Пушкин, Чехов и… Цветаева? Казалось бы, самые изученные и популярные имена русской литературы. Святая святых отечественного историко-культурного наследия, запечатленная в сотнях томов литературоведческих и архивных исследований. Но нет предела новым находкам и открытиям. «Культура» побеседовала с главным хранителем Крымского литературно-художественного мемориального музея-заповедника Владиславом Кожиным о том, как уживаются в рамках одной культурно-просветительской институции наши классики и их наследие.

– Владислав, почитателям русской литературы привычны «монографические» музеи, посвященные конкретному имени из школьного учебника. Крымский же музей-заповедник объединил Пушкина и Чехова, а скоро, кажется, готов открыть и цветаевскую страницу. Хватает ли сил?

 
– Для начала стоит вспомнить историю нашего учреждения. Крымский литературно-художественный мемориальный музей-заповедник был создан в 2016 году. Раньше отдельно существовали Дом-музей А. П. Чехова в Ялте, к которому в восьмидесятых годах присоединили дачу О. Л. Книппер и А. П. Чехова в Гурзуфе, расположенную рядом с Пушкинской скалой, – обратите внимание, уже тогда эти имена стали соседствовать в музейной среде. После, в 2006 году был создан филиал на даче «Омюр», в доме-замке знакомой Чехова, генеральши Капитолины Михайловны Иловайской, где писатель провел, по его словам, самые счастливые и плодотворные полгода с октября 1898 по апрель 1899 года, – сейчас это наш отдел «Чехов и Крым», место с совершенно особенной и потрясающей историей: здесь Чехов получил вести об успехе «Чайки», здесь он задумал «Даму с собачкой» и написал среди прочего «Душечку». Здесь он лично познакомился с Горьким и беседовал с юным Волошиным. Наконец, в 2016 году к нам был присоединен Музей А. С. Пушкина в Гурзуфе, и мы стали именно Крымским литературно-художественным мемориальным музеем-заповедником. Это плодотворное и творческое сотрудничество, можно сказать, предначертано свыше: Пушкин был любимым литератором Антона Павловича, Толстой называл Чехова Пушкиным в прозе – и всех их объединял Крым. Словом, все шло к тому, чтобы существовать как нельзя более гармонично. Сохранение знаний о Пушкине в его единственном мемориальном музее в Крыму, который располагается в самой старой постройке ЮБК, выполненной в европейском вкусе, налагает на нас определенную ответственность. Сейчас в музее идет масштабная реставрация с элементами реконструкции, будут восстановлены бельведер и мезонин, который видел и в котором (как доказывал Бертье-Делагард) жил Пушкин. Эти элементы дома, описанные в мемуарной литературе того времени, были убраны при следующих владельцах дома. В ходе реэкспозиции при этом сам дом получит совершенно новое продолжение: в результате научных исследований наконец-то был установлен автор проекта. Им оказался барон Бернар Фон-Дер-Флис, который под началом герцога Ришелье занимался проектами гражданской и военной инфраструктуры молодой Новороссии, а также работал и в других регионах, например, строил мосты в Тульской губернии.

Любопытно, что Пушкин здесь оставил после себя, помимо бесценного творчества и нематериального наследия, например, известный кипарис, к которому, по собственным словам, «привязался чувством, похожим на дружество» и который поныне растет и здравствует в двух шагах от дома. Однако гурзуфский музей выступает хранителем и еще одного пушкинского «памятника» – это платан, высаженный в годовщину смерти поэта в 1838 году после посещения этого домика ранее императорской фамилией, которая путешествовала по Крыму вместе с Василием Жуковским. Именно Жуковский – тот самый «побежденный учитель», надоумил хозяина дома, которым в ту пору был киевский генерал-губернатор Иван Фундуклей, посадить платан в память о своем «победителе-ученике». Уже тогда началась мемориализация этого пространства. Пушкин прожил здесь три недели, верно, лучших в первой своей молодости, начал здесь поэму «Кавказ», познакомился с Байроном (один из Раевских читал в оригинале, разъяснял русскому поэту азы английского языка, открывая Пушкину ключи к Шекспиру), здесь он в библиотеке герцога Ришелье отыскал томик Вольтера и написал «Нереиду», здесь зародились строчки «Редеет облаков летучая гряда» и отсюда поэт уехал, пусть и преображенным человеком, но уехал навсегда. А дом-то остался и сразу почти стал памятником. Потом здесь гостили Мицкевич и Грибоедов, бывал император Александр I, но что же было дальше? Кто посещал это место? Кто приходил за именем поэта? И вот всё это мы постарались увязать в новой концепции обновленного Музея А. С. Пушкина – подлинного «дома пяти эпох», чудом уцелевшего до наших дней без кардинальных перестроек.

