Александр АНДРЮХИН

08.11.2013

Сериал «Сын отца народов» 72-летний театральный режиссер Александр Бурдонский смотрел с особым интересом — ведь это фильм о его родителях, его семье. Бурдонский — единственный из четырех родных детей Василия Сталина (было еще трое приемных), кто жив и поныне. Впечатлениями о том, насколько правдиво показан на экране его отец да и вообще вся та эпоха, Александр Васильевич поделился с читателями «Культуры». Говорить на эту тему он не любит, отказывал в интервью ведущим изданиям и телеканалам, однако для нашей газеты сделал исключение.

культура: Как Вам телесага об отце, понравилась? Наверняка, смотрели… 
Бурдонский: Поначалу не хотел — липовый сериал. Но в результате любопытство возобладало, и я посмотрел его практически от начала до конца — как-никак, о моей семье. Многое вызвало у меня смех. Создатели фильма словно понятия не имели о той эпохе и, наверное, никогда не видели фото моей мамы.

культура: Неужели во время съемок с Вами не консультировались? 
Бурдонский: Удивительно, но никто не позвонил, не захотел посмотреть фотографии. А у меня много маминых снимков. Даже хранится платье, в котором она выходила замуж. За моей мамой бегало пол-Москвы. Она была красивой женщиной, со вкусом одевалась. Никогда не ходила в цветастых платьях с воротничками — этот стиль для простушек. И разговаривала она литературным языком, а не таким примитивным, как в фильме.

культура: А остальные персонажи? 
Бурдонский: Не такой была и Екатерина Тимошенко, вторая жена отца, и Капитолина Васильева, его третья жена. Нина Кармен не ходила с лисой через плечо — она была одной из самых красивых женщин Москвы, и в ней не было вульгарности. Не такие были квартиры, не такая мебель. Одевались по-другому, говорили другим языком...

Эдуард Володарский был талантливым сценаристом. Однажды он сказал, что ему очень симпатична фигура Василия Сталина. Когда я посмотрел сериал целиком, то понял сверхзадачу фильма: главное — чтобы зритель полюбил Василия Сталина, а донести правду — дело второе. Отец действительно много пережил и заслуживает положительного отношения к себе. Фильм вытянул актер, играющий отца, Гела Месхи. Очень хороший парень. Великолепный! Кроме того, что он внешне похож на Василия, поймана еще и индивидуальность, манера. Про моего отца говорили, что он всегда был в напряжении. Готов в любую минуту атаковать и обороняться, словно сидит в кабине истребителя. Вот это зерно артисту удалось ухватить. Другое дело, что он играл в рамках тех задач, которые ему ставил режиссер.

культура: А какие, по-Вашему, это были задачи? 
Бурдонский: Создать легенду о Василии Сталине: человек скандалил и пьянствовал, но за правду стоял горой. Скандалистом и пьяницей его сделала система, однако он был талантливым, энергичным, смелым человеком, и если бы не та же система, которая в конечном итоге низвергла его, он мог бы стать серьезным государственным деятелем... Хотя очевидно, что фильм слеплен из баек, записанных со слов людей, не присутствовавших при тех событиях, о которых рассказывали. Возьмите хотя бы отношения Василия с Иосифом Сталиным. Никогда мой отец не повышал голос на деда и не мог себе позволить по каждому поводу заходить к нему в кабинет. И Сталин никогда не повышал голос. Светлана рассказывала, что она видела его кричащим единственный раз, — когда он нашел ее письма к Каплеру. Словом, к этому фильму относиться серьезно нельзя. Хотя мне понравилось, как сыграны пожилые летчики, некоторые были очень узнаваемы. Хорошие такие мужики — и актеры, и герои...

культура: В фильме Василий представлен не таким уж злостным алкоголиком… 
Бурдонский: Он пил, страшно пил. И пьяным был очень неприятен. Что в фильме правда, так это то, что мама произнесла: «Это я от тебя ушла, а не ты от меня». Жизнь с ним была настолько невыносимой, что она не выдержала. Для нас с сестрой эти восемь лет без мамы были кошмаром. Я перенес столько страданий, что сам впоследствии решил не заводить детей. К счастью, моя жена, известный режиссер Даля Тумалявичуте (ее уже нет), тоже не хотела детей — мы были фанатами театра. 

