Эдуард Артемьев: «Музыка позволяет достучаться до Господа»

Денис БОЧАРОВ

23.11.2017

Выдающийся композитор, автор музыки более чем к 150 художественным фильмам, классик жанра и наш современник Эдуард Артемьев отмечает 80-летие. В преддверии знаменательной даты маэстро дал эксклюзивное интервью «Культуре».

культура: Концерт, получивший название «Портрет мастера», пройдет в КЗ имени П.И. Чайковского аккурат в день Вашего юбилея.
Артемьев: Руководство филармонии решило преподнести мне такой символичный подарок. Поначалу я хотел перенести выступление на более поздний срок, но организационный процесс был очень плотно завязан на исполнителях и их графиках. Перекраивание расписаний сулило бы дополнительную головную боль, которой хотелось избежать. Поэтому пришлось смириться.

культура: Что собой будет представлять это мероприятие?
Артемьев: Едва ли его можно назвать неким подведением итогов — надеюсь, об этом еще преждевременно говорить. Концерт посвящен основной сфере моей творческой деятельности — киномузыке. Причем при составлении программы Сергей Скрипка, дирижер Российского государственного симфонического оркестра кинематографии, откопал такие сочинения, о которых я уже успел забыть. В частности, в 1971 году вышла картина «Удивительный мальчик», одна из моих ранних работ в кинематографе. Мне казалось, о ней уже мало кто помнит. Оказалось, ошибся. Эта лента примечательна еще и тем, что в ней пела совсем еще юная Алла Пугачева. Я, кстати, сразу понял, перед нами уникальный исполнитель, величайший талант.

Также прозвучат фрагменты из «Чисто английского убийства», фильма, который широкий зритель едва ли ассоциирует с моим именем — в отличие от работ Михалкова, Кончаловского и Тарковского. А между тем режиссер фильма Самсон Самсонов стал моим «крестным отцом» в профессии. Именно он в середине шестидесятых привел меня на «Мосфильм», сыгравший в моей творческой судьбе, возможно, самую главную роль.

культура: А из Вашего «Преступления и наказания» что-нибудь прозвучит?
Артемьев: Будет исполнен один номер — в качестве «вишенки на торте». Кстати, с середины ноября и до начала декабря этот спектакль вновь в репертуаре Московского театра мюзикла.

культура: Знаю, эта работа многое для Вас значит — Вы посвятили ей не один десяток лет жизни. И вот сегодня, когда последняя нота в партитуре записана, рок-опера сочинена, а спектакль с успехом идет, испытываете ли долгожданное творческое удовлетворение? Есть ощущение, что, мол, наконец, отпустило?
Артемьев: Думаю, окончательно «отпустит», когда «Преступление и наказание» будет поставлено в авторской интерпретации. Сценарий мюзикла заметно отличается от первоначального замысла созданной мною рок-оперы. Хочется, чтобы зритель полностью оценил ту звуковую полистилистику, к которой я стремился при сочинении. Ведь опера написана вне привязки к какому-то конкретному стилю, у каждого героя свои средства художественной выразительности. Весь спектр окружающих нас звуков — будь то симфонизм, рок, религиозная музыка, народные мотивы, электроника — так или иначе в «Преступлении...» представлен.

Надо признаться, изначально я вообще был против постановки. Долго отказывался работать с Кончаловским, сказал ему: «Делай, как считаешь нужным, но мне это не особо интересно». Однако постепенно, по мере того, как дело шло к премьере, стал подключаться: дописал пару номеров (для Сони Мармеладовой и Раскольникова), переоркестровал некоторые фрагменты. Но, повторюсь, моему авторскому видению спектакль отвечает далеко не в полной мере. Финальная точка в истории оперы «Преступление и наказание» еще не поставлена.

культура: А как, по Вашим впечатлениям, ее воспринимает аудитория?
Артемьев: Зал практически всегда полон. Причем очень много молодежи, что весьма отрадно. Я был на нескольких спектаклях и, к своему удовлетворению, отметил в целом благоприятную реакцию публики. Бывают, правда, забавные исключения: помню, на одном показе некая группа профессоров из университета поднялась со своих мест и демонстративно покинула зал. Отношусь к подобным проявлениям с пониманием: отдаю себе отчет, что прорубиться как в музыку, так и в сценическое действо весьма непросто. Не каждый готов принять Достоевского в рок-обрамлении. Но в целом зритель самый разнообразный — не обязательно утонченные музыкальные эстеты или ярые поклонники Федора Михайловича.