 
Вернемся в Ялту. Дом Антона Павловича Чехова, который сохранился стараниями его сестры Марии Павловны, является уникальным музеем с точки зрения сохранности и по своим мемориальным и историческим достоинствам стоит в одном ряду с такими величинами, как, например, Ясная Поляна, где также сохранились многочисленные свидетельства жизни русского титана от литературы. Попадая на Белую Дачу в Аутке (а именно так дом Чехова прозвали местные со дня его постройки), вы действительно оказываетесь в гостеприимном доме писателя, где он жил и творил, – кажется, Антон Павлович только ненадолго вышел и вот-вот вернется, – сохранились даже мятные конфетки, которые сестра оставляла брату рядом с его письменным столом. И свечи, которые Чехов погасил, навсегда уходя из ялтинского дома. Они до сих пор стоят на своем месте и помнят огонек, теплящийся на них первой майской ночью 1904 года.

– Такие приметы бытования тем более ценны на том фоне, что, ввиду сложной истории нашей страны, у нас есть музеи, в которых нет ни одной подлинной мемориальной вещи.

– Это действительно так. И в этом еще более виден и контрастнее ощущается тот самый подвиг сестры Марии, которая буквально пронесла дом Чехова сквозь Гражданскую войну, землетрясение, немецкую оккупацию… А ведь в 1943-м ей исполнилось восемьдесят лет! О том, как это было сложно и опасно, говорят другие музеи, в свое время лишенные своих исторических гениев.

 
Например, грустна судьба некоторых меморий Марины Цветаевой, которая была в эмиграции и многие вещи перед отъездом раздала и распродала вынужденно, хоть и сама после страдала от этого, понимая, что все ей с собой не увезти – так и остались где-то рамки с Бонапартом, обои в звездах (так как с золотыми наполеоновскими пчелами не нашлось!), гравюры с «Орленком», бесчисленные книги с заметками стройным и округлым ее почерком и тот самый неоконченный перевод пьесы Ростана. А перед музейщиками впоследствии встал вопрос – как создать музей. И здесь снова оказались на службе хранители – Анастасия Цветаева – сестра, дожившая век за недожитое, и дочь – Ариадна Эфрон, за что им низкий поклон.

 
Такая же задача стояла в свою очередь и перед чеховскими музеями, а в мире их девять. Все они так или иначе выросли из того, что Мария Павловна Чехова передавала в Таганрог, в Москву, в Мелихово, а после нее развивались благодаря труду будущих поколений музейщиков, перенявших эстафету в сохранении и приумножении. Когда Мелихово отстраивали заново – главный дом был разрушен лихолетьями и был восстановлен только к 1960 году по чертежам и рисункам Марии Павловны, – она говорила, когда у нее просили письменный стол, за которым была написана «Чайка»: «А вот вы сначала поселите там Чехова». То есть – создайте дух. Воссоздайте атмосферу. И этот момент порой гораздо важнее, чем собственно мемориальные предметы, которые, конечно, являются основой, но в итоге и найдутся, и соберутся. Гораздо важнее выявить, сохранить (если нужно – воссоздать) и передать этот самый дух жизни, чем мы и занимаемся, и с чем прекрасно справились коллеги из Дома-музея Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке. И мы гордимся, что нам это также удается. Каждый год 9 сентября, в день, когда Чехов с домочадцами въехал в свой ялтинский дом, мы организовываем «Новоселье на Белой даче» – праздник, который в первую очередь возможен благодаря сохранению преемственности сотрудников музея. Но новое время диктует свои правила, нам нужно выходить на новую молодую аудиторию и не бояться экспериментов, чтобы не подавать исторический материал сухо – «племя младое и незнакомое» готовит порой такие вопросы, на которые сложно ответить даже специалистам.

