Валерий БУРТ

26.01.2024

Материал опубликован в декабрьском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».

27 января Россия отмечает 80-летие со дня окончательного снятия блокады Ленинграда. В 1944-м в этот день на улицах героического, многострадального города гремел праздничный салют. А годом ранее, в начале сорок третьего, было прорвано вражеское окружение, вследствие чего снабжение блокадников несколько улучшилось. О самых страшных днях и месяцах жизни ленинградцев в осаде, об ужасах и невероятных подвигах, пришедшихся на первые военные зиму и весну, «Свой» рассказывал ранее. Здесь — факты и свидетельства, относящиеся к последнему блокадному году, к периоду, который непосредственно предшествовал долгожданному освобождению.

ДОРОГА ЖИЗНИ И КОРИДОР СМЕРТИ

В день прорыва блокады радио, по словам Ольги Берггольц, «пело и говорило до ранней зари». Ленинград тогда вздохнул чуть свободнее, на лицах людей стали появляться улыбки, а голоса блокадников зазвучали громче, уверенней. Город тем временем все так же подвергался обстрелам, причем германская артиллерия палила с особой яростью, словно мстя за собственные неудачи на фронте. Ежедневно на улицах полыхали огненные смерчи, рушились здания, погибали мирные жители...

28 января 1943 года Всеволод Вишневский в своем дневнике записал: «Утром тревога... Последние бомбежки и обстрелы сильно влияют на настроение и психику ленинградцев. Есть что-то недоуменное, усталое, есть раздражение: «В чем дело? Ведь блокада прорвана?»... Бродили с С.К. (жена писателя. — «Свой») по городу... Все новые и новые разрушения... Мрачное впечатление от площади Урицкого; порваны провода, зияют окна на фасаде Зимнего дворца (выбиты уцелевшие ранее зеркальные стекла). Выбиты стекла и в здании штаба и в угловом доме на Невском. Кое-где окна забиты фанерой и досками. На площади — костры: идет срочный ремонт поврежденной трамвайной линии». А еще Всеволод Витальевич отметил в те дни: «Как изменилось выражение лиц у людей, особенно у женщин — такая сосредоточенность, замкнутое спокойствие. Только девчушки и мальчишки неизменно веселы — в ватничках, беретах, с противогазами».

Варварские атаки нацистов не могли повлиять на планы ленинградцев. Они восстанавливали нарушенные войной связи города с остальной территорией страны. Всего за 17 (!) суток была проложена железнодорожная ветка Шлиссельбург — Поляны протяженностью 33 километра, прозванная «Дорогой Победы».

Строили в основном женщины. Им, голодным, ослабленным, мерзнувшим на холодном ветру, приходилось трудиться не покладая рук на заболоченной местности: рубить лес, забивать сваи, таскать рельсы. Линия фронта проходила в считанных километрах от трассы, и фашисты регулярно бомбили ее. Убитых блокадники хоронили прямо на обочине...

7 февраля 1943 года на Финляндский вокзал впервые за период осады прибыл поезд с Большой земли, доставивший жителям города продовольствие и медикаменты. Вел состав машинист Иван Пироженко.

Те рейсы все еще оставались крайне опасными, поэтому поезда ходили лишь в ночное время. На некоторых участках дорога простреливалась, как на линии фронта. Такие места называли коридорами смерти.

ПАЕК «ИЗОБИЛИЯ»

Возобновилось пассажирское сообщение между осажденным градом и столицей СССР. «Невозможно себе представить, что можно сесть в поезд в Ленинграде и выйти на платформу в Москве», — восхищалась писательница Вера Инбер. Такое путешествие тоже было отнюдь не безопасным: двери вагонов во время движения оставались открытыми, пассажиры ехали без света, готовые в случае аварии или тревоги выпрыгнуть из поезда. В июне, когда наступили белые ночи, сообщение было приостановлено. Возобновилось оно в ноябре 1943 года, когда между Москвой и Ленинградом стал курсировать скорый пассажирский поезд.

Благодаря налаженным железнодорожным перевозкам продуктов стало больше, постепенно увеличивались продуктовые нормы. Теперь рабочим и специалистам оборонных заводов и «горячих» цехов выдавали 700 граммов хлеба в день, другим заводчанам — по 600 граммов, служащим — по 500, иждивенцам и детям — по 400. После мизерных пайков это казалось изобилием. Как писала Ольга Берггольц, «Дорогой жизни шел к нам хлеб, дорогой дружбы многих к многим. Еще не знают на земле страшней и радостней дороги».

