Елена ФЕДОРЕНКО, Пермь

23.04.2014

Два года назад наша газета оценивала первые результаты проекта по превращению Перми в «культурную столицу Европы». Тогда шел четвертый год эксперимента под названием PERMM (не кириллицей же обозначать замысел, нацеленный на покорение мира), его вождем стал московский галерист Марат Гельман. Планы провозглашались следующие: сделать актуальное искусство «главным двигателем экономической и социальной модернизации», превратить уральский город в современный и динамичный мегаполис. Как Нью-Васюки — в шахматную столицу мира.

Смелый опыт финишировал как раз накануне объявления Года культуры — пермская пятилетка Гельмана оборвалась летом 2013-го. Варяги покинули город. Последствия  остались и до сих пор будоражат умы. Правда, уже без красных человечков: не так давно их демонтировали. В очередной раз приехав в Пермь, я решила выяснить: как жилось среди арт-объектов и не жалеют ли местные жители о том, что региональный проект, наделавший столько шума, провалился (кстати, не без сплоченного участия пермской общественности). Моими собеседниками становились люди разных возрастов, интересов, образования — те, кого встречала на улицах и в магазинах, в музеях и театрах. 

«Я думаю, никому даже и в голову не пришло пожалеть о том, что некогда было осмотреть губернский город Пермь, который замечателен тем, что в нем решительно нет ничего достойного внимания», — писал когда-то Мамин-Сибиряк. Как настоящий екатеринбуржец он Пермь не любил и посвятил ей немало язвительных строк (хотя именно пермячка родила ему дочку Аленушку — героиню его сказок). Но пермяки обиды не держат: на Соборной площади, напротив бывшей духовной семинарии, где учился будущий классик, поставили ему памятник. Может, оттого, что писатель был во многом прав. Пейзажи промышленного города-миллионника лаконичны и лапидарны. Пермь красотой никогда не блистала, а с тем, что грязи здесь — хоть отбавляй, ни уроженцы здешних мест, ни приезжие не спорят. Здания с облупленной штукатуркой вдоль пыльной мостовой встречаютcя повсеместно — что в центре, что на рабочих окраинах. 

И все-таки в этом городе — темном и неулыбчивом — жива своя культурная традиция. Дягилев и Бажов здесь учились, потом уехали. Бывал Чехов, сделавший «провинциальный город вроде Перми» родиной сестер Прозоровых. Пастернак, проживший в Пермской губернии полгода, запечатлел образ уездного города в своем Юрятине. В годы Великой Отечественной войны сюда, на Урал, был эвакуирован Ленинградский театр оперы и балета имени Кирова. Пермь приняла Уланову и Прокофьева, Дудинскую и Сергеева, Хачатуряна и Панову, Тынянова и Каверина — многих из тех, кто определял художественную жизнь России. Университетский и индустриальный город сформировал свой вкус — консервативный и строгий (недаром именно здесь прижился и расцвел балет, невозможный без правил, порядка и четких позиций). Перми непонятна культура нефундаментальная, пусть даже и отмеченная общностью мировых брендов. Пермяки — приверженцы традиций.

Русские и бедные

Началось все с выставки современного искусства под названием «Русское бедное». Ее привез упомянутый выше Марат Гельман. Площадка нашлась в здании Речного вокзала — он в лихие 1990-е, когда пермский речной флот бесславно почил, остался не у дел. Гельману приглянулся мощный памятник советского 40-го на берегу красавицы Камы. Произвели нехитрый ремонт, и в сентябре 2008 года выставка открылась.

«Я училась тогда в 10-м классе, — рассказывает студентка Инна, будущий культуролог. — Интересовалась искусством и попала на открытие. Нам, первым посетителям, объяснили смысл названия: русское — потому что русские художники, а бедное, потому что творили они из «бедных» материалов: бытовой мусор, картон, металлолом. Я потом удивилась, что уже в самом названии многие почувствовали оскорбление (мол, это намек на Пермь). Конечно, народу стоило объяснить… Там было много мрачных и непонятных произведений, но мне они показались любопытными».