– У Чехова есть гениальная фраза про то, что не Гоголя нужно опускать до уровня толпы, а толпу поднимать до уровня Гоголя. И в то же время писатель дает нам ту максиму, которой может и должен следовать каждый музей. Как в человеке все должно быть прекрасно, так же и музей должен стремиться к идеалу. На самом деле не существует именно жестких академических рамок в передаче информации – есть, безусловно, нормы экспозиционной, хранительской, выставочной и экскурсионной работы, но это не шоры, а только необходимая структура для построения информации, как ноты, – о своем деле музей может и должен говорить современно и интересно, не впадая в формализм, но и не пересекая ту самую грань, когда еще «всё прекрасно».

На Даче Антона Чехова и Ольги Книппер в Гурзуфе у нас есть удивительный иммерсивный проект-экскурсия, если хотите – аудиоспектакль с погружением «Как хочется жить!», где вашим гидом становятся персонажи пьес, домочадцы и сам Антон Павлович. С успехом была принята и выставка «Не дом, а волшебство!», содержащая существенный элемент дополненной реальности, касающийся истории создания самого чеховского дома в Ялте, ведь мало кто знает, что это единственный собственный дом Антона Павловича, построенный именно так, как хотел драматург. Были учтены все его пожелания. Чехов был немалого роста – метр восемьдесят шесть – и наконец-то высокие потолки! Много простора и воздуха – с одной стороны горы, с другой море. «Не виды, а рахат-лукум!» Он здесь жил и наслаждался. Да, конечно, Чехов писал, что построил в Ялте себе за свои же деньги тюрьму, жалуясь на многочисленных гостей, и потому уехал на дачу в Гурзуфе. Эту фразу и прочие размышления о ялтинской скуке очень любят приводить по акценту на них в современной биографии Чехова, написанной Дональдом Рейфилдом, – но на самом деле музейщики не считают ее выдающимся научным трудом. Скорее скандальным и далеко не всегда объективным. Опять-таки пользуясь чеховскими словами, стоит судить по справедливости: стал бы Чехов писать «Вишневый сад» и «Трех сестер», которые сделают драматурга мировой величиной, в месте, которое было бы ему не близко, не дорого и не интересно? Наверное, нет.

– «Вишневый сад», «Три сестры»... Все же это звучит слишком хрестоматийно. Идет ли к вам молодежь?

– Мы считаем, что наш посетитель должен не только получить ответы на свои вопросы, но и уйти в каком-то размышлении, с желанием что-то прочесть или перечитать. Например, каждый раз по-новому будет открываться переписка Чехова с супругой. Переписка той же Ольги Леонардовны с сестрой Чехова Марией Павловной была прекрасно опубликована в двухтомном издании 2016 года, и это самостоятельный эпистолярный шедевр. Переписка Чехова и Книппер – это разговор двух очень великих по интеллекту и очень близких людей, это подспорье для нашей экспозиции и для наших проектов. Мы создаем коллаборации с самыми разными соавторами – с дизайнерами одежды, с интересными блогерами, мы не боимся такого нестандартного для музея сотрудничества. Ведь наша цель – с помощью понятных для молодежи собеседников заразить любовью к литературе, чтению то новое поколение, которое часто относится к мемориальным музеям и музеям вообще как к чему-то прошловековому. «Ну что там может быть интересного?» А, оказывается, там целый мир, машина времени.
Помимо музеев Пушкина и Чехова, у нас есть еще один маленький объект, про который мне хотелось бы сказать. Ему только предстоят реставрация и приспособление под музейные цели, сейчас пишется концепция его будущей экспозиции. Это Учительский домик, в котором одно время проживал знаменитый пушкинист Борис Томашевский. Случилось так, что там в 1911 году целый месяц провела Марина Цветаева. В ходе научной работы мы выявили комнату, где поэт жила, изучили, что ее интересовало, какие предметы ее окружали, – получится весьма интересная экспозиция. Как и в музее Пушкина, который мы воссоздаем при прямой поддержке президента РФ Владимира Путина, в следующем году нам предстоит его открытие – в год 225-летия великого русского поэта. Мы надеемся, что это получится ново, интересно, свежо и может дать пищу для размышления молодому поколению. И конечно, вся наша работа нацелена на сохранение этого богатейшего наследия для тех, кто придет сюда в будущем.

