Последний маршал империи

Сергей СЕРАФИМОВИЧ

13.08.2014

От сумы и от тюрьмы не зарекайся… Это расхожее присловье в полной мере применимо к судьбе последнего маршала Советского Союза Дмитрия ЯЗОВА. Фронтовик, пробившийся в военную элиту из самых низов, под занавес карьеры оказался в «Матросской Тишине» с формулировкой «за измену Родине», а на свободу вышел уже совсем в другой стране. 

О своей жизни, о людях и встречах Дмитрий Тимофеевич рассказал в книге «Удары судьбы. Воспоминания солдата и маршала», переиздаваемой издательством «Центрполиграф». Она появится в продаже в день годовщины ГКЧП, 19 августа. «Одиозный», по версии либеральных СМИ, «персонаж 90-х» оказался интеллигентным и ироничным собеседником, да еще и с превосходной памятью. Несмотря на то, что 8 ноября нынешнего года ему исполнится 90 лет.

культура: Факт Вашей биографии: когда началась война, Вы прибавили себе год, чтобы взяли на фронт. А что — никто не проверял, верили на слово? 
Язов: 8 ноября 1941 года мне исполнилось семнадцать лет, я еще школу не окончил. Обратился в военкомат с просьбой направить на фронт. Чтобы не отказали, действительно пришлось пойти на маленькую хитрость — приписать себе год. В деревне тогда паспортов не было, проверять не стали.

культура: Вы попали под призыв 1923 года, из которого мало кто выжил. Одна из наиболее жестких книг о судьбе того поколения — «Прокляты и убиты» Виктора Астафьева…
Язов: Я ее читал. Астафьев служил связистом, многого о настоящей войне, о подготовке резерва мог не знать. Он пишет об учебной части — голодно, холодно и прочее… Да, голодно, но вся страна недоедала. Да, было холодно. В декабре минус 40 — даже нам, сибирякам, было неуютно. Но постепенно втянулись, и за полтора месяца вчерашние школьники превратились в молодых воинов. Занятия шли в основном в поле, одеты мы были более чем скромно: бушлаты, ботинки с обмотками, хлопчатобумажные гимнастерки и брюки — и тем не менее терпели. Нагрузка была такая, что пот прошибал в самые морозные дни. Командирами отделений служили фронтовики, выписавшиеся из госпиталей. Они были для нас олицетворением дисциплинированности и справедливости. 14 января 1942 года нас погрузили в теплушки и повезли в Москву — доучиваться в пехотном училище. Ехали месяц. Горячим кормили на больших станциях. В июле 1942-го нам присвоили звание лейтенантов и тут же отправили на фронт, на волховское направление. Повоевать мне пришлось всего два года, пока не попал в госпиталь с тяжелым ранением. Войну закончил старшим лейтенантом. Так что не связист Астафьев мне близок, а артиллерист Юрий Бондарев, прошедший, как и я, от поражений до Победы. Он описывал войну более достоверно. 

культура: Дмитрий Тимофеевич, после войны Вы продвигались по служебной лестнице, а школу-то так и не окончили...
Язов: Да, аттестат зрелости я получил весной 1953 года, будучи уже майором. И в том же году успешно сдал экзамены в Военную академию имени М.В. Фрунзе. Скажу откровенно: учиться было нетрудно, больше донимали поиски жилья. Сначала мы жили в Кусково, потом в Гиреево, затем опять в Кусково — с условием отапливать дом и платить 300 рублей за комнатушку. И лишь в конце 1955 года удалось найти квартиру на Тверском бульваре, дом 27, его недавно снесли.

культура: А до министра как дошли? Вообще, как происходят такие назначения? 
Язов: Чтобы стать министром обороны, нужно пройти все ступени воинской службы от взводного, через академию, а то и две, до командующего военным округом. Поработать штабистом, заместителем министра. А я министром стал так… Ночью, это было 29 мая 1987 года, меня разбудил зять и сказал, что звонил Соколов (Сергей Соколов, министр обороны СССР с 1984 по 1987 год. — «Культура»). И попросил, чтобы я связался с Ахромеевым (Сергей Ахромеев, первый замминистра обороны. — «Культура»). Оказалось, что меня вызывают к десяти утра на Политбюро. Накануне в Берлине прошло совещание консультативного комитета первых лиц и министров обороны стран Варшавского договора. И в тот же день — это был День пограничника — пилот-любитель из ФРГ Матиас Руст посадил свою «Сессну» на Красной площади. По этому поводу Политбюро готовили всю ночь. В 10.00 я явился. Заслушали доклад главного маршала авиации, главнокомандующего ПВО Колдунова. Затем всех военных попросили пройти в соседнюю комнату. Через полчаса нас позвали. И Горбачев сообщил, что решили назначить министром меня — вместо Соколова. Я отказываюсь. Горбачев спрашивает: «Ты сколько служишь?» «50 лет», — отвечаю. Округлил немного. «Ну, так иди и принимай дела». Я и пошел. Соколов отдал мне ключи от сейфа, пригласил в кабинет девять полковников, приставленных к ядерному чемоданчику. Показал, как с ним обращаться. А потом я пошел по кабинетам своих заместителей. Интересовался, будут ли они со мной работать или нет. Вдруг я кого-то ненароком обидел. Но никто не отказался.

