Егор ХОЛМОГОРОВ

14.10.2014

Разумеется, как и все советские дети, я смотрел (и не раз) «Гостью из будущего», «Тайну Третьей планеты» и точно помнил, что Птица Говорун отличается умом и сообразительностью. Однако накануне юбилея писателя Игоря Можейко (18 октября ему исполнилось бы 80 лет), взявшего себе творческий псевдоним Кир Булычев, мне хотелось бы поговорить о нем как об авторе блестящих документально-исторических произведений.

У  моих одноклассников Булычев стоял на одной полке с Носовым и его «Незнайкой», Дюма и Сабатини теснили Майн Рида и Купера. У меня же по разным причинам этих книг не было. В частности, потому что в советское время (современный читатель, избалованный  интернетными скачиваниями, об этом часто забывает), несмотря на огромные тиражи, популярные книги были дефицитом. Зато в числе прочих «взрослых» трудов — между «Миром 70-х» Александра Бовина и самиздатовским Набоковым, стояла черная книга в мягкой обложке: Игорь Можейко «7 и 37 чудес». 

Конечно, я тогда не догадывался, что Игорь Можейко и Кир Булычев — это один и тот же человек. Узнал об этом случайно, в старших классах , когда преподаватель истории отрекомендовал мне лучшую, в том числе и по оценке самого Можейко, книгу двуединого автора — «1185 год». Фантастический по изяществу синхронический срез эпохи с Запада на Восток в год похода князя Игоря на половцев. Неожиданно оказались историческими соседями Андрей Боголюбский, Ричард Львиное Сердце, Чингисхан, Руставели, Низами — а одновременно с ними сошлись в жесточайшей схватке японские владетельные дома Тайра и Минамото. 

Потом я прочел и другие книги Можейко. «Пираты, корсары, рейдеры Индийского океана и южных морей», фантастическую по красоте картину деятельности пиратов не-Карибского моря, приоткрывавшую, в частности, завесу над «подвигами» Васко да Гама в его «открытии» Индии. 

«Западный ветер, ясная погода» — история Второй мировой войны на Тихом океане, написанная не с точки зрения героических успехов американской морской пехоты, а как хроника японского тайфуна, пронесшегося над Азией. Заглянуть в книги Кира Булычева, каюсь, соблазна у меня и после этого не возникло — историк, силой фантазии реконструирующий прошлое, для меня ценнее фантаста, выдумывающего будущее с мастерством гадалки.

Но первой и главной любовью все равно остается «7 и 37 чудес». Само название уже звучало неожиданно провокационно. Чудес, как известно, только 7. Кто выбрал еще почти сорок? Это сделал сам автор, наспех рассказывавший о пирамидах и Галикарнасском мавзолее и переходивший к совершенно неизвестным странам, именам и чудесам. 

Лет в десять я буквально бредил этим обрисованным Можейко таинственным миром. Плиты Баальбека, огромные головы статуй Нимруд-Дага, пещерные монастыри Гореме, где христианские монахи укрывались в годины сокрушавших Византию нашествий; обсерватория мудрого хана-астронома Улугбека, извлеченная из-под завалов песка и грязи русскими археологами; вырезанные в скале, чтобы не увидели иноверные фанатики, храмы-кресты эфиопской Лалибелы; красочные журналистские зарисовки бирманских памятников — Пагана, Шведагона, Мандалая. За каждым артефактом стояло увлекательное прошлое, так что в совокупности получился практически полный курс истории Азии и Африки времен древности и Средневековья. 

Это был яркий красочный мир, который хотелось увидеть и пощупать своими руками. О понятии «невыездной» мы, советские дети, узнавали гораздо позднее. Впрочем, вот ведь парадокс — многие из описанных Можейко памятников в те годы были куда доступнее, чем в 2014-м... 