культура: Кстати, а почему Вы выбрали театр? Может, логичнее была бы карьера военного или политика? 
Бурдонский: Отец хотел, чтобы я стал военным, и отдал меня в Суворовское училище. Мама к этому времени уже с нами не жила. Когда она ушла, средств на существование у нее не было. Пыталась найти работу, но стоило только показать паспорт, от нее все шарахались, и на работу, естественно, не брали... В 1953 году нас вернули маме — после ее письма Ворошилову. Отец уже был арестован. Мне было 12 с половиной лет, а сестре — 11. И я ушел из Суворовского. 

культура: На что жила ваша семья? 
Бурдонский: На пенсию, которую назначили за деда. Ее выплачивали до нашего совершеннолетия. После освобождения из заключения отец вернулся к нам. Но мама уже не могла с ним жить. Потом ему дали квартиру, и он стал жить отдельно. После тюрьмы отец вел себя вызывающе, хотел показать, что его не сломали. В результате его выслали из Москвы. Предложили пять городов. Он выбрал Казань, поскольку там были летные части — надеялся устроиться на работу. Но ему не дали. Он прожил год и умер. Точнее, ему помогли умереть.

культура: Вы намекаете на Марию Нузберг, его четвертую жену? 
Бурдонский: Какая она ему жена?! Больного человека заставили расписаться. О том, что она подсадная, Светлану предупреждал хирург Александр Вишневский, у которого мой отец лежал в клинике. Вишневский был с ним дружен. 

культура: А если бы не «помогли», как Вы сказали, он бы дольше прожил?  
Бурдонский: Ненамного. Он был очень больным человеком. Мы с сестрой похоронили его в Казани. Что делалось потом, меня не касается. Моим мнением по поводу переноса праха отца на Троекуровское кладбище не интересовались. Самое любопытное, что мы хотели перенести прах на Новодевичье. Об этом просили моя сестра Надежда и наша тетя Светлана Аллилуева. Но нам отказали. А Нузбергам перезахоронение разрешили. Думаю, потому что Мария Нузберг была связана с известными органами. Одним словом, что сделали эти чужие бабы — мне неизвестно. Я похоронил отца в Казани, и для меня его могила по-прежнему там.

культура: То есть, на могилу в Москве Вы не ходите? 
Бурдонский: Ни в коем случае.

культура: Каково быть внуком Сталина? 
Бурдонский: Вы никогда не были Сталиным? Благодарите Бога. Такое имя — всегда крест. Все, чего я добился в жизни, — это я сам. У меня не было ни папы, ни дяди, ни тети. Если я чего-то достиг, то вопреки, а не благодаря…

культура: А Вы не поклонник Сталина…  
Бурдонский: Да, не поклонник. Но я понимаю, почему сегодня он так популярен. Потому что в стране бардак, коррупция и нужна сильная рука, чтобы навести порядок. Сталин обладал внутренней силой. О нем с большим уважением писали и Черчилль, и Рузвельт. Даже после того, как культ Сталина был развенчан, приехавший в Советский Союз генерал де Голль попросил сводить на могилу Сталина. Его отговаривали, но он настоял. Молча стоял там двадцать минут, а потом отдал честь и ушел. 

культура: Ничего не собираетесь поставить, связанного с Вашим дедом?  
Бурдонский: Нет. Я ставлю спектакли о другом — о том, что из нашей жизни уходит способность чувствовать и любить, способность ощущать и видеть друг друга. Это происходит во всем мире. Но у нас, в России, это принимает слишком острые формы. Поэтому матери убивают детей, а дети «заказывают» родителей. Главным в жизни стали деньги, чего не было в сталинские времена. 

культура: Но их называют самыми страшными.  
Бурдонский: А какие времена не страшные? Времена Петра Первого, в которые население России уменьшилось на сорок процентов? А дорога из Москвы в Петербург разве не вымощена костями? Конечно, Петр сейчас велик, как велики и его дела. Но, как говорится, «грехи людей мы режем на металле, их добродетели мы пишем на воде».

культура: Как сложилась судьба Вашей сестры?  
Бурдонский: Надежда сначала училась в театральном в Москве, затем уехала в Грузию, поступила на литературный факультет педагогического института в Гори. После третьего курса снова вернулась в Москву, вышла замуж за Александра Фадеева, сына автора «Молодой гвардии». Была домохозяйкой. Сегодня ее уже нет в живых.

культура: Она оставила себе фамилию Сталина. 
Бурдонский: Да, это был ее выбор... Я тоже сначала был Сталиным. Но когда решил заниматься театром, фамилию изменил. С такой фамилией жить и работать в искусстве я не собирался.