Во времена абсолютизма как в России, так и к европейских державах бытовало представление, что монарх должен быть покровителем наук, искусств и ремесел, ибо это обеспечивает блеск трона. Строго говоря, нечто на этой линии было и раньше, в ренессансные времена, но в России Ренессанса не было, поэтому не будем углубляться.

Классического абсолютизма давно уж нет, но в ряде держав (опять же не только в России, а Франция на что?) блеск трона по-прежнему занимает верховную власть. Каковым блеском и должно заниматься Министерство культуры.

Задача поставлена — и давно, но, кажется, все согласны с тем, что решается она не совсем удовлетворительно. Причем это относится не только к пререкаемому бывшему министру В. Р. Мединскому — это и ко всем его предшественникам относится. И постсоветским, и советским. Про Е. А. Фурцеву тоже много нелестного говорили.

Достоинства и недостатки культуртрегеров — тема отдельная, мы же заметим, что безотносительно к личным качествам министров способ обеспечить блеск трона, т. е. правильно организовать работу министерства, является весьма нетривиальной задачей. Поскольку она многообразна. Структурно она даже посложнее, чем задачи (тоже тяжкие), стоящие перед Минпросом и Минздравом.

Если говорить о задачах сохранения культурных образцов, то здесь хотя бы теоретически цели понятны. Нужно сохранять памятники культуры и архитектуры, обеспечивая достойное состояние дворцов, музеев, кремлей, императорских библиотек и императорских театров. Просто потому, что поддержание образцов — дело самоважнейшее, а никто, кроме государства, с этим делом не справится. Тут очень много неладного — и денег на всех не хватает, и воруют, — но по крайней мере понятно, что делать: денег из казны выколачивать больше, а воровать меньше.

После чего общепризнанные образцы (Эрмитаж, Большой театр, Публичную библиотеку etc.) поддержим, а экзотические начинания, несущие на себе следы дикой и необузданной фантазии, пожалуйста, за свой счет. Ищите частных благодетелей. Это легче сказать, чем сделать, но хотя бы не надо ничего особенного изобретать. Достаточно добросовестности, а социальным Эдисоном, а равно Стивом Джобсом быть не обязательно.

Сложнее в той сфере обязанностей Минкульта, где речь идет не о сохранении созданного до нас, а о созидании нового, до нас не существовавшего. И тут мы переходим к искусству кино. Является ли оно для нас важнейшим, как завещал великий Ленин (он много чего завещал), или не является — это кому как. Но несомненно, что вопрос кино — это вопрос текущего индустриального производства. Сохранением образцов тут не отделаешься, потому что промышленность должна работать, производя новые фильмы. Если, конечно, мы в принципе считаем, что действующая кинопромышленность нашей стране нужна.

Можно, конечно, и пустить дело на самотек, исходя из того, что рынок все расставит по своим местам. Причем как это выглядит, мы уже знаем. Львиную долю проката составит голливудская продукция — этот всемирный монополист, будет какое-то количество артхауса (частью на деньги Минкульта, частью на деньги меценатов), вообще не интересующегося низкими проблемами проката, а в самом плачевном виде окажется отечественное (не артхаусное) кино, пытающееся продолжить традицию тех времен, когда оно вполне существовало и даже приносило доход.

Здесь вообще загадка, на которую внятного ответа нет. Вроде бы человеческая натура не слишком изменилась за полвека. В том смысле, что национально ориентированное кино (имеется в виду не ура-патриотическое, а просто базирующееся на национальной культуре, включающей шутки, прибаутки, конвенцию смешного, трогательного и сакрального, ведь у каждого народа она своя), где вместе мы посмеемся и вместе поплачем, должно бы пользоваться вниманием аудитории. Ленты полувековой давности по-прежнему популярны, свежие ленты с ними и рядом не лежали. Кстати, это относится не только к отечественной киноиндустрии. Разве не то же самое мы можем сказать о старых и нынешних французских и итальянских фильмах?

Конечно, есть такой ответ, что киноискусство вообще кончилось, остался только Голливуд, ориентированный на трудных негритянских подростков, и артхаус, вообще лишенный съедобности. Так что «Слушайте песню «Валенки» и смиряйтесь».

Возможно, и так. Но поскольку тяга к мечте из целлулоида осталась, все-таки трудно поверить, что сто лет кинематографа были совсем впустую и исчезли бесследно, — то попытки возродить былые кинозрелища будут повторяться. «А все-таки мы можем» — это сильный притягательный мотив, тем более, что строгого доказательства невозможности такого возрождения не существует.