Выставка вызвала немалый резонанс и разделила население на две части: сторонников и противников современного искусства. Первых — процентов пять. Психолог Андрей Николаевич поясняет: «Главные качества пермяков — провинциальность и консерватизм, мы гордимся своей художественной галереей и балетом. Пермяки на «Русском бедном», можно сказать, впервые столкнулись с современным искусством и сразу его отторгли».

К слову, мой собеседник немного лукавит — пробивались и в Перми ростки нового и неведомого: Сергей Федотов ставил острые спектакли в своем театре «У моста», Евгений Панфилов поражал откровениями современной хореографии. Правда (и это важно), они были пермяками. Хотя тоже приживались не сразу. Помню интервью с Женей Панфиловым (впоследствии убитым в родном городе) о том, что сначала его спектакли покорили столицы, а только потом их приняла Пермь. Вот его слова: «С новым у нас в городе всегда так».

Гельману, провокатору по натуре, бурная реакция пермяков пришлась по душе, и он решил, что этот город — подходящее место для экспериментов, а Речной вокзал — для музея современного искусства PERMM. Посыпались проекты, появился центр дизайна, определили цель: внедрить современные арт-объекты в городскую среду. Аскетичную Пермь «оживили» красными безголовыми человечками — водрузили их на здание администрации края, усадили на площади перед Органным залом филармонии... Ворота из поленниц в виде буквы «П» установили неподалеку от железнодорожного вокзала — при въезде на центральную городскую магистраль. Зеленому надкусанному яблоку определили место возле Краевой публичной библиотеки имени Горького...

Общественность взбунтовалась. Народ потянулся на митинги против актуального искусства. 

Елена, историк по образованию, уже несколько лет водит краеведческие экскурсии: 

«Пермяки так переживали за судьбу своего города, где появились жуткие, по их мнению, арт-объекты, что не хотели слушать и слышать, как яркие пятна оживляют серые ландшафты, и что памятники и инсталляции — это взгляд художников на Пермь. Жанна Кадырова — автор яблока — «слепила» свой плод из кирпичей разрушенного старого пермского особняка, увидев якобы в самом материале мощную историю, символ основы города, а тоненькая и хрупкая зелененькая шкурка знаменовала, по идее скульптора, современность. Объемные ворота из сложенных поленниц (с какой стороны ни посмотри — всюду буква «П») Николая Полисского, по словам автора, — соединение двух пермских ассоциаций: красавицы реки и богатых лесов края. Об этом он и хотел сказать — именно по Каме сплавляли древесину...

Знаете, ко всем этим арт-объектам отрицательно относятся именно пермяки. Приезжим эти «вставки» в тусклом городе казались необычными. Туристы искали в увиденном разные смыслы. Каких только интерпретаций я не слышала: например, красные безголовые человечки — это чиновники, примостились-то они на здании правительства Пермского края. Один турист, солидарный с пермяками, сказал: «Действительно, они у вас безголовые, если допустили такое в городе». Зеленое яблоко у библиотеки чаще ассоциировалось со знаком Apple.

Город получил какой-то толчок. Если раньше в очередях ругали цены и бранили качество товаров, то теперь рассуждали об актуальном искусстве. Все оказались специалистами и высказывали собственное мнение о том, что является искусством, а что — нет. Это же здорово!».

Научный сотрудник Пермской художественной галереи более категорична: 

«Москвичи пришли к нам как культуртрегеры: мы будем Вас просвещать, здесь, в вашем захолустье, в скульптуре никто ничего не понимает. Пришельцы захотели пересоздать среду обитания местным жителям. Это оскорбительно — даже не спросить, хотим ли мы менять эту среду? Я водила гельмановскую команду по нашему музею, показывала уникальную коллекцию православной деревянной скульптуры, собранную на территории Пермского края при помощи Грабаря и Луначарского. Москвичи удивлялись пермским «богам» — суровым и величественным, скорбным и благостным, их светлым и трогательным ликам. Какая резьба, какой дух в этих работах по большей части безымянных мастеров! В это искусство можно влюбиться, а от актуальных скульптур, предложенных Перми, какое тепло? Надкусанное гнилое яблоко, похожие на тюремные ворота, композиция, где красные безголовые уродцы держат в руках буквы, складывающиеся в призыв: «Слава труду!». Мол, зачем трудящемуся человеку голова? В такое искусство можно влюбиться? Это плевок нам в лицо: «Сожрете все, что мы хотим». Сколько бессмысленного они наворочали в городе — на это уходил краевой бюджет, по сути — наши деньги. Гельмановский период оказался каким-то недоразумением. Столько мы били во все колокола, писали даже президенту...». 