– Готовясь к нашей беседе, я обнаружил информацию про сотрудничество заповедника с музеем-усадьбой княгини Надежды Барятинской, которая была знакома с Чеховым. В частности, значительно пополнилась ваша библиотека. Этот музей не на слуху, тем более интересно было бы узнать подробности.

– Как в любом научном учреждении, у нас существует библиотека, которая является совокупностью книжных фондов пушкинского и чеховского музеев. В 2020 году к нам вышли с предложением от частного музея-усадьбы Надежды Александровны Барятинской, который находится на территории современного санатория имени Кирова, в бывшем ялтинском владении княгини «Сельбиляр». Нам были переданы более семи тысяч томов ХХ века, касающиеся в том числе литературы, ялтинского окружения княгини, краеведения, – которые мы с благодарностью приняли. С этого началось наше активное сотрудничество. Согласно специальному письму министерства культуры Республики Крым мы, как государственный музей субъекта Федерации, должны проводить кураторскую работу, наставлять и в чем-то помогать муниципальным музеям и частным учреждениям культуры. За нами закреплен участок от Фороса до Гурзуфа, и мы с удовольствием активно помогаем коллегам. Сейчас в музее Барятинской, который существует только три года, уже создана уникальная экспозиция, иллюстрирующая потрясающую историю этой необыкновенной семьи. Барятинские поистине удивительны — их предок разбил Разина и сохранил Киев в составе России; князь Иван Иванович был дипломатом и композитором, его отец занимался вопросом интеграции Крыма в состав Российской империи в 1783 году, а сын, фельдмаршал Александр Иванович, положил конец Кавказской войне, взяв в плен Шамиля. Были разысканы и подлинные мемориальные вещи – коллеги сотрудничают с ведущими музеями страны в поисках информации, а мы, как можем, помогаем им в этом непростом деле. Кроме того, были выявлены и предметы, относящиеся именно к ялтинскому дому, что само по себе удивляет, ведь княгиня Барятинская была расстреляна в 1920 году в числе тех несчастных, которые не покинули Ялту, не смогли представить себя вне России и стали жертвами красного террора, а усадьба была разорена. Ментально история княжеской фамилии может быть соотнесена с фабулой книги Ивана Шмелёва «Солнце мертвых»… В 1920-х имение «Сельбиляр» стало сначала Ялтинским народно-художественным музеем, а после землетрясения 1927 года – санаторием. Бывшая подлинная коллекция музея была расформирована и пополнила собрания музеев Крыма – картины хранятся в Севастопольской художественной галерее, отдельные предметы мебели попали в Центральный музей Тавриды. Часть полотен пропутешествовала в Москву и Ленинград, с тем чтобы в итоге вернуться на полуостров. Портрет М. И. Барятинской, вышедший из Крыма и попавший в Третьяковскую галерею, был после войны направлен в Симферопольский художественный музей, где экспонируется и теперь. Но большая часть экспонатов навсегда утратила свою историю, а легенда их бытования навсегда получила дополнение «предположительно».