На предприятиях вновь начался выпуск натуральных продуктов: макарон, печенья, конфет, кофе, какао. Благодаря завозу скота в пригородные хозяйства в городе появились мясо и молоко. После страшного голода продукты из них воспринимались как пища для гурманов. И тем не менее даже слух о том, что где-то выдают конфеты и печенье, ленинградцев радовал, вызывал у них оптимизм: значит, мол, и нам вскоре доведется полакомиться.

И все же продовольствия, которое стало поступать в Ленинград, хватало лишь для того, чтобы слегка приглушить у измученных жителей постоянный голод. По-прежнему в больших количествах выпускались суррогаты: колбаса из альбумина, солодовое молоко, продукты из жмыха и отходов зерна, растительный студень.

АРИЯ В ПРОМЕРЗШЕМ ЗАЛЕ

Люди были все еще очень слабы, но многие из них уже начали испытывать голод иного свойства. Заполнялись кинозалы, возле театров, как и в мирное время, спрашивали, нет ли лишнего билета. Идя на спектакли, горожане старались принарядиться: женщины надевали вечерние платья, мужчины — костюмы. Впрочем, эти наряды вполне органично — в соответствии с духом времени — сочетались в фойе и зрительных залах с гимнастерками и кителями.

Весна сорок третьего выдалась холодной. По воспоминаниям врача Зои Игнатович, «люди наматывали на себя шарфы, платки, одеяла, какие-то несусветные балахоны, куски меха и т.п., совершенно не стесняясь своего маскарадного вида». С наступлением тепла картина поменялась, с улиц исчезли телогрейки и ватные штаны. Жители города на Неве облачались в довоенные вещи, причем тщательно выстиранные и выглаженные. Заметно больше в общественных местах стало причесанных, подчеркнуто аккуратных людей.

Приметы блокадного времени никуда не делись. На концерте Якова Флиера в филармонии на сцене, у самой клавиатуры рояля, стоял рефлектор. Изредка пианист подносил к нему руки, чтобы хоть немного согреться. Во время другого выступления — Якова Зака и Давида Ойстраха — загрохотали зенитные орудия, но музыканты продолжали играть, а зрители — наслаждаться музыкой...

В марте 1943-го Театр оперы и балета имени Кирова показал премьеру «Пиковой дамы». «Весь спектакль отпечатался в моей памяти, как на кинопленке, — вспоминала через десятилетия знаменитая Галина Вишневская, которой в ту пору было шестнадцать лет. — И сейчас вижу перед собой изможденного Германа, Лизу с обнаженными, синими и тощими, как у скелета, плечами, на которых лежит толстый слой белой пудры; великую Софью Преображенскую — графиню (такого драматического меццо-сопрано я уже за всю свою жизнь не услышу), — она тогда была в самом расцвете своего таланта. Когда они пели, изо рта у них валил пар. То волнение, потрясение, которое я пережила там, было не просто наслаждением от спектакля: это было чувство гордости за свой воскресший народ, за великое искусство, которое заставляет всех этих полумертвецов — оркестрантов, певцов, публику — объединиться в этом зале, за стенами которого воет сирена воздушной тревоги и рвутся снаряды».

СТРАШНЫЕ ТРАГЕДИИ, МАЛЕНЬКИЕ РАДОСТИ

Дневник Всеволода Вишневского изобилует ценнейшими подробностями. Писатель внимательно вглядывался в быт Ленинграда и на основе личных наблюдений, услышанных разговоров тщательно вырисовывал картину событий, рассказывал об исполненных оптимизма настроениях жителей (город выстоит, положение на фронтах — тому порука), о хрупкости веры в скорый успех (ибо враг еще очень силен): «Все думают о будущей зиме, хотя наступает весна... Горький опыт! Что еще ждет наш Ленинград? Немцы опять подвозят химические снаряды. Наши части получают новые противогазы».

В мае 1943-го финский журнал Suomen Kuvalehti сравнивал город на Неве с рукой, сжимающей горло рвущегося на Восток немецкого солдата: тот, дескать, все еще надеется перевернуть ход битвы и даже предполагает, что «нынешним летом судьба Петербурга будет решена».

Подтянув к Ленинграду новые тяжелые орудия, фашисты без остановок били по городу. В районе Пулкова при разрывах огромных снарядов образовались воронки диаметром в 12 метров и глубиной в 5 метров. Число жертв множилось ежечасно.

«Какой кровавый день! Сейчас опять грузовик, полный трупов. Из-под брезента видны обнажившиеся кости ног. В прозрачном свете белой ночи все это ясно видно, — записала в своем ленинградском дневнике Инбер. И тут же поведала об увиденном юноше лет четырнадцати-пятнадцати, растерзанном, с землисто-бледным лицом: «Он полулежал в крови: обе ступни ног были размозжены и висели черно-красными лохмотьями. Когда его клали на носилки, он кричал:

— Главное — обидно! Я такой молодой, а что они со мной сделали! Лучше бы убили к черту!

