Елена ФЕДОРЕНКО

22.06.2023

Материал опубликован в №5 печатной версии газеты «Культура» от 25 мая 2023 года.

Дуэт на сцене и в жизни — прима Большого театра Мария Александрова и премьер Большого Владислав Лантратов рассказали «Культуре» о тернистом балетном пути, московском стиле танца, травмах и новом фильме.

— Давайте начнем со старта: в балетную школу, как положено, вы попали в нежном возрасте. У Влада выбора не было: его родители — замечательные артисты балета — говорили об этом как о деле решенном, когда малыш еще некрепко стоял на ногах.

Владислав Лантратов: В семье танцевали все: родители служили в Музыкальном театре Станиславского, старший брат в Большом. Я был непоседливым, озорным, о профессии не задумывался и знал, что меня отведут в Академию хореографии. Ни о желании, ни о мечте говорить не приходится. Но все изменилось быстро: моему первому педагогу Нинели Михайловне Поповой удалось невероятное — она увлекла нас, первоклашек, профессией и любовью к работе, переделала конкретно, и не только меня, всех нас, всего за один год. У меня сохранилась видеозапись: первый эпизод — просмотр в подготовительный класс, последний — финал первого класса. Два разных ребенка.

Мария Александрова: Владик показывал эту запись. Никогда не видела, да и представить не могла, чтобы так стремительно, на глазах, менялся маленький человек. Влад говорит — «озорной», нет. В начале я увидела его дерзким, хулиганистым, который любому даст прикурить. И при этом — обожающий взгляд, когда он смотрит в камеру, — снимала-то мама! Через два года — на экране мальчик добрейшей души, с харизмой, с невероятным стержнем, со светлыми большими глазами — тот Лантратов, которого мы знаем. Не изменился только восторженный взгляд в угол зала, откуда снимает мама, на нее он смотрит после каждого движения.

— Довелось и мне стать свидетелем нежнейших отношений мамы и забияки сына. А сегодня, знаю, прочная и искренняя дружба Владислава связывает со старшим братом Антоном Лещинским — педагогом-балетмейстером, увлеченным профессией и учениками. Семья высшей человеческой пробы.

В.Л.: Эта связь с детства, от мамы, и сегодня отношения с братом помогают хранить память о маме. Она сплотила нас, и наша дружба, основанная на любви и доверии, конечно, заслуга мамы.

— Вернемся к выбору профессии. Маша, может ли он в детстве быть сознательным?

М.А.: В моей судьбе балет появился вполне осознанно. Начиналось с желания мамы — она хотела, чтобы дочка танцевала. В детском саду меня отобрали в секцию гимнастики, но мама наотрез отказалась, объяснив, что «мы уже в танцах». В тот момент я и узнала, что мы — в танцах, но вскоре меня действительно отдали в прекрасный коллектив «Калинка», он существует и сейчас. Я с удовольствием занималась, потом увидела по телевизору фильм о балете и поняла, что танцам можно серьезно учиться, — все совпало: мой внутренний вопрос с внешним ответом. В восемь лет я сделала выбор и сказала о нем родителям, что вызвало шок. Начались странные разговоры о сложности профессии, о том, что у нас в театральном мире никого нет и «мы тебе не сможем помочь». Этих рассуждений я не понимала до тех пор, пока не пришла в театр. Взрослые люди казались мне странными существами.

— Прямо как Маленькому принцу.

М.А.: Моя судьба — цепь личных решений: сама выбрала профессию, наперекор Софье Николаевне (С.Н. Головкина — народная артистка СССР, с 1960 по 2001 год — директор Московского хореографического училища. — «Культура») пошла в Большой театр, а не в Музтеатр Станиславского, как она хотела. Определили в кордебалет с четкой установкой: эта девочка здесь и останется. Но меня хорошо подготовила Софья Николаевна — я могла с ходу станцевать любую вариацию и па-де-де. Это мне и помогло. А потом встретила в театре прекрасного педагога — Татьяну Николаевну Голикову.

— Вопрос о педагогах задают артистам балета часто и получают похожие ответы. О ваших искренних и преданных отношениях с педагогами вы рассказывали неоднократно, и потому сформулирую иначе. При других педагогах вы были бы иными?

В.Л.: Да, от педагогов зависит многое. Основной репертуар я готовлю с Валерием Степановичем Лагуновым, раньше на наши репетиции приходил Михаил Леонидович Лавровский. Балеты Юрия Николаевича Григоровича осваивал с Александром Ветровым. Если на постановки приезжали западные хореографы, то часто с нами работали их ассистенты. Все они оказали на мою индивидуальность серьезное влияние.

