Николай ИРИН

18.07.2017

Умер актер Владимир Толоконников, известный, наверное, каждому благодаря экранизации булгаковского «Собачьего сердца». В титрах первой серии его персонаж именуется «Существом», а в финале второй — «Шариковым». Быть может, теперь, когда артиста не стало, пришло время сказать об этой роли высокую, до сих пор замалчиваемую правду.

Публикация оригинала в перестроечные времена явилась знаковым событием: повесть с ее, согласимся, антидемократическим пафосом идеально вписывалась в реваншистский пейзаж конца 80-х. Советскую власть осудили теперь еще и за то, что она десятилетиями блокировала выход книги, хотя несомненный социальный дарвинизм текста давал идеологам СССР основания для замалчивания. К сожалению, фильм смотрели и смотрят, поддакивая гениальному прозаику, меж тем как работа Владимира Бортко существенно от исходной прозы отличается.

И отличие это обеспечивает исключительно он, Владимир Толоконников, на тот момент никому не известный актер из Алма-Аты, выпускник провинциального — Ярославского — театрального училища. Человек, не знавший родного отца, многократно поступавший в московские артистические вузы и ими отвергнутый. Толоконников смещает акценты, по сути, переворачивая булгаковскую историю. Бортко справедливо заметил: «Он не идеально вписался в образ, но был гораздо глубже, чем Шариков». Еще бы! Толоконников нутром почувствовал «наезд» на свою социальную группу и дал воистину гениальный отпор.

Актер появляется лишь в самом конце первой серии, а до этого в картине властвует персонаж Евгения Евстигнеева — профессор Преображенский, аристократ, невротик и резонер. Этот в высшей степени тонкий, вечно недовольный гражданин, в сущности, соревнуется с властью в деле создания нового человека. Однако, если Советы ставят на социальную модернизацию и коллективное усилие, то Преображенский претендует на то, чтобы силой мысли и ловкостью рук породить нечто невиданное. Полиграф Полиграфович Шариков пытается величать его «папашей», имея все на то основания. Вечно брюзжащий профессор намеревается обходиться без женщин, без оргазма и беременности. Будучи биологом, по сути, он науку отрицает.

«Существо», а впоследствии «Шариков», есть закономерный ответ природы вещей горделивому человеческому уму. Толоконников, может быть, груб чертами лица, но исключительно тонок в диалогическом взаимодействии с Евстигнеевым, соответствовать которому, конечно же, непросто. Актер верно позиционирует себя в качестве нелюбимого, отвергаемого сына. Тщеславный и высокомерный дурак-отец предъявляет претензии на основании того, что отпрыск, дескать, не оправдал ожиданий.

Роли такого рода — значительная часть классического репертуара, Толоконников явно ориентируется на подобный образ и последовательно конструирует своего героя-изгоя, постепенно наращивая Шарикову внутренний объем наперекор исходным оценкам Булгакова. Фильм начинает искрить и обрастать смыслами всякий раз, когда, невозмутимо выслушав очередную истерику профессора, Полиграф отвечает возражением. Предлагаемые актеру реплики ужасны, но Толоконников непостижимым образом их дезактивирует, вбрасывая в экранное пространство подлинную основательность.

При этом видно, что герой находится в поисках достоинства (в том числе и мужского), которого «отец» методично и нагло старается его лишить. Ведь, помогая развратничать старым ловеласам вроде персонажа Сергея Филиппова, Преображенский настойчиво борется с биологическими позывами собственного сына-подростка. Да-да, Шариков именно подросток, хотя и аккумулирует и предъявляет энергию коллективного тела, что принято именовать «народом».

Платон Каратаев да Иван Африканович прописаны были персонажами, к людям лояльными, оттого их образы светлы, местами даже лубочны. Однако биологическая мощь народного тела с неизбежностью подразумевает еще и теневые проявления. Как же хорошо, что Михаил Афанасьевич Булгаков был массами оскорблен. Благодаря его «обиде» мы получили портрет от недоброжелателя. А благодаря Толоконникову — увидели, как сквозь темную стихию биологии, необученности и неразвитости пробивается воля жить вопреки отцовскому проклятию, наперекор собственному социальному и психологическому убожеству.

Профессор соревнуется в деле создания людей и с природой, и с советской властью, а убедившись в том, что вышло не по его воле, попросту от своего творения отрекается. Светило науки едва ли не по-нацистски решает, кому быть, а кому нет, но герой Толоконникова настойчиво и воистину мужественно протестует. Он — есть. Шариков здесь близок самым неоднозначным персонажам Шукшина. Просто Егора Прокудина, тоже трудного и звероподобного, спасала от предельного гротеска советская культурная установка, требовавшая соблюдения в отношении доминировавшей социальной группы элементарных этикетных норм. Но вот их в одночасье отменили, и «народ» оказался наедине с новой социокультурной реальностью, где его второсортность вроде бы уже и не обсуждается. Толоконников представительствует здесь от лица всех русских людей. Его интонации бесподобны, его решимость «быть» неотменима. «Зарубите себе на носу: вы должны молчать и слушать, молчать и слушать!» — агрессивно настаивает Преображенский. Шариков же не станет безмолвствовать. Ему надоело слушать претенциозные жалобы ученого фантазера, отрицающего реальность.

«Вот все у вас как на параде… А не так, чтобы по-настоящему», — возражает Полиграф Полиграфыч. Чистое золото здесь — манера Толоконникова не сдаваться, не принимать в расчет чужие брезгливость и высокомерие. Его герой, обреченный Булгаковым на дезактивацию, словно бы наперед знает всю пустопорожнюю словесную эквилибристику оппонента. Сын интуитивно возвращает промотавшегося родителя к реальности, а тот методично от нее отрекается, выбирая в конечном счете другого наследника — на все согласного, послушно внимающего отцовским жалобам на советские газеты с клозетами, не умеющего даже познакомиться с девушкой, — социально близкого ему Борменталя.

Есть такое понятие — творческий подвиг. Работа Толоконникова в фильме Бортко из этого разряда. Один в поле воин. Один за всех. Он был ведущим актером Академического театра русской драмы Алма-Аты, сыграл десятки эпизодических героев в кинолентах и телесериалах нового времени. В его активе есть еще как минимум одна роль экстра-класса: Хоттабыч в одноименной картине режиссера Петра Точилина.

До сих пор, к сожалению, принято считать, что главная работа творческой жизни мастера — карикатура. Но эта оценка — следствие падения нашей общей культуры и неумения внимательно смотреть. Безымянный поначалу герой Толоконникова — не карикатура, а фигура сопротивления. С подобного, тяжелого и неразвитого, «существа» начинаются народ и страна.

Фото на анонсе: Юрий Машков/ТАСС