Александр РЕПНИКОВ, профессор ГИТИСа

09.02.2013

195 лет назад, 1(13) февраля 1818 года, в Москве родился Михаил Катков — человек, которого спустя несколько десятилетий будут активно проклинать либералы и прочие революционные демократы.

Проклятия сочетались с благоговейным трепетом авторов, мечтавших публиковаться в редактируемых Катковым «Русском Вестнике» и «Московских ведомостях», и искренним, хотя и не без критических замечаний, уважением со стороны других русских консерваторов. В советские годы публицист будет окончательно проклят и практически забыт. И вот сегодня сочинения Каткова возвращаются на наши книжные полки.

Несколько лет тому назад мне довелось увидеть печальную сцену, как жильцы, въехавшие в московскую квартиру, выносили стопки книг, оставшиеся от прежней хозяйки. Романы почвенников и западников, советских «литературных генералов» и диссидентов, классиков и современников выстраивались ровными рядами у ближайшей помойки. Из разговоров с друзьями и коллегами я сделал вывод, что сегодня это явление практически повсеместное. И если еще совсем недавно — даже в далеко не самых читающих семьях — книжные полки, богатые собраниями сочинений порой ни разу не прочитанных авторов, были символом некого советского аристократизма, то сегодня многие просто пытаются избавиться от этого «хлама». А потому издание каждого нового собрания сочинений начинает казаться маленьким подвигом. И выход шеститомника Михаила Каткова, скажем прямо, на сегодняшний день не самого популярного автора среди публицистов-консерваторов XIX века, стал событием весьма удивительным.

Издание произошло в неожиданно краткие сроки с 2010 по 2012 год при постепенном росте тиража томов. Что, кстати, тоже удивило. Как и вступление к первому тому, где автор назван «лучшим публицистом всего XIX столетия». Восторженность в оценках публикуемого публициста и непримиримость к его оппонентам («крамола», «подрывные статьи», «подметные листки», «антигосударственные злоумышления» и так далее) — зеркальное и не лучшее наследие советской критики. Все-таки догматизм, не важно, марксистский или имперско-консервативный, — не для издания, претендующего на академичность. Что же касается самих катковских текстов, то историки, филологи и искусствоведы найдут в них для себя немало интересного. Рядовой же читатель едва ли осилит книги, одна из которых превышает тысячу страниц. И это понятно. Сегодня мало кого заботят споры позапрошлого столетия о «польском вопросе», западничестве и славянофильстве, православном кресте на Святой Софии и тому подобные рассуждения Каткова.

А вот катковская литературная полемика, его размышления о культуре и образовании написаны ярко и читаются с большим интересом. «Школа имеет целию воспитание ума… Воспитывать не значит развлекать, раздроблять, расслаблять; воспитывать значит собирать, сосредотачивать, усиливать и вводить в зрелость». Актуально, не так ли? А ведь даже осмеянная современниками Михаила Каткова его любовь к «древним языкам» имеет глубокий смысл, поскольку связь между отказом от «мертвой» латыни и появлением сегодняшней языковой игры в «олбанский йезыг», как мне кажется, очевидна. Отсутствие фундамента в образовании, как и в культуре, приводит к атомизации восприятия — клиповому мышлению, в котором нарушается логическая последовательность. А «усвояя шаг за шагом букву и дух древних языков, учащиеся самолично входят в мир истории и овладевают первоначальными источниками исторического ведения. Они усвояют себе историю на самом деле всеми своими способностями и инстинктами. Они овладевают действительно бывшим, а не заучивают чужие рассказы и рассуждения…»

К слову, если в образовании для Михаила Каткова фундаментом были классические языки, то в литературе — наследие и личность Александра Пушкина: «Русский народный поэт, он имеет полное право на почетное место в пантеоне всех времен и народов. На произведениях его зрелой поры лежит печать совершенства. Это мир творчества, самородный и самобытный, как по веществу, так и по образу». Прослеживая еще глубже корни культуры, Катков отмечал, что «начало религиозное есть самое внутреннее и самое священное начало в человеке… Отнимите у человека его науки, его искусства, его гражданственность, вырвите тот корень, из которого все это вырастает — и что останется? Останется существо с одними животными потребностями, — потребностями дышать, пить и есть».

Конечно, без удовлетворения «потребностей тела» человек долго не проживет, но думать нужно и о «потребностях духа». Поэтому, размышляя о народных театрах, Катков особо писал, что их устройство «принесет народу несомненную пользу, отвлекая его от тех грубых увеселений, на какие он теперь осужден. Все мы кричим о пьянстве и разврате городской черни, — а что делаем для противодействия этим порокам… Уменьшить пьянство мы надеемся уменьшением числа кабаков… меряем расстояние их от церквей и определяем часы, когда народу в них можно напиваться и когда нельзя». Тоже актуально, не правда ли?

Впрочем, мир русского консерватизма XIX века, его актуальность для сегодняшнего дня открываются непросто. Ведь одно дело — надергать цитат и догматизировать их, противопоставив опыту последнего столетия, и совсем другое — научиться подходить к этому наследию творчески.