Поразило меня это слово «обидно». Сначала я думала, что ослышалась. Но нет. Мальчика внесли уже в здание, а оттуда все доносился вопль:

— Обидно!»

Рядом с чудовищными трагедиями находилось место и маленьким радостям. На короткое время забыться, отрешиться от тягот блокады некоторым счастливчикам помогали котята. Несмотря на то что городские квартиры одолевали крысы, достать кошку в Ленинграде было непросто. На рынке усатые-хвостатые стоили дорого. Кто-то за домашнего питомца предлагал в объявлении «дачку на Лисьем Носу» — в районе, который сильно простреливался. Состоялась ли сделка? Бог весть...

Ленинградский зоопарк во время войны опустел: многие звери погибли от бомбежек и обстрелов, другую часть эвакуировали. К счастью, уцелела всеобщая любимица — бегемотиха Красавица, попавшая сюда еще до революции.

Прокормить огромное животное и в обычное-то время нелегко, а в блокаду это была тяжелейшая задача. С ней успешно справилась опекавшая Красавицу Евдокия Дашина. Корм состоял в основном из 4–6 килограммов смеси травы, овощей, жмыха. Остальная доля рациона приходилась на распаренные опилки. Пищевой ценности они не имели, зато заполняли желудок и приглушали чувство голода.

УЛЫБКИ И СЛЕЗЫ

Спортивные состязания проводились и в самые тяжелые дни блокады. Устраивались легкоатлетические кроссы, выходили на поле футболисты. В историю вошел матч, состоявшийся в мае 1942-го: местные динамовцы встречались со сборной Балтийского флота.

Главная цель проведения встречи была не спортивная, а морально-психологическая. Требовалось показать всем, в том числе врагам: Ленинград, несмотря ни на что, жив, а ленинградцы не только обороняются и трудятся, но и занимаются спортом. Игроки обеих команд покидали поле, обнявшись, бережно поддерживая друг друга. Внушительный счет 6:0 в пользу «Динамо», наверное, обрадовал победителей, хотя не особо огорчил и проигравших. Футболисты были довольны тем, что хватило сил доиграть матч, который, конечно же, вдохновил не только участников, но и всех жителей города.

В 1943 году график соревнований существенно расширился. Еще до частичного прорыва блокады на старт выходили лыжники и конькобежцы, сражались на льду хоккеисты. В мае прошла общегородская военизированная эстафета, первенство в которой оспаривали 10 мужских и 20 женских команд. Стартовавшие на Дворцовой площади бегуны финишировали на Невском проспекте. У них эстафетные палочки приняли одетые в противоипритные костюмы спортсмены, тех сменили велосипедисты, а сильнейшего выявили мотоциклисты.

Неоднократная чемпионка СССР и Ленинграда по теннису Наталья Ветошникова рассказывала о том, что каждый день повторяла себе: первенство Союза нужно выиграть во что бы то ни стало, права умереть у нее нет. В июле 1943-го она, сильно исхудавшая, участвовала в женском городском турнире. «Мужского разряда в тот год вообще не было: все мужчины ушли на фронт, — рассказывала впоследствии Наталья Борисовна. — А мы, женщины, были голодные, еле двигались по корту, но как-то играли, к счастью, в те три дня, когда мы играли наше первенство, Петроградский район не обстреливался».

Немцы били по Ленинграду не только из тяжелых орудий, активно применяли авиацию. За 1943 год вражеские самолеты сбросили на город 600 фугасных и более 2600 зажигательных авиабомб. Со временем налетов становилось все меньше. Крепла мощь ПВО, да и с резервами у фашистов стало хуже. Их все сильнее теснила Красная армия. Последняя вражеская бомба упала на Ленинград 17 октября 1943 года.

К ноябрьским праздникам блокадники получили особенный паек — с сахаром, чаем, мылом, мясом, маслом, сухофруктами и вином. Ребятишкам удалось полакомиться конфетами и шоколадом. Многие дети не видели сладостей с осени сорок первого. А в декабре горожанам выдали самые настоящие яблоки: по четыре штуки на человека. Народ улыбался сквозь слезы: «Мы и вкус-то их забыли».

Запись из дневника Вишневского от 3 декабря 1943 года сообщает: «Вечером возвращались пешком. Темно. Приятно горят голубые лампочки на домах — впервые увидел за два с половиной года. Поэтому часть тротуаров освещена достаточно светло, — уже не приходится идти на ощупь. Подморозило, идем медленно, — быстро ходить нам еще трудно».

До полного снятия блокады оставалось без малого два месяца.