Соленые уши 

Приметы «гельмановского стиля» в городской среде остались. Например, печальные следы проекта «Длинные истории Перми»: серые бетонные заборы, что тянутся вдоль улиц, решили использовать как живописные холсты.  Каждый забор отдавали художнику — пермяку или гостю, и они «рассказывали» на нем свою историю.

Сейчас эти заборы представляют собой зрелище плачевное — по смытой дождями краске бегут свеженабросанные строки нецензурной лексики. Уличное творчество — продукт скоропортящийся, требует постоянного догляда. Без догляда никуда и с остановками общественного транспорта: из лучших побуждений каждой придали самостоятельную ценность — расписали сюжетами и снабдили информацией, запечатленной особым, вновь изобретенным «пермским шрифтом». Сейчас в Перми поменяли трамваи и троллейбусы (что, как понимаете, к проекту «культурная столица» никакого отношения не имеет), и теперь рыженькие вагоны тормозят возле страшных металлических останков с выбитыми стенками. 

Та же участь ждет, как видно, и «табуретку», как называют ворота буквой «П». Народ бурлит: восстанавливать или демонтировать? Мнения разные. От «Объект совершенно бессмысленный» до «А я почему-то вспоминаю дедушку, погибшего на лесоповале…». Дополнительная эта ассоциация для Перми, как говорилось, не случайна. По Сибирскому тракту — дороге скорби и слез, каторжники, которых свозили на баржах в Пермь, начинали путь в Сибирь. Неподалеку от Перми, на настоящей зоне с карцерами и бараками открыт Мемориальный музей истории политических репрессий «Пермь-36».

Еще московский десант жаждал игры и лицедейства. Придумали несколько фестивалей, среди них «Белые ночи в Перми». Ассоциации с городом на Неве грели душу: здесь тоже есть «ночные сумерки», решетка вокруг городского сада развлечений — парка имени Горького — похожа на «пояс» Летнего сада, и вообще Пермь строили по преимуществу петербургские архитекторы. «Мероприятия случались разные — приезжали звезды, и их концерты собирали множество народа, но были и откровенно балаганные халтуры. На месяц вырастал в центре Перми фестивальный городок и работал с утра до вечера, — рассказывает Ксения, подвизавшаяся в кафе фестивального городка-2012 официанткой. — Говорят, фестиваль продолжится, только уже силами местных коллективов. Но раньше самыми интересными оказывались выступления гостей. Нам многое не нравилось в том, как менялся город, но жизнь бурлила. Теперь вновь погружаемся в спячку. Большая часть пермяков довольна, что проектов Гельмана больше не будет — такой пермский характер».

Каков же он, этот пермский характер?

Андрей, менеджер: «Пермяки — замкнутые, сдержанные, немного угрюмые, холодные к чужим, зато не вредные...»

Алла Семеновна, учительница: «Мы люди закрытые, и это нашло отражение в особом, узнаваемом пермском говоре. Коренные пермяки говорят, почти не разжимая губ. Места холодные, теплой погодой мы не избалованы — энергию аккумулируем, бережем. Приезжие чеканят название нашего города, а жители скажут — Перьмь, мягко произнеся все три согласные». 

Стою около зеленого яблока, на которое никто не обращает внимания, и думаю: может, пермякам-интровертам вообще не нужны особые памятные знаки? Вроде нет — рядом с гостиницей «Урал» их сразу три. Не великие произведения искусства, но видно, что любимые. У «Пермского мишки» (медведь — древний символ края) блестят от частых поглаживаний (тогда исполнятся желания) бронзовые нос и ушки. Вот памятник «Реке Каме»: на пяти каменных столбах (символ пяти главных камских притоков) — изображения древних животных и растений в традициях уникального пермского звериного стиля. На столбах — ладья, на которой в эти края приплыли в XI веке славяне-новгородцы. 

