22.06.2017

21 июня Виктор Цой мог бы отпраздновать 55 лет. Кажется, будто ему столько и исполнилось. В то, что лидер группы «Кино» погиб, «не справившись с управлением», многим поверить трудно до сих пор. Конечно, смерть всегда собирала обильную жатву среди рок-музыкантов, как отечественных, так и иностранных. Но только об одном, спустя 27 лет после официального сообщения о смерти, говорят: «Он жив!» Некоторые уточняют: «Просто вышел покурить».

Просто слова? Нет, вряд ли. За ними — важный урок.

Ведь речь не идет о банальной конспирологии: мол, на самом деле он не погиб, а ушел скитаться на манер старца Федора Кузьмича. И дело не в идеологически-формальном признании заслуг «Ленин всегда живой». Нет, мы каждый раз сталкиваемся с констатацией объективного факта: «Несмотря на то, что Виктор Робертович не пишет новых песен и не дает концертов, мы отказываемся верить в то, что его больше нет с нами. Он по-прежнему жив, и 21 июня — не 55 лет со дня рождения ушедшего кумира, а обыкновенный юбилей. Две пятерки. Поздравляем!»

Даже с Владимиром Высоцким не было такого: его ранняя смерть стала громким финальным аккордом короткой, но яркой жизни на разрыв аорты. Владимира Семеновича после смерти ценили не меньше, чем на пике земной славы (сам он пел об этом с грустной иронией — «не скажу про живых, а покойников мы бережем»), но не более того.

Цой — какая-то очень своя, отдельная история. Он никогда не был принципиальным бунтарем против системы, не являлся и тонким стилистом, не гнался за славой, но и не бежал от нее. Он просто писал песни и вместе со своей группой исполнял их: сперва на квартирах Ленинграда и Москвы, затем в концертных залах, а ближе к финалу жизни — на стадионах по всей стране.

Десятки (если не сотни) статей посвящены тому, кем он не был, насколько переоценен, насколько гениальнее его не столь популярные и известные соратники по ленинградскому рок-клубу. И тексты у него якобы банальны, и музыка якобы вторична. Но людям-то что с того? Цоя поют в обшарпанных дворах и в лесных походах, в квартирах и на дачах, в археологических экспедициях в Крыму и на яхтенных регатах по Средиземному морю. Его любят те, кому давно за сорок, и те, кому еще не исполнилось двадцати. И даже те, кто терпеть лидера группы «Кино» не может, песни его знают. Потому что сложно представить ситуацию, когда он неуместен.

Слегка переработанные, песни Цоя снова и снова становятся хитами. То «Видели ночь» прославляет на всю Россию молдавскую группу «Здоб ши Здуб», то «Кукушка» в исполнении Полины Гагариной, как влитая, ложится на историю снайпера Людмилы Павличенко в фильме «Битва за Севастополь» (все-таки украинское название ленты «Несокрушимая» выглядит более соответствующим сюжету).

Цоя регулярно перепевают его ровесники, которые уже всем и все доказали — БГ, Кинчев, Шахрин, Сукачев. И несмотря на то, что у многих из них диаметрально противоположные политические взгляды, спеть «Перемен требуют наши сердца» не возбраняется никому: будь ты консерватор или завзятый либерал.

Аполлон Григорьев назвал Александра Сергеевича Пушкина «нашим всем» в 1859 году, то есть через двадцать два года после выстрела Дантеса. Ни в коем случае не желая сравнивать, а уж тем более уравнивать два сюжета, приходится констатировать, что в современной культуре Цой тоже стал «всем». Именно к Цою обращается всякий, кто впервые берет в руки гитару.

Пусть вас не коробит упоминание Пушкина и Цоя в одном ряду, но если так, то можно привести и более простой пример — Сергей Есенин. «Московский озорной гуляка», который «читал стихи проституткам и с бандитами жарил спирт» после смерти превратился в «златокудрого пастушка» для одних и автора страшнейшего «Черного человека» — для других, но в том и другом случае — в признанного классика, а вовсе не хулигана.

Видимо, это происходит с каждым настоящим талантом, как бы он ни начинал свой путь. Бунт, субкультурная известность, перерастающая во всенародную популярность. А после смерти (как правило, ранней) — постепенное превращение в классику, которую можно исполнить где угодно.

Цой, самая известная песня которого звучит как клич «Перемен!», оказался милым, винтажным, своим, залогом того, что никаких изменений не будет. Перемен не требуют наши сердца, «Витя — жив!», все повторяется и ничего не заканчивается. Нет уже СССР, забыты рок-клубы, нынешняя молодежь — не чета той, что переписывала песни на кассеты, но время не ушло вперед, мы все еще сидим на той же самой кухне и поем.

Когда-то, наверное, оборвется и этот голос. Но лишь для того, чтобы возник из небытия другой — нового бунтаря, превращенного нами, людьми, в часть своей собственной истории. Таков порядок.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции