Я вас люблю, красавицы столетий
08.04.2016
Музей АЗ представляет выставку «Красавицы столетий». Это третий проект частной институции, целиком посвященной творчеству Анатолия Зверева. На сей раз публике показали 55 женских портретов (в специально изданный альбом вошло 100).
Первый этаж занимает графика, в которой проявилось творческое кредо героя экспозиции: «Минута размышления, / Секунда столбняка, / Эскиз в одно стремление — / Наверняка». Некоторые рисунки — например, лаконичный женский профиль — напоминают листы Жана Кокто. Последний, кстати, лестно отзывался о картинах Зверева: «Этот художник один прошел весь путь нашей западной живописи от раннего Пикассо до наших дней».
В подтверждение тезиса — второй этаж, где даны прямые параллели между работами отечественного мастера и произведениями европейского искусства. Огромные печальные глаза зверевских «детуль» (его фирменная фраза «Садись, детуля, я тебя увековечу» украшает одну из стен музея) — перекликаются с загадочными фаюмскими портретами: образцами живописи Древнего мира. Изображения светских девушек с гордо посаженными головами сравниваются с работами Дюрера, Кранаха, Веласкеса. А нежный портрет Оксаны Асеевой, вдовы поэта, в желтовато-охристых тонах — с Ренуаром.
Третий этаж — девушки, нарисованные Зверевым, уже вне искусствоведческих сопоставлений. Дрожащее изображение Елены Рыбчевской-Кравченко (1981) дышит духами и туманами. Она позировала не раз, однако поначалу результат не впечатлял: «От готовых портретов хотелось отвернуться». Однажды рано утром Зверев заявил: «Надевай меха!» Модель вспоминает: «Признаться, в семь утра мне было не до бессмертия. Невыспавшаяся, в креме, злая от свалившегося на меня богемного образа жизни, в старом пальто с меховым воротником, я раздраженно плюхнулась на стул. Он работал долгий час... «О-о-ох», — только и смогла я выдохнуть от восторга». Другая модель, Зоя Берлинская, признавалась: «Мой портрет, сперва вызвавший у меня лишь недоумение, нравится мне с каждым годом все больше, я смотрю на него и радуюсь — вот какая я была!»
Воспоминания о Звереве-человеке поражают широким спектром эмоций: от ужаса до восхищения. Вызывающе неприкаянный, неопрятный («похожий на бомжа»), готовый в любой момент взорваться и через секунду вернуться в благостное настроение, он был, по уверению некоторых, добрым и мягким. Отношения со вдовой Асеева, которая годилась художнику в матери, можно описать рифмой: «любовь — кровь». Восхищение женщиной густо переплеталось с ревностью и даже жестокостью.
Зверев-художник фонтанировал самобытностью: мог облить пивом лист, прежде чем начать работать, или швырнуть овсяной крупой в еще не высохшую картину. И получалось хорошо и даже художественно оправданно. «Зверь», как называли его приятели, действительно впитал западную традицию — ту, которая шла от фовистов и Кеса ван Донгена с их буйством красок. Но еще более важная черта его творчества — следование красоте. И это радикально отличает нашего художника от европейских мастеров того времени: того же экспрессиониста Бэкона с его уродливыми деформированными изображениями. Женские головки Анатолия Зверева — пленительны, милы и в хорошем смысле старомодны. А дикий имидж их автора — дело десятое.
