Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

24.05.2017

Музей AZ приготовил к собственному двухлетию необычный подарок. Проект «Игра» — всего лишь четвертая экспозиция, открывшаяся в стенах частной институции. Однако за кажущейся неторопливостью стоит не только научный подход (работы для прошлого показа — иллюстрации Зверева к Андерсену — были обнаружены сотрудником галереи Натальей Волковой в Российском государственном архиве литературы и искусства), но и стремление делать нескучные выставки. 

Каждый раз придумывается концепция, меняется внешний вид залов, появляются фальшстены, экраны, лайтбоксы, снимается небольшой фильм. Нынешний вернисаж не стал исключением. Вновь — полностью преображенный музей, превратившийся в особое игровое пространство, где в одной «песочнице» с Анатолием Зверевым оказались Дмитрий Краснопевцев, Владимир Немухин, а также молодой Платон Инфанте.

Первый этаж — царство Краснопевцева: натюрморты с засохшими цветами, странные сочетания утвари — бутылка и висячий свисток, привязанная ваза, камень-талисман «куриный бог». Куратор Полина Лобачевская, лично знавшая художника, рассказывает в буклете, что он был своеобразным хранителем древности: «...жил в окружении бесчисленного количества старинных сосудов, кувшинов, окаменелостей, добытых на раскопках канувших в Лету городов и поселений». 

Неспешные, написанные в серо-лилово-коричневой гамме картины напоминают «тихое делание» итальянского метафизика Джорджо Моранди, чья выставка сейчас проходит в ГМИИ им. А.С. Пушкина. Сходство усиливается цитатами самого Краснопевцева: «Искусство нашего времени, как никогда прежде, требует тишины. Величавое, строгое, уравновешенное, оно должно пробуждать в нас чувство покоя, порядка, постоянства и прочности — всего того, чего лишены мы в этой безумной, уродующей души повседневности».

Впрочем, есть и отличия. Итальянец пытался укрыться внутри вещей, а наш мастер смотрел в прошлое. Это подчеркивается мультимедийным творением Платона Инфанте, где строки из «Илиады» перемежаются высказываниями Краснопевцева. Гомер описывает сражение между троянцами и ахейцами: «Быстро его поражает он в бляху косматого шлема / И пронзает чело: пробежало глубоко внутрь кости / Медное жало, и тьма Эхеполовы очи покрыла». Краснопевцев меланхолично замечает: «Жизнь говорит — да, смерть говорит — нет, и этот диалог бесконечен». Жонглирование живым и мертвым, ушедшим, но не исчезнувшим становится игрой, то есть культурой, если отталкиваться от мысли одного из самых авторитетных исследователей XX века Йохана Хёйзинги. 

Второй этаж отведен под картины ушедшего в прошлом году Владимира Немухина. По словам Лобачевской, однажды художник обнаружил на полу в троллейбусе игральную карту и решил, что это судьба. В 1960-е он создал множество натюрмортов, наполовину абстрактных и наполовину рельефных, где чистая форма вступала во взаимодействие с материальными вещами. 

Главными «персонажами» стали именно карточные колоды. Этот этаж отсылает к литературоцентричному Золотому веку русской культуры: Пушкину, Достоевскому... А заодно к диалектике повседневности и случайности, исследованной Лотманом в связи с азартной игрой.

И наконец, третий зал: здесь нашли свое пристанище работы Анатолия Зверева, отразившие неспокойный XX век, непривычные композиции, где мастер экспериментирует с супрематизмом. 

Частый «гость» на картинах — бутылка. Ее можно воспринимать как часть автобиографического сюжета, а можно вспомнить, что вся жизнь неприкаянного автора была позой. Дополняют произведения мультимедийные объекты Инфанте — сына художника Франсиско Инфанте-Араны. Творения, в которых легко перепутать действительность и виртуальную реальность, убеждают: игра продолжается и в XXI столетии.

Представляя выставку, Лобачевская отметила, что одной из целей создателей было заставить зрителей рассмеяться, растормошить их, позабавить, показать, что сами живописцы, забронзовевшие в глазах потомков, вовсе не чурались юмора. Но это уже добавочная опция. Ведь, как считал тот же Хёйзинга, к игре можно относиться и со звериной серьезностью: все равно — удовольствие гарантировано.