М.А.: При других педагогах мои сценические образы были бы иными. Без Татьяны Николаевны я не сумела бы «выстроить» себя, а другой педагог сделал бы это иначе. Среди моих ранних ролей — Императрица Екатерина II (в балете Б.Я. Эйфмана «Русский Гамлет». — «Культура»). Татьяна Николаевна посмотрела на меня и говорит: «И как мы с таким носом будем танцевать Екатерину Алексеевну?» И начался поиск — нет, не портретного сходства, оно невозможно, а поз, поворотов головы, «немецкой челюсти», в которой с годами появляется определенная тяжесть как печать прожитой жизни, знак раздумий над вопросами о вечности и о будущем России, которая останется без нее. Если педагог ставит такие задачи, то, конечно, это меняет артиста.

В нашей профессии многое не реализуется даже у талантливых, если рядом нет наставника, который закроет дверь зала и строго скажет: «Так, сняли корону, встали в угол и все начинаем заново». Нет прецедента, когда артист сам по себе стал звездой, — этого не бывает и никогда не будет. Вопрос, что первично — яйцо или курица, в балете решается так: курица, которая несет золотые яйца.

— С чего начались ваши личные летописи в Большом?

В.Л.: У меня начало было долгим и правильным. Начинал с кордебалета и танцевал много. Тогда же встретился с Лавровским и Лагуновым, мы начали что-то пробовать в зале, параллельно мне давали небольшие сольные выходы — в шестерочках, четверочках. На втором году в Вечере современной хореографии танцевал дуэт «Три настроения» в «Скрябиниане» Касьяна Голейзовского — в ней меня заметил Алексей Ратманский, тогда худрук балета. Он подходил ко мне и раньше, после «Спартака», со словами: «Вижу, ты круто работаешь, продолжай, подумаю, как тебя поддержать».

М.А.: Знаете, женский кордебалет приходил смотреть, как трое ребят работают в кордебалете «Спартака»: Влад Лантратов, Денис Савин и Саша Водопетов.

В.Л.: После «Скрябинианы» мне, совсем зеленому артисту — без опыта, силы и особой техники, доверили партию Филиппа в «Пламени Парижа». А дальше пошло-поехало.

— Маша, а у вас как сложилось?

М.А.: Первую сольную партию получила довольно рано — театр уехал на гастроли в Японию, а в Москве шли «Фантазии на тему Казановы»: тогда Дима Гуданов впервые станцевал заглавную роль в этом балете, а я стала его Царицей бала. Потом — череда случайностей: однажды утром узнала, что вечером надо станцевать на юбилее Владимира Леонидовича Никонова вставную вариацию в «Дон Кихоте». Мирта в «Жизели» Владимира Васильева тоже не планировалась, хотя я ее готовила и даже показывала. Но на одном из прогонов меня попросили пройти спектакль, и я попала в молодежный состав премьеры. И, вопреки прогнозам «девочка не будет танцевать», посыпались партия за партией: Уличная танцовщица в «Дон Кихоте», «Симфония до мажор» Джорджа Баланчина, Рамзея и вариация реки Конго в премьере «Дочери фараона» Пьера Лакотта.

— Вы много танцевали вместе. Какой «семейный» спектакль запомнился?

М.А.: Все остались в памяти: и выступления в Парижской опере, где три наших спектакля открывали гастроли Большого, и первый «Дон Кихот», когда вводился Влад, — к тому времени я уже лет десять танцевала этот балет.

В.Л.: Тогда Маша с Татьяной Николаевной месяц провели в зале вместе со мной и моими педагогами — Михаилом Лавровским и Валерием Лагуновым. Они готовили со мной Базиля «от и до», и он — результат нашей совместной и незабываемой работы. Сколько информации вложили в меня, сколько поддержки оказали, каким вниманием меня окружили! Тогда я почувствовал дуэтный танец — «глаза в глаза», начал понимать, что значит выстраивать в спектакле отношения героев. Наш «Дон Кихот» подарил огромный опыт.

М.А.: То, с какой отдачей Влад работал, подкупало, и сейчас, когда вспоминаю, даже слезы наворачиваются. Такое умение слушать, пробовать, отдавать, он готов был костьми лечь, чтобы добиться результата, — я с таким не сталкивалась. В нем чувствовались почва, основа, потенциал. Помню, после тяжелой репетиции, когда что-то не клеилось, Татьяна Николаевна сказала: «Маша, зачем тебе это? Столько сил тратишь!» Я подняла на нее глаза и ответила: «Человек так работает, что невозможно развернуться и уйти». И она поняла, что я не брошу.

