Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

28.03.2014

Имя Анатолия Беляева для баянистов почти священно. Народный артист России, музыкант-виртуоз, он вывел игру на баяне на новый уровень. Ветеран сцены, недавно отметивший день рождения, рассказал «Культуре» о положении молодых коллег. А также о детстве, проведенном в блокадном Ленинграде, и своих слушателях, среди которых были даже итальянские мафиози.

культура: В 70-е Вы вели на Центральном телевидении передачу «Играй, мой баян». Сейчас такой музыки на ТВ нет...
Беляев: К сожалению. Сегодня СМИ делают вид, что народно-инструментального исполнительства просто не существует. Настоящее искусство куда-то задвинуто. Из-за того, что нет никакой пропаганды — ни на ТВ, ни в печати — в музыкальных школах плохой набор. Вот возьмите спорт — показали фигурное катание, и родители сразу побежали отдавать детей в секции. Мы давно мечтаем о возрождении нормальных телепередач. И письма писали — пока все без толку.

культура: Вы исполняли и классику, и джаз, и фольклор. Баяну все направления подвластны?
Беляев: Это настолько универсальный инструмент — на нем можно и нужно играть самую разную музыку: академическую, народную, современную. Даже авангард исполняют — Денисова, Губайдулину. У баяна возможности оркестровые, недаром из баянистов вышел Владимир Федосеев. Сейчас уровень исполнительства такой высокий, что «изобразить» можно все. Хотя бывает, играет студент сочинения авангардистов, а потом уже стесняется обратиться к народной обработке — мол, это несерьезное. А я считаю, исполнять надо все, нельзя замыкаться в академизме. Ведь баян потерял популярность в том числе из-за того, что сузился репертуар. Сколько раз замечал на концертах — как только зазвучит народная музыка или обработки популярных мелодий, публика расцветает.

культура: Как Вы пришли к баяну?
Беляев: Из-за отца. Он играл сначала на гармошке, потом перешел на баян. А вообще-то был токарем, причем высочайшего класса. И просто талантливым человеком. Очень любил музыку. Купил баян, попытался сам освоить ноты — выписывал что-то, фа, соль, ля... Потом чертыхнулся и стал без нот играть. Когда ушел на фронт, инструмент остался. Один мальчишка из нашего ленинградского двора как раз на баяне занимался во Дворце пионеров. Я к ним напросился, послушал и подумал: «Надо же, как интересно». Достал дома баян, начал пробовать играть. В конце концов тоже решил пойти во Дворец пионеров — шел 1943 год, и там после жутких двух предшествующих лет открылся класс баяна. Меня сразу посадили в ансамбль, я играл длинные ноты — «картошки».

Когда сняли блокаду, стали приезжать иностранные делегации. Конечно, посещали наш Дворец пионеров. Среди гостей была и Элеонора Рузвельт. Она ходила по классам, наконец дошла до нашего. Мы ей сыграли какую-то русскую мелодию. А потом педагог вынес стул, посадил меня, и я исполнил «Сентиментальный вальс» Чайковского. Первая леди растрогалась — видимо, не столько от исполнительского таланта, сколько от музыки — подошла ко мне и поцеловала. В общем, с Дворца пионеров все и началось. Потом поступил в музыкальное училище имени Мусоргского, там познакомился с Федосеевым. После мы играли в дуэте на Ленинградском радио. И в Москву вместе приехали — поступать в Институт Гнесиных.

культура: А как Вы оказались в Ленинграде, ведь родились в Тверской области?
Беляев: Тогда это была Калининская область. Моя родная деревня — Петриково. Семья у нас была — типичные середняки. Много работали, поэтому и жили хорошо. А потом кто-то донес. Раскулачили. Дедушку с бабушкой сослали за Урал. Приехал второй дед — он в Ленинграде работал — сдал весь скарб в колхоз, а семью увез в Питер. У него, кстати, интересная биография — в Первую мировую служил в лазарете, а в Гражданскую командовал эскадроном в конармии Буденного. В советское время был заместителем директора кондитерской фабрики имени Крупской.