Да, коммунистически-маоистская Бирма, специалистом по которой был Можейко, отгородилась от внешнего мира уже тогда. Но, по большей части, причиной «закрытия» прекрасного восточного мира, описанного Можейко, стал отнюдь не «железный занавес». Памятники Леванта и Сирии упрятаны теперь в темноте гражданских войн — что стало с великолепной Пальмирой, так до сих пор и неизвестно. Почти потеряна Африка, которую отрезал от нас страх перед СПИДом и Эболой. Вряд ли сегодня толпы туристов рвутся посетить Самарканд и Хиву, которые для советского человека были в шаговой доступности. «Деколонизированный», а затем «демократизированный» на американский манер мир вновь начал погружаться в хаос и забвение, из которого его, казалось бы, вывела в XIX–XX веках востоковедческая наука, видным представителем которой был Игорь Всеволодович Можейко.

В его книгах, конечно, не раз и не два содержатся обязательные для советской историографии язвительные выпады в адрес колонизаторов и методов их «востоковедения» — ограбления и расхищения памятников, вывоза всего ценного в европейские музеи. Но в целом Игорь Можейко понимал, что без познавательного потенциала, энергии, стремления к систематизации и упорядочению, которые несла с собой европейская наука, Восток так и остался бы поросшей лианами тайной, обернутой в засыпанную песками загадку. 

Именно европейское стремление во всем видеть уникальное, исторически значимое, характерное именно для цивилизаций европейского круга музейное сознание, вело к тому, что у Востока внезапно образовались история, памятники, культурные ценности. Признаем честно — жизнь в большинстве регионов Востока для европейца почти невыносима. Лишь окружившись красотой открытых древних монументов, колониальный чиновник, торговец, офицер, учитель, могли оправдать для себя тот факт, что убивают лучшие годы жизни в этом ужасном климате. Так возник ориентализм. Так возник «восток чудес», блистательным слепком которого была книга Игоря Можейко.

А потом настала совершенно иная эпоха. В 1978-м — за два года до выхода бывших у меня «7 и 37 чудес» — появляется книга американского профессора палестинского происхождения Эдуарда Саида «Ориентализм». Прокурорское обвинение всей старой науке за то, что она пытается видеть Восток одновременно загадкой, экзотикой и недоразвитостью. Слово «oriental» вышло из лексикона западной науки. Писать о красотах Востока стало не модно — теперь предпочитают рассуждать о равноправии помоек с пирамидами. 

На саидовском «антиориентализме» выросло уже несколько поколений студентов. Они заняли видные места в госдепартаменте США и начали перекраивать Восток на свой манер — с презрением к «условностям», которые накладывал сентиментальный ориентализм прежних британских лордов. Для начала выкормленные ими талибы разрушили статуи Будды в Бамиане. Затем нога оккупанта затоптала в Багдаде древности Вавилона. Толпы революционных варваров громили каирские музеи, а один из деятелей, слава Богу, ликвидированной египетской «революции» предлагал даже снести пирамиды. В прошлом году в Мали очередные толпы варваров уничтожили мавзолеи Тимбукту — еще одно чудо света (о котором, к сожалению, Можейко в своей книге не написал). Все памятники Сирии, Ливана, Турции и Ирака под постоянной угрозой со стороны ИГИЛ — еще более тупого варианта варварства, нежели пресловутые талибы. 

Превращая Восток в пылающий ад, планировщики хаоса, разумеется, прекрасно понимали, какую угрозу культурному наследию несет в себе политическая нестабильность. Но, будучи последователями Саида, они полагают, что все «ориентальное», всякие культурные финтифлюшки — значения не имеют. Восток для них — это не висячие над неприглядной действительностью сады, а черная река из нефти, ведущая в сердце тьмы.

Человеку, выросшему на книгах Игоря Можейко, такой взгляд «регрессоров», конечно, будет совершенно отвратителен. Уничтожая красоту Востока, они уничтожают смысл бытия целых стран и народов. Если они доберутся до нас — мы увидим в руинах Василия Блаженного и Покрова на Нерли, Адмиралтейство и Пашков дом, московские высотки и волгоградскую Родину-Мать. Поэтому я рад, что сегодня моя страна защищает от погружения в варварство тот мир, тот Восток, где еще есть место красоте, тайне и радости. Думаю, что в выработке этой нашей готовности сопротивляться есть и заслуга книг Игоря Можейко. Которые буквально пронизаны неприятием варварства, от кого бы оно ни исходило.