культура: Можно ли, отталкиваясь от опыта «Преступления и наказания», не самого, казалось бы, напрашивающегося на нотную интерпретацию произведения, сделать вывод, что при желании чуть ли не любой литературный текст способен послужить основой для создания музыкального полотна?
Артемьев: Вспомните историю «Травиаты». Написанную Джузеппе Верди на сюжет «Дамы с камелиями» оперу поначалу приняли в штыки, а премьера и вовсе с треском провалилась. Высокая публика была оскорблена в лучших чувствах. Однако шло время, страсти утихли, и сегодня без этого произведения творческое наследие итальянского гения невозможно представить. И далеко не каждому сочинению Моцарта сопутствовал мгновенный успех — иные поначалу ждало полное фиаско.

Из подобных примеров можно сделать два главных вывода: во-первых, некоторые произведения должны, что называется, дозреть. Новое отнюдь не всегда легко пробивает себе дорогу, зачастую встречая на своем пути ожесточенное сопротивление. А, во-вторых, основой для музыкального творения действительно может послужить абсолютно любой литературный сюжет. Насколько достойным окажется результат, это уже зависит от данного Богом таланта.

культура: Над чем работаете сейчас?
Артемьев: Я буквально растерзан предложениями, как ни странно. Недавно Никита Михалков объявил, что в 2019 году планирует открыть собственный театр. По задумке режиссера, первым произведением, которое прозвучит в этих стенах, станет мюзикл «Раба любви». Написан он довольно давно, сейчас просто необходимо к нему вернуться, что-то дописать, подштриховать, отредактировать. Пожалуй, на данный момент этот проект является для меня главным.

Еще одно немаловажное начинание связано с Театром классического балета Наталии Касаткиной и Владимира Василёва. Предыстория такова. Несколько лет назад мы с Андреем Кончаловским сделали фильм «Щелкунчик и Крысиный Король», который с треском провалился. И, видимо, поделом. Как мне сказал один молодой американский продюсер, кстати, поклонник Кончаловского: «Вы сами себя погубили. Ведь «Щелкунчик» — это рождественская сказка, а вы сняли страшный боевик. Вам бы следовало назвать картину Halloween, и тогда, не исключаю, ей бы сопутствовал успех». Подтверждение этим словам обнаружил на российской премьере. Пришли известные люди, многие с детьми. Сидя в третьем ряду, я видел, как один мальчик в самые пугающие моменты закрывал глаза, а другой и вовсе забирался под кресло.

Так вот, недавно возникла идея: проведя определенную работу над ошибками, возродить гофманскую историю на базе Театра Касаткиной. Наталия Дмитриевна около года слушала пластинку с написанной мною для «Щелкунчика» музыкой, а буквально на днях позвонила и сказала: будем делать. Очень приятно, поскольку, несмотря на неоднозначную зрительскую реакцию, этот проект всегда был мне дорог, и проделанной работой я в целом остался доволен.

Так что планов громадье, дал бы только Бог здоровья.

культура: Позвольте чуть-чуть заглянуть на Вашу композиторскую «кухню». Как выстроен рабочий день, если не заняты срочными заказами? Все равно постоянно сочиняете, как бы на перспективу — мол, какие-то наработки смогут пригодиться в дальнейшем?
Артемьев: Именно так все и происходит. Никогда ведь не знаешь наперед, какой именно музыкальный фрагмент сможет идеально подойти для еще не снятого фильма. Это во-первых. А во-вторых, у меня есть ряд невыполненных обязательств перед самим собой. Очень хочу успеть закончить фортепианный концерт: первая часть написана и даже несколько раз исполнялась, а вторая еще не завершена. С концертом для скрипки — та же история, он требует доработки. Помимо этого, есть желание сделать балет «Солярис». Я уже начинал над ним трудиться, но потом, в связи с кончиной балетмейстера, дело застопорилось.

Реализация этих и ряда других проектов требует времени, которого всегда не хватает. Но, надеюсь, я кое-чему научился в этой жизни, и неизбежные препятствия преодолеть сумею.

культура: Огромное количество советских фильмов немыслимо без музыки Гладкова, Рыбникова, Зацепина, Петрова, Артемьева. Как бы Вы оценили общее состояние современной киномузыки? Почему яркие темы перестали сопровождать экранное действо?
Артемьев: Я бы не сказал, что все так уж безнадежно. Например, к недавнему фильму «Экипаж» Артем Васильев написал, на мой взгляд, совершенно блистательную музыку. Восхитительный саундтрек к «Мастеру и Маргарите» сочинил Игорь Корнелюк — мне абсолютно непонятно, почему эта несомненная творческая удача была обойдена вниманием, более того, многие критики встретили ее враждебно.

Киномузыка давно уже превратилась в отдельный, ни на что не похожий жанр, располагающий к тому же самым богатым набором средств художественной выразительности. В распоряжении композитора все достижения науки: компьютерные программы, семплерные библиотеки и прочее. Новая техника всегда взывала к жизни качественно новые произведения искусства.