культура: В детстве, наверное, объедались конфетами?
Беляев: Конечно. До начала войны он нам, детям, обязательно что-нибудь вкусное приносил. Например, пирожные — и какие! Самое грустное — дед умер от голода в 41-м... И бабушка за ним последовала — в 42-м. А меня, наверное, спас Дворец пионеров. Там нас старались подкормить — то чай с сухарем дадут, то кулек сухофруктов. Тогда в Ленинграде у многих были огороды — весь Питер распахали, около Исаакиевского собора разбили грядки. У нас тоже был участок — в области. Мы с бабушкой как-то весной поехали что-нибудь посадить. О картошке речи не было, в основном репу выращивали. Бабушка пошла в лес. Вернулась такая радостная. «Смотри, что я нашла!» — и показывает сыроежку. Довольно крупную. Развели костер и сварили суп. Правда, супом это назвать трудно — там были вода и гриб. Из Ленинграда мы прихватили кусочек хлеба. Разделили пополам и съели с тем лакомством. До сих пор помню аромат сыроежки, плавающей в котелке.

культура: Вы всю блокаду были в Ленинграде?
Беляев: Да, безвылазно.

культура: Подобный опыт как-то меняет человека?
Беляев: Не знаю... Но люди так устроены: плохое забывается, а хорошее остается. Вспоминать блокаду трудно. Нельзя и представить, что тогда творилось. Было четыре беды — голод, холод, бомбежки, ежедневные обстрелы. Мы сожгли всю мебель в доме. Помню, у нас стоял шикарный старинный шкаф из красного дерева, пришлось и его в буржуйку отправить. Жили в огромной коммуналке — 12 комнат, 11 семей, одна кухня. Выходишь утром в коридор — а там очередной труп. Как-то за одну неделю вымерла семья из шести человек... Но об этом невозможно говорить, давайте о другом.

культура: Вы стояли у истоков такого жанра, как сольный вечер баяна. Сейчас проводятся подобные концерты или благополучные времена закончились?
Беляев: Закончились. К сожалению, для баянистов не существует института импресарио. Тех ведь в основном интересует попса, то, что приносит деньги. Мне приходится бывать в жюри на конкурсах и видеть, сколько у нас талантов. Но куда им дальше идти — после конкурса?

культура: А куда идут?
Беляев: Порой и на мебельную фабрику, и в таксисты... Но некоторые остаются в музыке, как-то устраиваются. Конечно, бывают сольные концерты баянистов. Но если у меня, например, весь год был распланирован — где какой концерт, то молодым артистам о таком только мечтать приходится. Раньше мы были под крылышком Госконцерта, Союзконцерта, а сейчас — как выброшенные щенки.

культура: Вы объездили полмира — 59 стран. В том числе в составе правительственных делегаций. А теперь чиновники возят с собой артистов?
Беляев: Как сегодня обстоит дело — не знаю. Раньше при делегации обязательно была культурная группа. Но ездили не только с правительством, выступали и по линии защиты мира. Например, мы играли в итальянской тюрьме на острове Эльба — «воспитывали» преступников. А там были мафиози, бандиты — ребята в наколках. Сидят они во дворе тюрьмы — нога на ногу, ждут концерта. Нас выпускали на сцену через железную калитку — мы выскакивали на подмостки, и дверь тут же с лязгом захлопывалась. Потом начальник этой «бастилии», похожий на Наполеона, в благодарность за выступление предложил поужинать у него в офисе — в тюрьме то есть. Обслуживали нас официанты в смокингах. Интересуюсь у хозяина — из какой траттории их выписали? Он говорит: «Да они мои подопечные. Вот этот девять душ отправил на небеса, а тот уже 15 лет сидит. И не выйдет отсюда до скончания века». Естественно, аппетит у нас пропал...