так много, сейчас с ними можно ознакомиться у нас, но в будущем они будут доступны на сайте. Сейчас мы присоединились к Национальной электронной библиотеке, там хранится огромное количество копий по всем областям знаний. Думаю, что в этом сотрудничестве есть перспективы.

— Как можно записаться в Синодальную библиотеку?

— Достаточно просто прийти и захватить с собой паспорт, мы всегда рады новым читателям.

— Что ждет русский язык?

— Существованию русского языка, языка великой литературы и древней культурной традиции, ничто не угрожает до тех пор, пока у русской литературы будут достойные творцы и благодарные читатели, а у традиции — живущие ею продолжатели.

Фотографии: на анонсе Виталий Невар / РИА Новости.