культура: Вы с Горбачевым раньше были знакомы?
Язов: Он, как только стал генсеком, приехал на Дальний Восток. Я тогда командовал Дальневосточным военным округом. Встретил, войска показал, хозяйство. Он обратил внимание на то, что в солдатских столовых хлеб лежал на тарелках нарезанный, как на «гражданке». Поинтересовался, почему хлеб не выдают в пайках. Я объяснил, что солдаты пайку не съедают, кидаются хлебом. А если его подавать резаным, то и солдат сыт, и экономия большая получается — около девяти тысяч тонн. Горбачев посмотрел бумаги, похвалил. А еще там у меня аж четыре совхоза было. Наверное, когда решали, кого назначить министром обороны, он об этом вспомнил. 

культура: Горбачев со всеми был на «ты»?
Язов: Да, такая манера. Потом к нам Ельцин приезжал знакомиться. Этот уже на «вы». Дело было в мае, вода еще холодная была, но они с Коржаковым полезли купаться.

культура: Выпили?
Язов: При мне — сок. Но не это главное. Как я понял, ни Ельцин, ни Горбачев свою страну совсем не знали...

культура: А потом был 1991 год, ГКЧП, Вас обвинили в государственном перевороте...
Язов: Как можно называть это государственным переворотом? На законодательную власть Союза и республик никто не покушался. К президенту в Форос выехала группа товарищей, чтобы предостеречь от ошибки. Но Горбачеву очень хотелось подписать антинародный документ о развале Союза.

культура: И тогда Вы решили ввести в Москву войска? 
Язов: Если объективно проанализировать события тех трех дней, то напрашивается вывод: армия не участвовала в каком-то подавлении демократии. Широко разрекламированные «баррикады» не смогли бы остановить танки и БМП. Позже «прораб перестройки» Александр Яковлев признается: «У меня было такое ощущение, что мы вышли в поле, а противник так и не явился».

культура: Как происходил Ваш арест?
Язов: Это случилось в 2 часа 15 минут 22 августа 1991 года. Ил-62, в котором находились Лукьянов, Бакланов, Тизяков и я, вылетел из Крыма через 15–20 минут после президентского лайнера. При посадке во Внуково-2 я обратил внимание на большое количество солдат. А когда подали трап — на крепышей из спецслужб, принявших устрашающую стойку. К трапу направился Баранников, назначенный Горбачевым министром внутренних дел СССР. Я говорю сопровождающему меня полковнику Акимову: «Мы подоспели к аресту». Спустились, направились к зданию аэропорта. Баранников с нами. При входе в зал говорит Акимову: «Вы свободны». Затем мне: «А вас прошу пройти в следующий зал». Там нас встретил генпрокурор Степанков, спросил, нет ли у меня оружия, и объявил, что я арестован по подозрению в измене Родине. Меня подвели к «Волге», толкнули на заднее сиденье между вооруженными автоматами Калашникова охранниками. Я, конечно, знал старинную русскую поговорку «От сумы и от тюрьмы не зарекайся», и вот ощутил ее гнетущий смысл.

Потом следователь Леканов обыскал меня с понятыми и предъявил официальное обвинение по статье 64 — измена Родине… Это мне, фронтовику… Измена президенту — пожалуй, да, имела место. Но Родину свою я не предавал и до сих пор считаю, что новоогаревский договор был неконституционным. В присяге нет ни слова о президенте — я народу давал клятву. 

культура: Следователь корректно с Вами обращался?
Язов: Да, вежливо, то по фамилии, то по имени-отчеству. Грубостей не было. 

культура: Правда ли, что Вас еще допрашивали украинцы?
Язов: Да. Заместитель генерального прокурора незалежной и самостийной Украины Даниленко. Очень интересовался, что мы собирались сделать с Украиной. По совету моего адвоката, иностранному прокурору я отвечать отказался.

культура: Что сильнее всего врезалось в память из времени, проведенного за решеткой?
Язов: 498 дней и ночей в «Матросской Тишине». Целый день в камере горел свет, ночью зажигалась красная лампа. Я пытался прикрыть ее газетой, но тут же входил майор и срывал: не положено. Пришло сравнение на ум, я его в одной из книг приводил: в войну майоры полками командовали, а этот возле «глазка» стоит. Квартиру мою на улице Косыгина Горбачев отдал Шапошникову. Мелочный человек оказался. Знал ведь, что пока обвиняемый находится под следствием, жилье за ним сохраняется. 