— Маша, вы со своим свободолюбивым нравом часто спорили с педагогом? Она ведь была против вашего участия в «Ромео и Джульетте» Раду Поклитару и Деклана Доннеллана, а потом вашу героиню полюбили даже те, кто не принял этого экспериментального спектакля на академических подмостках.

М.А.: Татьяну Николаевну я переубеждала. Она была в ужасе от первых репетиций Раду Поклитару: «Маша, что это, зачем?» Я ответила: «Самое страшное, если после премьеры подумаю: как жалко, что не попробовала». И она отпустила меня в эту работу.

— Вас всегда тянуло к экспериментам — ваша Маша в «Чайке» Юрия Посохова по пьесе Чехова для меня из тех впечатлений, что останутся на всю жизнь.

В.Л.: Машу распределили на роль Полины Андреевны. Сцены с ее участием еще не ставили, когда начались первые сборные репетиции фрагментов «Чайки» — увидел, как выстраивается роль Маши, и понял, что ее должна танцевать Александрова. Дома сказал ей: приди, посмотри и поговори с Юрой (Посоховым. — «Культура»).

— После парижских гастролей французская пресса написала о вас как о новой паре, показавшей образец московского стиля. Вы оба появились на свет в столице. Что такое для вас быть москвичом?

М.А.: Мы — москвичи, и в этом, кажется, наша суть. Москвичи стоят на своей земле по-другому. Мы — немного космополиты: с легкостью и заинтересованно относимся к талантливым людям, можем их оценить и с некоторым снобизмом вглядываемся в тех, кто позволяет себе необразованность и поверхностность, кому надо сейчас урвать часть своей славы или еще что-то.

— Московский стиль танца — он какой?

В.Л.: Яркий, с выстроенной историей героев, которые не просто лихие виртуозы, щеголяющие техникой. Их связывают отношения, и они всегда остаются мужчиной и женщиной. Танцовщик в дуэте — партнер, он представляет свою даму, «рассказывает» о ней. Московский дуэт — это любовь, отношения, выраженные широко, темпераментно, эмоционально и с достоинством. Ты должен понимать, что делаешь и зачем выходишь на сцену, а чувства передавать ясно, чтобы их поняли зрители. Так давно сложилось в Большом театре. Мои педагоги учат: только в вариациях ты можешь поражать разными трюками, но в дуэтах — не выкаблучивайся и не перетягивай одеяло на себя. Ты не имеешь права показывать свой капризный характер и выпячивать себя.

М.А.: Да, спектакль и дуэт — это командная работа, совместный поиск. Партнер — не носильщик и не вешалка, а балерина — не предмет, который переносят, а она изображает любовь. Каждый дуэт с Владиславом — подарок. Мне помогает его музыкальность, его пластика запредельной органикой рождает мелодию, и ее важно не нарушить. Влад создает какое-то 3D-пространство, в которое надо вписаться.

— Балетные интервью похожи друг на друга, как, согласно наблюдениям Толстого, все счастливые семьи. И во всех красной нитью проходит мысль о том, что профессия не оставляет свободного времени и свободных сил. Маршрут один: дом — работа — дом. Вас же часто встречаю на премьерах в драматических театрах, на спектаклях гастролеров...

М.А. и В.Л. (говорят наперебой): Мне это необходимо. Это — подзарядка. Я так осознаю, что происходит вокруг, считываю информацию. Хотелось бы ходить еще чаще, но наша профессия действительно сложна, и силы, конечно, сосредоточены на работе. Мы любим театр в любой его форме, его атмосферу, зрителей. Он для нас — особая связь с миром, источник новых эмоций.

— Маша, как вы решились уйти из Большого в 2017-м и что сейчас делаете?

М.А.: Я умею принимать решения, всегда существую в точном настоящем и пытаюсь думать о будущем, — уходила я от конкретного человека, худрука. Любых изменений можно бояться, но я считаю, что они — путь какого-то очищения, поиск себя. Танцевала в Большом как приглашенная балерина, танцевала в Мариинском, Михайловском театрах, в Новосибирске, Ростове-на-Дону, Астрахани. Ездила в Екатеринбург к Славе Самодурову на постановку «Занавеса», в Пермь к Алексею Мирошниченко, где станцевала премьеру «Баядерки» и его «Золушку». Галина Вишневская говорила, что к миру нужно быть готовым. Я была абсолютно готова. Понимала, что буду работать, и действительно танцевала в одиннадцати компаниях за рубежом. За два года объездила мир: Япония, Америка, Китай, вся Европа. Потом у нас с Владом случилась «перипетия» на две ноги (оба получили травмы. — «Культура»). Только-только восстановились после травм, как началась пандемия. После пережитого мы оказались к ней готовы — знали, что это пройдет, и понимали, что у нас, в России это закончится быстрее. Так и случилось. Последний год, когда часть балетного мира закрылась, мне как фрилансеру, который никогда не имел продюсера, стало тяжеловато. Но я танцую, хотя меньше, чем хотелось бы.