Наша дружба с этим молодым музеем – ее тоже можно отнести к провидению. Барятинские знали Чехова: Мария Владимировна Барятинская, кузина расстрелянной княгини, была благотворительницей и попечительницей Красного Креста. Занималась санаторием для туберкулезных больных, а Антон Павлович в свою очередь фактически был двигателем дел санатория «Яузлар» – тоже устроенного для чахоточных, но главным образом – недостаточных, тех, которые не могли платить за свое лечение в дорогой и блестящей Ялте начала ХХ века. Однако вместе они работали на одно благое дело. Княгиня Надежда Александровна опекала приют для стариков и увечных при Аутской церкви, строила новые корпуса, давала деньги на нужды благотворительных заведений. До революции государственная поддержка благотворительности была мала, однако ею занималась императорская фамилия и частные лица. Было стыдно быть при деньгах и ничего не делать для общества – это была сословная обязанность. И надо было такому случиться, чтобы у Надежды Александровны была невестка – Екатерина Александровна Юрьевская, по мужу Барятинская, которая была дочерью императора Александра II. Интересно то, что она, уроженка Ялты, переживала тяготы Гражданской войны вместе с Марией Павловной Чеховой и провела тягостные дни ялтинских погромов, как следует из ее мемуарных свидетельств, именно в доме своей свекрови. Здесь Екатерину Александровну даже собирались расстрелять, но она чудом спаслась – узнали, что она дочь Царя-освободителя, а после ей всё же удалось покинуть Россию.

Но что важно, она и в эмиграции не забыла своего русского духа и долга. Зарабатывая на жизнь пением (она была профессиональной оперной и камерной певицей), часть средств от сборов, а часто и полный сбор от концерта она передавала на нужды голодающих в… Советский Союз. И это мы знаем благодаря уникальному документу, воспоминаниям-интервью княгини Юрьевской-Барятинской, которые перевел из неизвестного английского издания и тем самым сохранил для нас Михаил Павлович Чехов, младший брат драматурга, первый наш научный сотрудник, драматург, детский писатель и переводчик. Так круг замкнулся.

В настоящий момент наш музей-заповедник работает над полной публикацией этого уникального материала, и я позволю себе процитировать княгиню Юрьевскую-Барятинскую, ее мысли, этот уникальный пласт русского духа и русской культуры, взывающий к нам из 1926 года: «Мне всегда приятно, если мое скромное искусство не оставляет кого-либо равнодушным, особенно – если это человек из России. Пусть даже из новой России, но России. Понимаете, мы, русские, есть везде, и мы остаемся русскими, даже если у нас английский или французский паспорт... Россия – она осталась далеко-далеко, но часть ее – маленький кусочек родины есть внутри каждого из нас».

 
– Мы готовимся, безусловно, и к реставрации в домике пушкиниста Бориса Томашевского, о котором я уже упомянул, и вопрос о создании там экспозиции – наша большая работа на перспективу. В настоящий момент проведена масштабная научная работа: выявлены фонды, сведения, атрибутированы фотографии и источники, мемуарные свидетельства и атрибуции и, конечно, готовятся публикации, посвященные пребыванию в этом доме Марины Цветаевой. Верим, появится еще одно мемориальное место, посвященное ей, – подальше от Елабуги и поближе к Коктебелю. Ведь только прожив сначала месяц в Гурзуфе, прочувствовав эту атмосферу моря и гор, пережив первый юношеский роман, Марина уехала в Коктебель. Между тем исследователи посвящают пребыванию Цветаевой в Гурзуфе едва ли строчку в своих обзорах. Гурзуфский апрель поэта подразумевается как нечто само собой разумеющееся, лишь точка на карте. А ведь здесь велась переписка с Волошиным и с семьей, здесь были написаны два стихотворения, а сколько было гурзуфских мотивов после! И у нас сохранилось то самое абрикосовое дерево, которое упоминает Марина Ивановна. Оно страдало, его сломало в шестидесятые годы, но как сообщает Сергей Михайлович Чехов, племянник писателя, дерево пересадили и теперь оно растет несколько южнее. Но это всё тот же абрикос, которое поэт видела в пышном цветении из окна той самой комнаты, где ею были написаны «Детский юг» и «Весна в вагоне», где она читала Дюма и мечтала о Наполеоне, где Генуэзская скала напоминала ей обрывы Святой Елены.

 
И такая подлинность места потрясает. Наши музеи – уникальны. И это не скучно. Артефакты – это не что-то, покрытое пылью. Это живые участники событий, которые пересекаются друг с другом во времени и только ждут своего часа, чтобы рассказать нам свою собственную историю.

Фото: Аркадий Сидоренко/предоставлены Крымским литературно-художественным мемориальным музеем-заповедником