Думаю, мир в будущем ждет совершенно иная музыка — не совсем даже музыка, а некая визуально-звуковая мистерия, синтез всех на данный момент известных человечеству искусств — в этот процесс должны быть вовлечены композиторы, писатели, сценаристы, художники. Перед нами открываются принципиально новые врата. Но, во-первых, нужно дождаться момента, когда кто-то решится построить залы, где веками устоявшиеся акустические характеристики гармонично бы уживались с новейшими техническими достижениями. А во-вторых, обществу необходимо понять, готово ли оно к восприятию этой новейшей формы творческого высказывания. И тогда свежих откровений долго ждать не придется.

Но мы немного отвлеклись... Если же вернуться именно к теме музыки для кино, то в последнее время наметилась весьма четкая тенденция. Зачинщиком здесь выступил Запад, но и наши кинематографисты ее активно подхватывают: основополагающая запоминающаяся тема для видеоряда вообще не нужна. Раздувается некий аккорд, подкрепляемый шумами, спецэффектами, и, вы знаете, что самое интересное, — во многих случаях это работает.

Самый свежий пример — телесериал «Троцкий», куда был приглашен иностранный композитор Райан Оттер. Меня его творение буквально поразило. С одной стороны, никакой яркой темы в фильме нет, а с другой — судите сами, ну как вы себе представляете тему Троцкого? (Смеется.) Мне кажется, задача киномузыки — передать общее настроение, а не увлечь зрителя в сторону от происходящего на экране. Если вы помните, в «Солярисе» тоже нет никакой четкой мелодической авторской линии: есть Бах, а остальное звуковое сопровождение работает преимущественно на трансляцию режиссерского замысла. Кстати, сотрудничество с Тарковским многому меня научило, впоследствии я предлагал нескольким режиссерам перенять данную созерцательную аудиоманеру. Те лишь отмахивались — мол, да ну, «тарковщина» какая-то. Однако время показало: данный прием действует.     

культура: Стало быть, саундтрек к фильму вовсе не обязан сопровождаться темой, которую хотелось бы самозабвенно насвистывать?
Артемьев: Почему же, все зависит от фильма. Если стоит задача снять музыкальную картину, то тут уж волей-неволей будь любезен, как говорится, возьми да обеспечь. Хотя согласен, не так просто добиться, чтобы сочиненная мелодия моментально ушла в массы. И с этим действительно в последнее время наблюдается дефицит.

культура: Кстати, о массовых мелодиях. В своей книге «Великое культурное одичание» Ваш коллега по цеху Владимир Дашкевич весьма снисходительно отзывается о песне. Он полагает, что этот формат предельно снизил возможности человеческого мозга, ибо песня — наиболее примитивный способ музыкального мышления. Разделяете подобную точку зрения?
Артемьев: Не совсем. Желания петь у нас никто не отнимет. Если подойти к вопросу абсолютно беспристрастно, то ответ лежит на поверхности — каждый человек, осознанно или непроизвольно, постоянно что-то напевает. В голове все время крутятся различные мелодии, и, как правило, именно внятные, доходчивые. Просто так людей петь не заставишь. Поэтому говорить о том, что бывает высокая, академическая музыка и музыка несерьезная, на мой взгляд, не стоит. Я и сам очень люблю хороший популяр. Вспомните, кстати, прекрасный песенный цикл Шуберта — и что, разве кто осмелится заявить, что это не высокое искусство? (Улыбается.)

культура: Что служит наивысшей наградой для творческого человека? Восторженный прием аудитории, признание на государственном уровне (всевозможные звания, регалии, премии) или личная самооценка — когда автор является присяжными, судьей и палачом для самого себя?
Артемьев: Помимо всего упомянутого Вами, мне кажется, существует еще одна немаловажная деталь. Каждому занимающемуся композиторской деятельностью человеку, вне зависимости от уровня его дарования, музыка позволяет пробить некий канал к Господу, насколько это возможно, достучаться до Него. Когда ты чувствуешь, как нечто неуловимое словно прикасается к тебе, — возникает волшебное, ни с чем не сравнимое ощущение. Пожалуй, в этом и заключается... не цель (не люблю этого термина применительно к музыке), а некий сакральный смысл творчества.

культура: Напоследок позвольте резко сменить тему. На следующий день после Вашего юбилея в Кремле пройдет жеребьевка чемпионата мира по футболу, который в следующем году впервые в истории будет принимать наша страна. Зная Ваше неравнодушное отношение к этому виду спорта, хочется спросить: думаете, у нас есть какие-то шансы?
Артемьев: Вот как раз таки от жеребьевки многое и будет зависеть. Конечно, очень бы хотелось, чтобы у себя дома мы как минимум вышли из группы — это уже был бы неплохой результат. Кстати, последние, весьма, на мой взгляд, достойно проведенные товарищеские матчи, со сборными Аргентины и в особенности Испании, позволяют надеяться на благоприятный и уж точно не стыдный итог для российской сборной. Пожелаем ей успеха.