А вот и «Пермяк — соленые уши»: фотограф (он явно второстепенная фигура в композиции) и рамочка «с ушами» — подставь сюда лицо и окажешься на снимке настоящим пермяком с солеными ушами. Прозвище закрепилось за местными жителями давно, когда началось промышленное освоение месторождений калийной соли. Соленосы таскали мешки с солью, те натирали кожу, мелкая соляная пыль разъедала ранки: по распухшим красным ушам пермяков узнавали на ярмарках. Такие — понятные и связанные с родной историей памятники — и предпочитают горожане. А красных человечков свезли в неизвестное место, и, скорее всего, они будут жить в отдельном парке.

Welcome to Perm-2014

Бить лежачего честные люди всегда считали низким, так что вслед гельмановским временщикам пермяки не плюют. И без них проблем полно. Похоже, рухнул местный краеведческий проект: несколько лет назад городские улицы расчертили зеленым и красным цветом. Линиями соединили основные достопримечательности, возле каждой установили тумбу с описанием. В сером гигантском пазле под именем «Пермь» встречаются настоящие жемчужины разных стилей. 

Например, пермский модерн —трехэтажное здание бывшей гостиницы «Королевские номера», связанное с арестом и гибелью великого князя Михаила Романова. Или дом купца-заводчика и мецената Мешкова — один из самых красивых особняков дореволюционной Перми. Сейчас здесь краеведческий музей с богатой коллекцией произведений пермского звериного стиля. Из описаний на тумбе два года назад я узнала, что стараниями высокого богатыря Николая Мешкова, занимавшегося пароходным делом, в 1916-м в Перми открылся филиал Петроградского университета, который уже через год обрел самостоятельность. Около Оперы — женская Мариинская гимназия — одно из нехороших мест города, с историями о привидениях, призраках и кикиморах.

В Перми процветает архитектурная эклектика (как во многих русских городах, смешаны времена и стили), ветхие особняки вглядываются в современные здания. Но сохранилась здесь торговая улочка купеческой Перми XIX века: на первом этаже размещались магазины и лавки, на втором жил купец с семьей, часть комнат сдавалась. Уже не один год обсуждается намерение сделать это место исторической зоной. Пока руки не доходят. Будут ли возобновлены с приходом тепла «красно-зеленые» краеведческие маршруты — большой вопрос. Туристическая компания, инициировавшая проект, прекратила свое существование. 

Предлагаются и новые реформы. В интервью пермскому «Новому компаньону» руководитель театра оперы и балета Теодор Курентзис недавно сказал: «В Перми надо строить не театр, а театральную площадь. Здания с отремонтированными фасадами, парк, где гуляют мамы с детьми, маленькие кафе, бутики». Инициатива напрягла, так и хочется воскликнуть: «Не трогайте театральный сквер!» Там редкое по красоте «заповедное царство сирени» — зачем кафе и бутики? 

Осиротевший Речной вокзал тоже ждет своей участи. С выставки «Русское бедное» началось его короткое возрождение. Завершилось — выставкой красноярского художника-карикатуриста Василия Слонова «Welcome to Sochi-2014». Под пушистыми масками символов Олимпиады проглядывал злобный звериный оскал. Посмеяться над предстоящей Олимпиадой вдоволь не удалось, через два дня выставка была закрыта, Гельман снят с поста директора музея. Теперь на Речной вокзал планируют переселить Пермскую художественную галерею. Логика непостижима: любая река, а тем более вольная Кама — зона возможного затопления, половодья и зловредного грибка, — губительное соседство для раритетов. А еще рядом железнодорожный вокзал, и вибрация явно повредит уникальным произведениям искусства...

Гельмана нет, Пермь победила. Но вот вопрос: а что есть? Мало уничтожить вредоносное и чужое, необходимо предложить светлое и свое. Так что главный вывод гельмановской пятилетки в Перми с самими временщиками не связан: отказываясь от тех или иных проектов, надо искать альтернативу.