— Владислав, впереди — две балетные премьеры в Большом. Участвуете?

В.Л.: В «Марко Спада» не занят. В «Пиковой даме» репетирую, и пока все, что делает Юра Посохов, очень интересно. Сложный балет для танцовщиков, на износ, но история будет любопытна для всех, мне кажется.

— Свои травмы вы назвали «перипетией» на две ноги. Они надолго выбивали вас из работы?

В.Л.: Травмы, а они у нас с Машей случились с разницей в две недели, были тяжелые — такие выбивают из привычной жизни любого человека, а для балетного могут стать фатальными. Я выбыл из работы с апреля по декабрь, а Маша по январь. Маша повредила ногу на репетиции в Мариинском театре, я получил аналогичную травму на сцене Большого во время премьеры «Зимней сказки».

М.А.: Я была в зрительном зале на той «Зимней сказке», услышала звук и сразу все поняла. За кулисами — уйма народу, ужас на лицах, все расступаются: «Маша идет», а следом: «Боже, она сама на костылях!» — и гробовая тишина. Я легла к Владику, мы оба лежали на сцене, ожидая врача, я его успокаивала, говорила, что у нас есть доктор и все будет нормально.

В.Л.: Действительно, прошло время, и мы вышли — кажется, стали сильнее духом, встретились со всеми своими спектаклями, участвовали во многих концертах и поездках, почувствовали искреннюю зрительскую любовь.

— У вас общие не только спектакли и интересы, даже травмы — одинаковые и одновременные. Кто главный в семье? Разногласия бывают?

В.Л.: У нас нет главного в семье, как и ссор. Иногда случаются споры по бытовым вопросам, но они бывают в любом доме. Конечно, иногда усталость, рабочие трудности и обиды проникают в семью, но бездумных срывов и истерик не вызывают.

М.А.: У Влада есть удивительное качество — он умеет ценить жизнь в ее светлых проявлениях. Знает, что все конечно.

— Мы все знаем, но на поворотах забываем.

М.А.: А он не забывает.

— Расскажите о фильме «Временные ограничения» с вашим участием, премьеру которого анонсирует кинотеатр «Иллюзион».

В.Л.: Это документальный фильм про наше восстановление после травм. Я еще был на ногах, когда начал искать команду, чтобы зафиксировать Машино возвращение к балету.

М.А.: Банальная история — Влад хотел этим меня поддержать, чтобы я совсем не развалилась и не раскисла. Камера стимулирует, собирает, заставляет сконцентрироваться. Потом «сломался» Владик — поддержка уже потребовалась нам двоим. Мы ее получили от продюсеров Егора Одинцова, Андрея Денисова и команды операторов.

— Сколько было съемочных дней?

В.Л.: Съемки проходили на протяжении всего нашего восстановления, и сценарий писала сама жизнь. Начало реабилитации, разговор с хирургом Балакиревым, радостные и мучительные первые шаги, восстановление в Германии, поездка в Щелыково, начало занятий в зале, первые репетиции, первый выход на сцену: мой — в Большом театре, Машино выступление в Лондоне. Фильм — тяжелый, в нем много тишины и мало разговоров — мы сконцентрированы на себе и друг на друге. Эта история поддержала нас и не позволила нам сдаться.

М.А.: Может, фильм поможет зрителям не опускать руки? Мы собрали себя благодаря дисциплине — режим каждого дня был строго расписан. Действительно, дисциплина — это свобода. Для меня важно было, чтобы Владик вернулся на тот уровень, с которого свалился. Так и случилось. Травмы оказались одним из испытаний, выпавших на нашу долю. После премьеры в «Иллюзионе» фильм выйдет в прокат.

Мария Александровна Александрова окончила Московскую государственную академию хореографии, прима Большого театра, который покинула в 2017-м. Народная артистка России, лауреат премии «Золотая маска», победитель международных балетных конкурсов.

Владислав Валерьевич Лантратов — выпускник Московской государственной академии хореографии, премьер Большого театра, заслуженный артист России. Дважды лауреат премии «Золотая маска».

Фотографии предоставлены Марией Александровой и Владиславом Лантратовым.