Марина ИВАНОВА

28.11.2016

В череде реставраций исторических зданий в Москве дело дошло и до памятников конструктивизма. В следующем году начнутся восстановительные работы в знаменитом Доме Наркомфина на Новинском бульваре, шедевре мирового значения.

В столице под государственной охраной находится более 170 строений — памятников советского авангарда, 91 из них принадлежит жилому фонду. Такие данные привел недавно руководитель департамента культурного наследия Алексей Емельянов, говоря об усилиях городских властей по сохранению архитектурного достояния. Совсем недавно в список вошел и детский сад на улице Маршала Василевского.

Одним же из наиболее ярких образцов московского конструктивизма считается Дом-коммуна на улице Орджоникидзе, спроектированный Иваном Николаевым, — не так давно реставрационные работы, начавшиеся там в 2007-м, были полностью завершены. Теперь сюда водят экскурсии — ведь это едва ли не самое необычное общежитие в Белокаменной.

Строилось оно в 1929–1930 годах и предназначалось для студентов Текстильного института. Умное здание само диктовало обитателям стиль жизни. К примеру, в нем находились «кабины для сна» — крохотные комнаты на двоих, в которых учащиеся должны были проводить ночь. С утра, по замыслу проектировщиков, в одном только нижнем белье молодые люди направлялись в санитарное отделение, мылись и одевались. Потом переходили в общественный корпус, где располагались спортивный зал, столовая, помещение для занятий… Словом, вся жизнь протекала в строении, призванном воспитать человека нового времени. Правда, эксперимент закончился не так, как намечалось. Индивидуализм взял верх над коллективизмом — студенты стали проводить все больше времени в «кабинах для сна», устраивали там склады личных вещей, которых скапливалось все больше. Несмотря на провалившуюся утопию, здание стало знаменитым. Сегодня здесь по-прежнему находится общежитие, вот только от «нового быта» давно отказались.

Как дом-коммуна задумывалось и строение на Новинском бульваре, ставшее самым известным примером конструктивистского жилья. Легендарное детище архитектора Моисея Гинзбурга почему-то не ремонтировали более 85 лет. Сейчас Дом Наркомфина представляет печальное зрелище: восточный фасад обрушен, исторические детали утеряны, зато трещин и выбитых окон — хоть отбавляй…

А между тем ЮНЕСКО внесло здание в список значимых объектов, находящихся под угрозой исчезновения. Как говорил директор Музея архитектуры имени Щусева Давид Саркисян, Дом Наркомфина наряду с частным домом Константина Мельникова внесены в учебные пособия многих стран и «являются символом российского вклада в мировую архитектуру».

Справедливости ради надо отметить, что попытки вдохнуть новую жизнь в ветхое строение предпринимались и до этого. Правда, ничего путного не выходило. Например, один инвестор задумал превратить советский дом-коммуну в гламурную гостиницу с бассейном и подземной парковкой. Тут даже начался ремонт, снисходительно названный специалистами «завхозовским», в ходе которого исторические окна меняли на стеклопакеты. Общественность возмутилась, работы приостановили, а дом продолжил тихо разрушаться.

Так длилось до тех пор, пока здание не выставили на аукцион, организованный департаментом Москвы по конкурентной политике. В итоге собственником объекта культурного наследия регионального значения стал частный инвестор, которому и предстоит провести реставрацию. При этом ему запрещено изменять облик строения, использовать объемно-планировочные и конструктивные решения, возбраняется и прочая самодеятельность. Интересно, что в восстановлении памятника будет принимать участие внук автора — архитектор Алексей Гинзбург, считающий работу над проектом своим семейным долгом. Кстати, он является потомком и другого известного зодчего — Григория Бархина, спроектировавшего здание «Известий», еще один образец конструктивизма.

Новые владельцы обещают вернуть дому не только исторический облик, но и первоначальную функцию. Здесь опять появятся жилые квартиры, а коммунальный корпус останется общественным — с различными кафе и прочими вариантами досуга. Пристроенный первый этаж снесут, обнажив ряд колонн, на которых стоит здание, — ведь изначально оно «парило в воздухе». Строительные материалы намереваются использовать те же самые, что в 1930-е, или близкие к ним. Собираются благоустроить и прилегающий сквер, восстановив старую планировку. Ходит байка, что дубы рядом с домом когда-то сажал живший неподалеку Федор Шаляпин. На деле деревья сюда переехали с реконструируемого Садового кольца, и произошло это, когда певец уже был в «глубокой эмиграции»…

В планах также превращение одной из квартир (как тогда говорили, «ячеек») в музей, где соберут всю «родную» утварь: от странной для конструктивизма ванны на львиных лапах до встроенной мыльницы и оконной рамы со специально разработанной для Дома Наркомфина системой рукояток-запоров… От былого великолепия мало что сохранилось — здание разносилось по частям не одно десятилетие. В отреставрированный объект инвесторы хотят открыть доступ всем желающим — памятник советского авангарда должен увидеть каждый ценитель. Что до квартир, то уже сейчас собственникам звонят любители конструктивизма и интересуются возможностью приобретения «ячеек». На здания с историей по-прежнему есть спрос.

Тем более, что история богатая. Моисей Гинзбург задумывал строение как дом-коммуну переходного типа — от традиционного жилья к новому, советскому. Это был своего рода коммунальный дом. В нем впервые в СССР появились двухэтажные квартиры. Правда, небольшие: скажем площадь для маленькой семьи составляла всего 35 квадратных метров. Не предусматривалось отдельного помещения под кухню. Жилое пространство разделили на зоны (предтеча современных квартир-студий), для каждой разработали типовую встроенную мебель — удобную, функциональную, без излишеств. Эдакая «Икея» 30-х годов. В том числе можно было установить кухонный гарнитур, очень похожий на современные аналоги, — имелась даже газовая проводка. Но вообще жильцам предписывалось обедать в столовой — для воспитания коллективного духа. Только они ею почти не пользовались — разве что покупали там готовые блюда и тащили в свою двухуровневую «берлогу». А общественный коридор сразу же после заселения быстренько поделили на кладовки. С годами экспериментальные «ячейки» превратились в банальные коммуналки, обитатели которых и не догадывались, какое значение их дом имеет для истории мирового жилищного строительства.