Елена ЯМПОЛЬСКАЯ

13.06.2013

Перемены в личной жизни лидера отзываются повышенным возбуждением у народа. У любого народа. Это аксиома. Дальнейшее обусловлено особенностями природного и социального темперамента. Скажем, повернутый на эгалите француз амикошонски треплет народного избранника за небритую щечку: «О-ля-ля! Мы с тобой еще хоть куда! Молодец, дуй до горы!» Протестантская закваска белого американца настоятельно требует, чтобы президент — в том числе темнокожий — благопристойно вальсировал на лужайке с законной супругой. Даже если эта картина до комизма напоминает идиллию на какой-нибудь хлопковой плантации до Гражданской войны 1861-65 годов...

В России все иначе. Мы не галлы, воспринимающие главу государства как партнера по петанку, и не потомки англосаксов, бдящие, нет ли в шкафу у соседа скелетов в запятнанных платьях. Для России исторически нормален взгляд на руководителя снизу вверх. Однако это вовсе не означает, что интимная изнанка руководящего бытия скрыта от нас за железным занавесом. Более того: именно россияне выстраивают со своей властью наиболее романтические, даже эротически окрашенные, отношения.

Готовясь выпустить следующий номер «Культуры», посвященный 400-летию Дома Романовых, я задумалась: отчего в современной России убежденных монархистов — кот наплакал, а вот слушаться мы согласны исключительно царя? В широком смысле этого слова. То есть человека, доказавшего, что он способен сконцентрировать и удержать в своих руках максимум власти. По всем вопросам русские апеллируют только к первому лицу. Крайне редко — ко второму (случается, правда, номер один добровольно объявляет себя номером два). И никогда — к последующим.

Кто, по тем или иным причинам возглавив Россию, царем (вариант — вождем) быть не может или не хочет, предпочитая должность верховного менеджера, тот в России не только не уважаем, гораздо страшнее — глубоко не интересен. Подобных персонажей власть отталкивает и исторгает быстро — как не принявших форму сакрального сосуда. Останется от них плевком в историю пара-тройка анекдотов — не более того...

Итак, царь — да, монархия как система — нет. Почему?

Потому, быть может, что слабый последний император не удержал Российскую империю, как впоследствии слабый генсек-президент успешно развалил советскую, — такое не забывается. А еще: в жизни монарха — как получающего и передающего власть по наследству — слишком значительную роль играет семья.

Русский народ ревнив. Хочется, чтобы царь принадлежал только нам. Этот запрос, по всей видимости, отлично понимал Иосиф Сталин, оставшийся вдовцом с тремя детьми в 52 года и впредь уже не менявший своего семейного статуса. На «вершинах политической власти, овеваемых ледяными ветрами государственных интересов» он точно знал, что не получит как минимум одного упрека — в семейственности. Не говоря о подкаблучничестве, которое среди грехов вышеупомянутого Михаила Горбачева до сих пор поминается отдельным пунктом. Чего мы точно не выносим, — когда жена делает два шага вперед, закрывает венценосного мужа плечиком и начинает вещать. Даже если бы Раиса Максимовна была семи пядей во лбу, патриархальных рудиментов, помноженных на коллективную ревность, это бы не отменило.

Борис Ельцин, поначалу выступавший в хрестоматийном советском жанре «жена — скромная домохозяйка», очень быстро вывел на орбиту семью. Даже так: Семью. А хрен редьки не слаще. Речь не только о вопиющем попрании морали и законности. Есть правило, железно работающее у капризных любовниц и у русского народа: «Если семья тебе дороже – катись в семью!».

Царь может быть разведен или женат, одинок или счастлив взаимным чувством; главное — ни при каких обстоятельствах не показывать, что дом для тебя важнее царства. Хорошо бы ни при каких обстоятельствах и не ощущать ничего подобного. Иначе царство рухнет, ну и дом, само собой, не устоит.

Скажете, дамская точка зрения? А я и спорить не стану. В России, между прочим, 54 процента женского населения. Россия сама — женского рода. И грамматически, и ментально. Смею предположить, именно на этом вызрело послевоенное противостояние Сталина и Жукова. Два мощных мужика не могли поделить страну-женщину. Заметьте — настоящую женщину. А у настоящей женщины на данном конкретном отрезке времени должен быть только один герой...

Полнейшая, кстати, ерунда, будто бы царь есть порождение рабства, а о сильной руке мечтают беспомощные амебы. «Забитость», «покорность» — хватит повторять эти клеветы про русских вообще и женщин в частности. Россия — она как златогривая кобылица из «Конька-горбунка»: «Коль умел ты усидеть, так тебе мной и владеть». Но сначала мы побрыкаемся, полягаемся, покусаемся. Такова традиция. Вызовите на откровенность любую так называемую «сильную» женщину, и она признается, что главная драма ее жизни — невозможность найти мужчину сильнее себя, чтобы взнуздал и окоротил. Или (гораздо реже): что главное счастье ее жизни — в обретении сильного мужика, которому не стыдно подчиняться.
Относительно 46% мужского населения, включая долю процента, встроенную во власть: смешно, конечно, наблюдать на разнообразных совещаниях, как эта самая доля, скорчив умильную мордаху а-ля Попандопуло, твердит про «скрепы» и «национальный духовный код». С другой стороны, если человек не нашарил в кармане собственных слов, пусть заучивает правильные чужие. И опять-таки: кто поручится, что среди чиновников нет чеховских Душечек, искренне проникшихся последними установками?..

Между прочим, жажда любить того, кто возглавляет твою страну, — абсолютно здоровое явление. Не всегда получается — другой вопрос. Так ведь и в женской судьбе разочарования, увы, неминуемы. Зато если герой, кренясь и колеблясь, поочередно чикиляя то на правой, то на левой ноге, все-таки закрепился на пьедестале, — сие великое счастье для женщины. И для страны тоже. В семье ли, на работе или в государстве крайне приятно смотреть на лидера с чистосердечным уважением снизу вверх. А если взгляд будет чуть-чуть влюбленным, кому от этого хуже?