культура: С сокамерниками общались? Что за люди были?
Язов: Директор ресторана на Белорусском вокале. Был еще житель Нижнего Тагила, который несколько лет ждал очной ставки с директором магазина из Орехово-Зуево. Одного интересовала моя служба, другого — отношение к Горбачеву. Оба часто путались в своих рассказах. Думаю, у каждого из них была своя «специализация» по Язову. Так что в таких местах молчание — золото... 

культура: Помните день освобождения?
Язов: Конечно! 25 января 1993 года меня отправили в госпиталь МВД. В палату завезли в коляске и сразу под капельницу. Сказали, что я серьезно болен. В тот же день мне объявили, что мера  пресечения заменена подпиской о невыезде. 14 апреля начался суд, а в феврале 1994-го, еще до окончания суда, Госдума нас амнистировала.

культура: А почему Вы амнистию приняли? Валентин Варенников, Ваш заместитель, отказался и был оправдан судом за отсутствием состава преступления.
Язов: Варенников все правильно сделал. А меня все равно бы за танки в Москве осудили. За то, что асфальт ими порушил, денег много насчитали.

культура: У Вас не было потом желания встретиться с людьми, которые Вас арестовывали, допрашивали? Посмотреть им в глаза? Может, дать пощечину?
Язов: Нет, эти люди меня не интересуют. А насчет пощечин — я выше этого. Никогда хулиганом не был. Могу только сказать, что я еще не был арестован, следствия и суда еще не было, а нас, членов ГКЧП, какой-то Нуйкин (публицист Андрей Нуйкин. — «Культура») уже обозвал хунтой.

культура: А что же «хунта» до конца дело не довела?
Язов: Да никто ничего доводить и не собирался. Единственное, что мы четко знали, что нельзя страну расчленять. Все надеялись на Горбачева. Поэтому к нему в Форос поехали. То, что он говорил, что у него связи не было, вранье. Ядерный чемоданчик-то при нем был. Стало быть, и связь была.

культура: Кстати, о Форосе. Вы довольны, что Крым вернули? 
Язов: Конечно.

культура: С чего, по-Вашему, развал СССР начался?
Язов: С законов, которые Ельцин стал принимать и которые ставил выше законов Советского Союза.

культура: С товарищами по ГКЧП встречаетесь?
Язов: Да уже почти никого не осталось. Лукьянов жив, Бакланов, Тизяков…

культура: Как думаете, Советский Союз можно было сохранить? 
Язов: Решающую роль в его развале, конечно, сыграли вдохновители беловежского сговора. Личная вражда Ельцина и Горбачева, в конце концов, предопределила судьбу Советского Союза. Хотя страна могла остаться в рамках конфедерации или даже новой федерации. Но не случилось.

культура: Можете рассказать о преемниках? Тех, кто после Вас Министерство обороны возглавлял.
Язов: Меня, когда я уже был арестован, сменил мой заместитель, начальник Генерального штаба генерал армии Михаил Алексеевич Моисеев. Пробыл он и.о. министра всего сутки. За это время решили, что он «мой» человек, и высказали ему недоверие. Горбачев и Ельцин вызвали еще одного моего заместителя — Главкома ВВС Шапошникова. Горбачев говорит: «С этого дня вы министр обороны». Шапошников отвечает, что он летчик и ничего не знает. Министром быть не может. Тут Ельцин подтолкнул Горбачева: давай, мол, подписывай. Когда СССР развалили, должность министра занял командующий ВДВ Павел Грачев. К Грачеву я хорошо относился. Но он не был стратегом. Как готовилась операция в Чечне? Грачев должен был знать: десантные войска никогда не штурмовали города. Это была непростительная ошибка. А по тому, какие потери понесла армия, — и преступление. Но уж очень рвался президенту угодить. Он в Чечне оружия на три дивизии оставил, с техникой... Помню, Игорь Родионов, когда стал министром, все к Ельцину приставал, что армию кормить надо, а не представительские машины для чиновников за границей покупать. Потом по очереди — ракетчик Игорь Сергеев, Сергей Иванов. И «лучший» министр обороны Анатолий Сердюков, который привел за собой целый гарем и чуть не угробил армию. За ним сейчас Шойгу убирает. Вот он мне нравится.

