Александр МАТУСЕВИЧ

28.09.2017

Второй фестиваль музыкальных театров России «Видеть музыку» начался со свежей работы Детского музыкального театра имени Натальи Сац — оперы Владимира Мартынова «Упражнения и танцы Гвидо».

Сочинение Мартынова, написанное еще в 1997 году к юбилею жанра (ровно за четыреста лет до этого во Флоренции было исполнено первое произведение такого рода — «Дафна» Якопо Пери), сложно назвать оперой в чистом виде. Внешняя сторона соблюдена: певцы, хор, инструментальный ансамбль, декорации, свет — все на месте. Фактически же произведение лишено сущностных характеристик жанра: у опуса нет ни сюжета, ни развития, ни кульминации. Как и большинство произведений Мартынова, «Гвидо» — скорее, философское размышление о музыке, о ее эволюции от средневековых канонов к языку Нового времени.

Герой — бенедиктинский монах Гвидо Аретинский. Именно он в XI веке придумал современную нотацию. «Повесив» средневековые невмы на нотный стан, он формализовал процесс фиксации музыки, внеся железную определенность, точную систему звуковысотных координат. Изобретение сколь простое, столь и гениальное — и ужасно живучее: композиторы пользуются им вот уже тысячу лет. Мартынов полагает, что Гвидо тем самым хотел увековечить и систематизировать григорианский хорал — музыкальную основу католического богослужения. Новая система дала мощный толчок к рождению индивидуального композиторского мышления, к появлению европейской музыки, от григорианской основы отталкивающейся, но ее же отрицающей. Совсем по Гегелю — и очень по Мартынову.

Все в этой опере парадоксально. Главный герой лишен голоса — баритон Михаил Богданов исполняет роль монаха, не проронив ни звука. Зато много пения у двух дам (сопрано Альбина Файрузова и меццо Юлия Макарьянц), олицетворяющих собой муз, ведущих Гвидо через его эксперименты, или, может быть, даже саму Музыку. Тенор Сергей Петрищев, являющийся то в образе ренессансного вельможи в тюрбане, то филармонического солиста наших дней во фраке, — своеобразное «альтер эго» Гвидо. Мужской хор (хормейстер Вера Давыдова) также задействован изрядно, его задачи сложны — суровые монахи, сподвижники Гвидо, поют из самых разных концов зала, с балкончиков и даже из закулисья: добиться синхронности исполнения в этих условиях — особое мастерство. 

Музыкальная мысль Мартынова отталкивается от скупого звучания григорианского кантуса, эволюционирует в сторону романтической приподнятости, но не выходит за рамки традиций минимализма. Бесконечно повторяющиеся однообразные короткие музыкальные формулы погружают слушателей в желеобразный кисель из звуков,  бессюжетность и антисобытийность которого в конечном итоге воспринимается как форма существования причудливого сочинения. Энергично держит темпоритм этого «киселя» дирижер Алевтина Иоффе.

Однако совсем без действия, на чистой музыке, в театре просуществовать не просто. Режиссер Георгий Исаакян придумывает свою историю. Гвидо лихорадочно перебирает древние манускрипты, экспериментирует в области акустики, химии, физики, анатомии, а музы, словно вагнеровские норны, тянут через весь зал фосфорицирующие нити — так рождается нотный стан, благодаря которому музыка обретет точку опоры и расцвет пышным цветком европейской традиции. Для воплощения столь необычного проекта театр обживает неожиданное пространство и приглашает публику в живописный цех, усилиями художницы Валентины Останькович и ее команды (Евгений Ганзбург — свет, Мария Степанова — видео) превращенный в готический собор с цветными витражами и грубой скульптурой.

Фото на анонсе: Елена Лапина