Марина КУДИМОВА, писатель

05.03.2020

Сегодняшними любителями сплошь покрыть свое тело татуировками руководит огромная неуверенность в себе и окружающем мире, попытка защититься самыми экзотическими способами. Но зачем это ГМИИ?

Сколько в Москве действующих выставок? Листаем «Афишу». Только по жанрам — 23 рубрики. Все кипит и бурлит. Одних фестивалей единовременно заявлены десятки, и на каждом своя экспозиция. 3 марта не где-нибудь, а в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина (ГМИИ) открылась выставка «Тату». Вероятно, депутат ГД Онищенко тоже читает «Афишу». Не зря же он недавно предложил запретить «туземные» картинки, припугнув любителей телесной разрисовки гнойными осложнениями и онкологией. В ответ разразился протестный флешмоб. В Приамурье живописец по живому набил на голени портрет экс-главы Роспотребнадзора.

Размах выставки в ГМИИ, как и ее реклама, впечатляет. Показ организован совместно с Музеем на набережной Бранли при участии Государственного Эрмитажа, Музея антропологии и этнографии, Государственного исторического музея, Российской государственной библиотеки. Участвуют студия Вима Дельвуа (это понятно: ведь самая известная его работа — татуированная свинья), Фабио Виале (тоже в тему: скульптор увековечил в мраморе тюремные татуировки) и частные коллекционеры. Проект ранее был представлен в разных музеях мира — и везде, скажем осторожно, пользовался успехом. А если без осторожности — то на выставку ломилась молодежь, потому что экспозицию сопровождали конвенции. Это вовсе не международные договоры, как можно по наивности подумать. Конвенциями почему-то называют тату-фестивали с мастер-классами кольщиков. Надо, надо привлекать молодежь к прекрасному!

На просторе «Радио Шансон» до сих пор льется: «Кольщик, наколи мне купола». Так уж сложилось, что татуировки, наколки (или регалки, нахалки, портачки) в России навсегда мечены тенью тюрьмы и зоны. «Портач», «портачить» — оттуда. Это нечто незаконное, самовольное — по воровским понятиям. Язык тюремных татуировок строго ранжирован. Церковные купола, нанесенные на тело, означают, что носитель отсидел срок от звонка до звонка. Тату были и остаются своеобразным «удостоверением личности» заключенного, указывая на место в уголовной иерархии. Песню Круга перепела группа «Ленинград»: «Кольщик, наколи мне брови». А группу «Тату» в образе нимфеток еще не все забыли? «Нас не догонят!» и пр.? Однако догнали и перегнали.

Нынешние продвинутые женщины часто изукрашены гуще сидельцев с 20-летними сроками. Но почему же самые ярые поклонники татуировок пишут на форумах: «На бабе любое тату — портачка!» В силу отсталости? Мужского шовинизма? Или в них вопиет память об армейских наколках с группой крови и родом войск, которые на поле боя помогают санитарам идентифицировать раненых и убитых?

Росписи по человеку вышли за рамки маргинальных общественных групп, прочно и мощно внедрились в индустрию красоты. Но красотой от этого не стали. Красота все же в глазах смотрящего, а далеко не каждому смотрящему доставляют наслаждение синие бабочки на женском корпусе. «Микроблейдинг», «боди-арт» — какими еще иностранными словами прикрыта сегодня древняя и сугубо ритуальная процедура заполнения несмываемой (пусть и смываемой) краской надрезов на теле? Татуирование стало гигиеничнее и безболезненнее, но не безоговорочнее. Вряд ли все родители радостно отвалят пару десятков тысяч за то, чтобы подросток стал похож на индейца сиу или рецидивиста.

Партнер московской выставки с парижской набережной Бранли позиционируется как музей, собирающий образцы «примитивного» искусства народов Африки, Азии, Океании и Америки. В рекламном проспекте тату-салона прочла, что первые татуировки славяне сделали 1000 лет назад. С викингами, должно быть, перепутали. Или с мумией алтайской принцессы Укока. Вплоть до ХIХ века татуаж не был элементом русской культуры. Первыми наколками наши моряки обзавелись в кругосветном походе Крузенштерна. На одном из Маркизовых островов парусный шлюп «Надежда» посетил вождь местного племени. Замысловатые узоры на его теле привлекли внимание поручика Федора Толстого, «Американца», знаменитого озорника и оригинала. Толстой немедленно приказал найти туземного художника и разрисовать себя, а заодно и экипаж, с ног до головы. После сеанса несколько дней все лежали замертво. Зато в Петербурге «Американец», вгоняя дам в краску, охотно демонстрировал образцы искусства далекого острова. На короткий период наколки стали модными среди декадентов, хотя в целом оставались сомнительной привилегией низших сословий и каторжников. Правда, известный японский мастер изобразил цветного дракона на предплечье цесаревича Николая. Но в юности чудят даже будущие страстотерпцы.

Почему же примитивизм, далекий прообраз художественной культуры, наращивает популярность сегодня? Почему детские наклейки везде продаются и рекламируются? «Самовыражение», — объясняют апологеты несмываемых. Это универсальное объяснение чего угодно, вдохновленного хлестаковской «легкостью в мыслях необыкновенной». А ну не понравятся ваши «веселые картинки» возлюбленным или самим надоест боевая раскраска — что тогда? С кожей соскребать? Один неглупый человек назвал пристрастие к дикарским обычаям, связанным с изгнанием злых духов, «ускоренной архаизацией». Где же логика, если на фоне повсеместного городского «комфортобесия», когда лишняя минута ожидания такси вызывает гневные излияния в соцсетях, люди подвергают себя многочасовому истязанию? Зачем? Чтобы их тыльная часть выглядела как у маньяка из фильма «Красный дракон»? Логики нет! Есть огромная неуверенность в себе и окружающем мире и попытка защититься самыми экзотическими способами. Наверное, запретами ничего не добьешься. Но стоит ли учреждениям культуры поощрять докультурные увлечения в разгар моды?