Лидия СЫЧЕВА, Вологда

23.06.2015

Вологодское фестивальное лето в разгаре, гостям и горожанам есть на что посмотреть и чему подивиться. В Год литературы впервые прошел форум «Четвертая Вологда», посвященный автору «Колымских рассказов». «Есть три Вологды: историческая, краевая и ссыльная. Моя Вологда — четвертая», — объяснял читателю сам Шаламов, пытаясь соединить в мемуарах настоящее, прошлое, будущее. Самое время задаться вопросом, прозвучавшим и в рамках мероприятия: «Чем прирастет городская культура, проводя такой фестиваль?»

Духовно для Шаламова Вологда — город чужой, он принимает его скрепя сердце. В этом смысле писатель — наследник своего отца, которого неоднократно упрекает за позитивизм. Священник Тихон Шаламов относил себя к «просвещенному духовенству» и повергал местных жителей в шок: в доме у него вместо иконы висела освященная репродукция Рубенса. Эта «оригинальность» впоследствии развилась в целую концепцию — после 1917 года отец Тихон стал идеологом обновленческого раскола.

Сын же утратил веру в Бога еще в предгимназические годы. Традиционная, историческая Вологда чужда Варламу; отец был в оппозиции к властям, потому и «краевая» ипостась города не вызывала уважения, вся «культура» шла в семью от ссыльных, с которыми много общался отец Тихон. Шаламов пишет: «Третья Вологда обращена духовно, а зачастую и физически, материально — к Западу… Европе, Миру с большой буквы». Эта роль города ближе ему, чем первые две. Она фактически определила и его интерес к политике, и последующую судьбу…

Советские диссиденты (Шаламов ядовито называл их «прогрессивным человечеством») пытались в 70‑е годы использовать его творчество для своих целей — разрушения государства. И получили жесткую отповедь — неудобный Шаламов не хотел участвовать в «кампанейщине». (Известен и его конфликт с Солженицыным — суть художественной правды они понимали по-разному.) Однако на фестивале «Четвертая Вологда» явно просматривалась попытка реинкарнации «прогрессистов» под видом «новых гуманистов». Шаламов для них — уместный повод поговорить о «черносотенной» Вологде. Разумеется, «прогрессивное человечество» в 1917 году хотело как лучше, ну а развал страны, отпадение территорий, Гражданская война — за это они не отвечают. На те же грабли и с тем же результатом наступили прогрессисты и в 1991‑м. Ныне пластинка заводится в третий раз за последние сто лет. Провинциальные либералы отличаются от столичных коллег простодушием: играя с огнем, они не предполагают последствий. Один из участников высказал на конференции здравую мысль: если бы отец Тихон знал о грядущей судьбе сына, вряд ли с таким рвением бросился бы в раскол; именно идеология возгонки нетерпимости предшествовала раскрутке репрессивной машины.

К сожалению, эта тема — трагедии русского духа, воплощенной и в старшем Шаламове, и в его сыне, не получила на конференции должного внимания. А жаль! Содержательной мировоззренческой дискуссии не получилось. Кто, почему и с какими мотивами разрушал государство, где так вольготно жилось ссыльным в Вологде — они даже за границу могли выезжать? Была ли вина отца в судьбе сына? Почему обновленцы, ратовавшие за справедливость, закрывали глаза на репрессии в отношении священников, не разделявших их убеждений? Как связаны троцкизм и позитивизм?

Эти вопросы даже не были поставлены, зато прозвучали весьма спорные мнения. Удивил «мотор конференции» Валерий Есипов: оказывается, 60‑е годы ХХ века были «страшными временами», поскольку в культурной жизни Вологды задавала тон писательская организация. Для литфестиваля это весьма странный тезис, тем более, что тогда на всю страну звучали имена Николая Рубцова, Василия Белова, Ольги Фокиной, Александра Яшина. Либерально-позитивистский перекос организаторов очевиден: есть «свои» люди, и есть «случайные», и никакая дискуссия невозможна.

Такой подход совершенно не соответствует духу Вологды: города русского, глубинно-метафизического. На фестивале прошел вечер либерального журнала «Знамя» (много печатавшего Шаламова), но никак не был представлен, допустим, почвеннический журнал «Москва» (где Варлам Тихонович работал внештатным корреспондентом). И, кстати, главным редактором издания в постсоветское время был бывший политзаключенный Леонид Бородин. (Правда, сидел он не за троцкизм, а за христианский социализм.) Да и говоря о трагической судьбе Шаламова, не лишне было бы напомнить публике, что замечательные русские писатели Владимир Зазубрин, Павел Васильев, Борис Корнилов, Николай Клюев, Сергей Клычков, Петр Орешин были расстреляны в роковые годы, хотя в политической деятельности не участвовали.

… Шаламов был честным писателем: в этом сила его слова и секрет притягательности. Честность есть бесстрашие и мужество. Ныне в России «мягкое время», не сравнимое с шаламовским. Но честность по-прежнему в дефиците, она нужнее, чем политическая борьба, с честности, может быть, начинается всякое искусство вообще. На фоне Шаламова любое лукавство слишком заметно. Так что устроителям фестиваля хочется пожелать одного: быть достойными своего героя.