Алексей КОЛЕНСКИЙ

13.03.2024

В прокат вышла документальная фреска «Тени Гойи». Экскурсия в образный мир великого живописца стала последним кинопутешествием 89-летнего Жан-Клода Каррьера — соавтора и друга Луиса Бунюэля.

Классик европейской кинодраматургии сочинил полторы сотни сценариев к фильмам Годара и Брука, Маля и Этекса, Формана и Шлендорфа, Вайды, Осимы, Бабенко, Дере, Шнабеля... Однако истинно великие картины были созданы Каррьером в соавторстве с арагонским уроженцем, земляком Франсиско Гойи и Карлоса Сауры. Последний задает камертон исследования: «У Гойи есть два аспекта, которые есть и в Бунюэле, — отмечает Саура в прологе ленты: с одной стороны, звериная жестокость безудержного насилия, с другой — удивительная чувствительность».

Впрочем, двойственность классиков проявилась не сразу. Будущий создатель инфернальных «Каприччос» дебютировал фресками церкви дель-Пилар, поражающими игрой мощных объемов и первобытной свободой общения с ренессансными образцами, с которыми Гойя познакомился в ранний — загадочный римский период жизни.

Затем художник стал придворным живописцем; после парадных портретов дон Франсиско отводил душу в озорных народных сюжетах, панно и шпалерах. В отличие от большинства современников, он отвергал академизм, с первых шагов стремился проникнуть в суть вещей на грани видимого мира, проявляющуюся в смещениях ракурсов и оптики. Персонажи жанровых полотен и парадных портретов Гойи чуть-чуть некрасивы, несколько рассеяны, определенно беззащитны и обаятельно спонтанны в сугубо индивидуальной, деликатно приоткрывающейся естественности внутренней жизни.

Таковы же испепеленные арагонские предгорья, с которых начинается путешествие Каррьера. Спастись от зноя можно в прохладе оливковых рощ, сохранившихся средневековых крестьянских домиках или на заснеженных пиренейских вершинах. Впрочем, в скромном отчем доме Гойи кинодраматург задерживается ненадолго. Рассказчик перемещается в пышные дворцы и тихие анфилады Прадо, украшенные зрелыми шедеврами живописца...

«В ушах у него постоянно раздавался невыносимый шум… — отмечает Каррьер, описывая роковой припадок, поразивший художника прямо посреди улицы. — Он полностью потерял слух, вступив в мир абсолютно ему неизвестный и невыразимый — мир тотального безмолвия...» С 1792-го творчество Гойи окончательно разделяется на мир дневных штудий и ночных кошмаров. В числе первых — бессмертные портреты тайной возлюбленной художника герцогини Альбы, обнаженной и одетой Махи... А по ночам безмолвный голос будто шептал ему: «Не бойся того, что видишь, — смотри, смотри, подмечай! Сколько гротеска в лицах и персонажах, коронованной власти, бессмысленных баталиях, убогости среди великолепия, бессилия и стыда в богатстве! И все это перемешивается внутри тебя, и преследует тебя, и ты работаешь в темноте, особенно в темноте — со свечами на шляпе».

В 1799-м Гойя становится главным придворным живописцем и издает первую серию гротескно чудовищных и изощренно остроумных офортов «Каприччос». Четыре года мадридский двор не догадывается о его мрачных «проказах», затем фаворит пережил полуопалу, а вскоре Испанию оккупировали наполеоновские войска, вдохновившие народное сопротивление и серию оттисков «Бедствия войны».

«Он творил в разгар Французской революции — между старым миром и новым», — продолжает повествователь. То же обстоятельство характеризует Бунюэля, чей полувековой творческий путь стал золотым мостом над абсурдными кошмарами минувшего века. «Фильмы Бунюэля и Каррьера — больше, чем сюрреализм, это исследование философии сюрреализма, — отмечает собеседник сценариста, режиссер Джулиан Шнабель, — в них больший пространственный охват, соприкасающийся с картинами Гойи. Последние же — отнюдь не станковая живопись, скорее это киноэкраны!» И тут же оговаривается: художник и режиссер «отличаются тем, что Гойя обладал фантастическим воображением с демонами и ведьмами, все это едва ли интересовало Луиса. В его представлении демоны — суть мужчины и женщины. Они принадлежат не к иному миру, а именно нашему, и за кулисами их сцены с ее абсурдностью скрывается нечто реальное. В его откровении — сила Гойи и Бунюэля».

Каррьер иллюстрирует высказывание бунюэлевским эпизодом, вдохновленным знаменитым полотном «Расстрел мадридских повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года». В начале своего предпоследнего фильма «Призрак свободы» переодетый монахом Бунюэль с группой друзей встает к стенке. «Мы хотим цепей!» — успевают крикнуть испанские патриоты в лицо расстрельной команде наполеоновских оккупантов. «Вот они — настоящие патриоты Испании! — комментирует Каррьер, продолжая рассуждение о парадоксе Бунюэля: — Сюрреализм появился во Франции, но только на теоретическом уровне. Бунюэль извлекал свое сюрреалистическое видение мира из собственных культурных корней; он стал сюрреалистом потому, что до него были Гойя, Валье-Инклан, Сервантес, плутовской роман, Сан Хуан де ла Крус, он впитал в себя уникальную испанскую культуру».

В этом смысле Бунюэль оказался последним одиноким великим испанцем. Впрочем, таким образом дон Луис угодил в славную компанию с доном Франсиско. Оглохнув под конец жизни, великий режиссер достиг ключевой точки миросозерцания Гойи. Трактуя «каприччный» офорт «Сон разума рождает чудовищ», Каррьер цитирует высказывание поэта Хосе Бергамина: «Противоположность истины — не ошибка и не ложь. Противоположность истины — разум. Пытаясь что-либо осмыслить, мы обязательно ошибаемся».

Что же в таком случае значит творческое наследие неистового живописца, всю жизнь стремившегося узреть истину? Растворение в пламени чистого искусства, не склонного апеллировать к очевидности. «У него не было идеализированного видения человека, это было тотальное видение… — откликается собеседник мэтра, кинорежиссер Джулиан Шнабель, — сильнее всего меня поражает в Гойе его одиночество, его главный авторитет Веласкес жил за два века до него, как и Мурильо, Рибера, Сурбаран, а его преемниками стали Мане и Пикассо, сюрреалисты и экспрессионисты... При том он разглядел в Испании то, что до него никто не подмечал, то, что он видел, будучи глухим, — в этом смысле для нас он по сей день главный свидетель; это «безмолвие Гойи» для меня чрезвычайно мощно. Его очищающее страдание стало для нас благом».

«Тени Гойи». Франция, Испания, Португалия, 2022

Режиссер Хосе Луис Лопес-Линарес

16+

В прокате с 17 марта

Фото: кадры из фильма