Марина АЛЕКСАНДРОВА

18.01.2019

На экранах картина Нила Бергера «1+1: Голливудская история». Говорить об американском ремейке французских «Неприкасаемых» (в российском прокате «1+1»), снятых Оливье Накашем и Эриком Толедано, имеет смысл только в сравнении с первоисточником. Слишком многое в новой версии затянуто, довольно невнятно и вызывает порой чувство неловкости, а используемые кинематографические приемы сведены к минимуму — ​экранный язык оригинала куда богаче. И все же есть нечто, что представляет интерес — ​именно в сопоставлении.

Прежде всего, история дружбы миллиардера, волею судьбы оказавшегося прикованным к коляске, и его неотесанного помощника помещена в совершенно другие реалии. Сенегалец Дрисс, как и его чернокожие друзья-приятели, не родной в Париже, хоть и вырос здесь. Невозможно смотреть фильм 2011 года и не думать о проблеме мигрантов, которая тогда еще не достигла нынешней остроты, но уже ощущалась. Тем более, авторы не дают зрителю забыть о ней, показывая парижские улицы в час пик, где черных физиономий чуть ли не больше, чем белых.

Делл, напротив, скорее всего, коренной американец, и это важно. Если Дрисса с его собратьями-мигрантами связывают теплые чувства родства, а произошедшие в нем перемены не только не разрушают эти связи, но даже делают их более прочными и зрелыми, то нужно видеть ужас на лице Делла, когда старый знакомец ближе к финалу говорит ему: «Добро пожаловать домой». Быть чернокожим в мире «Голливудской истории» — ​значит быть несчастным, у которого только два варианта в жизни — ​изо всех сил «выбиваться в люди», зарабатывая деньги или грызя гранит науки, или ничего не делать и заживо разлагаться. Третьего не дано.

Если говорить о проблемах не социальных, а психологических, то к недостаткам Дрисса можно было отнести разве что инфантилизм и неотесанность. В «Голливудской истории» оба героя — ​и белый, и черный — ​психологические инвалиды, хотя физически Делл и здоров, как бык. Делл вовсе не похож на свой идеал — ​отважного и гладкого бойцового пса, скорее, на потрепанную жизнью дворнягу. В его судьбе звучит не фанк и не соул, а сплошной блюз. Это вовсе не тот солнечный герой, который способен быстренько вдохнуть любовь к жизни в безутешного вдовца и паралитика. Каждому из героев придется пройти одинаково трудный путь к обновлению, причем поодиночке у них бы, разумеется, ничего не получилось.

В таком отходе от оригинала мог быть немалый потенциал. К сожалению, Нил Бергер не использовал его даже наполовину, предпочтя свести все к сентиментальной рождественской сказке — ​пусть и без елочной мишуры. Если Дрисс меняется исподволь, совершенно незаметно, впитывает чуждую культуру, как губка, но вслух весело «троллит» Филиппа, отстаивая вкусы своего социального слоя и расы, то Делл сдается классике мгновенно и с потрохами. Если французская картина — ​рассказ о «первом контакте», выражаясь в научно-фантастических терминах, то «Голливудская история» — ​еще один вариант мифа о Пигмалионе. Правда, облагораживаемый кусок камня в процессе меняет и творца, ну так в классическом мюзикле «Моя прекрасная леди» все происходит точно так же. Похоже, в Америке чернокожий все еще воспринимается не как равный другой, в которого можно всматриваться с интересом, а тот, по отношению к кому следует «нести бремя белого человека», даже если он при этом таскает тебя в ванную на руках и у него можно тоже чему-то научиться. Но податливость Делла — ​это всего лишь попытка белых американцев выдать желаемое за действительное.

Еще одно разительное отличие «Голливудской истории» — ​маниакальная зацикленность на теме денег и личного материального успеха. В шутку и всерьез создаются бизнес-прожекты, во весь экран демонстрируются чеки с круглыми суммами. Хеппи-энд для Делла и его семьи выполнен настолько в стиле социальной рекламы про «хороших афроамериканцев», что напоминает издевательство. Кстати, то, что Делл в итоге занялся именно сборкой навороченных инвалидных колясок, тоже выглядит донельзя фальшиво.

Ну и отдельно — ​об общей атмосфере. Во французском фильме присутствует живой эротический компонент, который при этом не скатывается в скабрезность. В «Голливудской истории» все сводится к безбожно затянутой репризе с катетером и обсуждением «стояка». Эротизм почти отсутствует, как и что-то неуловимое, что можно назвать живой жизнью. Если дом Филиппа-француза наполнен колоритными слугами, из оранжереи может вдруг войти садовник с корзинкой свежего редиса, то жилище Филиппа-американца пустынно и стерильно. Там царит бледным призраком Ивонн в исполнении Николь Кидман, которой оказалось почти нечего играть, кроме тревожной нервности и засунутой в дальний ящик стола страсти. В итоге весь позитив воплощен лишь в полетах на параплане, одном-единственном друге и вдруг вылупившейся из серой оболочки секретаря возлюбленной. Если Дрисс сам весьма умело разрушает замкнутость мирка своего друга-босса и возникшую между ними созависимость, то американский Филипп остается все в том же кругу.

Наверное, ремейки все же делать стоит, особенно те, где история рассказывается на другом языке. Они редко становятся шедеврами, зато помогают увидеть различия в психологии и культуре разных народов, особенно если речь в них как раз и идет о поиске взаимопонимания вопреки различиям.