культура: Вы встречались со многими политиками, главами государств. Можете сказать, к кому из них относитесь с наибольшим уважением?
Язов: Это Цзян Цзэминь. Он у нас в Москве на заводе Лихачева работал. Очень любил петь русские песни. Ким Ир Сен — он обеспечил по указанию Сталина мир на Дальнем Востоке. В политическом смысле сильнее всех, конечно, был Буш-старший. Воевал во Вторую мировую летчиком, был сбит и спасен подводной лодкой, разведчик — являлся резидентом США в Китае. Ну и, конечно, Маргарет Тэтчер. Очень сильная женщина. Приехала ко мне в Министерство обороны запросто. Вместе с женой академика Сахарова Еленой Боннэр в роли переводчицы. Боннэр попросила пепельницу. А я же не курю. И на фронте не курил. 

культура: Недавно умер Войцех Ярузельский... 
Язов: Я был с ним хорошо знаком. Он был очень порядочным человеком. Фактически спас Польшу, введя в стране военное положение. Когда Брежневу доложили, что вокруг Варшавы стоят восемь польских дивизий, ему пришлось отказаться от ввода советских войск.

культура: А у Вас хватило бы воли, как Ярузельскому, ввести в 1991-м военное положение?
Язов: На каком основании? Ярузельский тогда был уже главой государства. У него на это были полномочия. А у меня не было.

культура: Бывает, военные берут власть на себя. Могло ли такое случиться в СССР? Например, говорят, что существовал заговор военных под руководством Тухачевского против Сталина, Вы верите в это?
Язов: Я знаю, что Тухачевский через полчаса после ареста дал признательные письменные показания об этом. Причем его не били. А вообще, он мне неприятен. Сбежал из плена, его поручителя после этого расстреляли. Применил отравляющие газы против тамбовских мужиков...

культура: В своих воспоминаниях Вы рассказываете о легендарной операции «Анадырь» — Куба, 1962 год... Почему выбрали именно Вас?
Язов: В нашу часть приехал маршал Василий Иванович Чуйков. Вызвал меня, заговорил о предстоящем ответственном задании. Вспомнил прошедшие учения, когда мой полк за сутки совершил 500-километровый марш-бросок, отметил слаженность действий. Сказал, что на новом месте придется действовать самостоятельно, возможно, воевать. Правда, куда надо ехать, не сказал. Спросил, не напугал ли меня. Я ответил, что доверие оправдаю. Мы вернулись в штаб дивизии. Я остался в приемной, а он вместе со свитой прошел в кабинет командира дивизии. Через несколько минут пригласили меня. И Василий Иванович объявил, что на должность командира 400-го отдельного мотострелкового полка предлагает полковника Язова. Спросил, есть ли у присутствующих вопросы. Вопросов не было.

культура: Говорят, будто офицеры, узнав название операции, захватили с собой шапки-ушанки...
Язов: Действительно, подумали, на Север отправляют. Что идем на Кубу, мы поняли, только вскрыв пакет в скандинавских проливах. 

культура: Это правда, что с вами был послан полковой оркестр?
Язов: Да — в бой же идут под музыку.

культура: Про службу на острове Свободы Вы подробно рассказали в своей книге. И как ракеты размещали, и как кубинцы обижались, когда Вы не разрешали им сбивать американские самолеты. А каким было возвращение?
Язов: Встретил нас дурак — начштаба 11-й армии. На Кубе мы сильно поизносились, шинели съели мыши, а он сказал: «Пока не оденетесь по форме, на берег не пущу». И вот сотни человек одевались, кто во что смог. Через сутки нас всех рассчитали. Солдат демобилизовали, офицеры разъехались к местам прежней службы...

культура: Как произошло Ваше возвращение в Минобороны?
Язов: После отставки мне звонили бывшие подчиненные, просили проконсультировать, помочь. В Кремле, узнав об этом, отдали соответствующее распоряжение. И я начал работать официально — в должности генерального инспектора Минобороны России. Кабинет в Генштабе на Знаменке дали.

культура: Да, кабинет хорош, метров сто. Карты, правительственные «вертушки». Что, и с президентом связь есть?
Язов: Могу и с ним поговорить. Меня ни в чем не ограничивают. 

культура: А что у Вас в сейфе? Не секрет?
Язов: Какой секрет... Кто в наше время документы в сейфе хранит? Книги там лежат.

культура: Велика ли пенсия?
Язов: Около 100 тысяч рублей. Еще 15 тысяч Минобороны доплачивает.  Машина «Тойота» за мной закреплена и два штатских водителя. Все.

культура: Вы свой партбилет так и не сдали? 
Язов: Нет.

культура: А взносы платите?
Язов: Вот взносы платить некому.


Под конец беседы Дмитрий Тимофеевич показал книгу немецкого историка Игнаца Лозо «Августовский путч 1991 года. Как это было» с дарственной надписью и с закладками, которые маршал сделал на страницах с упоминанием своей фамилии. Видно, что Язов проштудировал ее от корки до корки. И не во всем с автором согласился: «Мы не были заговорщиками. И крови на нас нет».