10.10.2019
культура: Кажется, Вы воплотили давнюю мечту литературного истеблишмента: опубликовали произведение о том, что происходит здесь и сейчас, еще и на такую злободневную тему, как вывоз мусора.
Идиатуллин: Совершенно не хотел писать «актуальный» роман. То есть хотел, но — целиком завязанный на проблемах психологических, семейных. Видимо, это мой личный конфуз: за что бы ни взялся, получается триллер на острые темы. Как в том анекдоте, где вместо швейной машинки почему-то собирается автомат Калашникова. Сработала профессиональная привычка. Нельзя жить в обществе и быть свободным от него, тем более если ты журналист. Естественно, все важные общественные события не остаются незамеченными — это мой хлеб. А для романа о сегодняшнем дне требовалась какая-то локальная социальная коллизия в качестве фона. Перебрал несколько вариантов и выбрал самую, как мне казалось, несущественную: конфликт вокруг мусорной свалки. Тогда, в 2018 году, когда я засел за первую главу, никто не слышал про Шиес, не было бунтов вокруг вывоза московского и подмосковного мусора. Вот и решил: возьму спокойную историю. Кто же знал, что к весне этого года, когда работа над книгой почти завершилась, начнут поступать новые сообщения из Архангельской области... Я вздрогнул, но решил: ладно — пошумят и все. Ведь мой роман — не публицистика. Внимательный читатель увидит в нем камерную семейную драму.
культура: С предыдущими произведениями были такие же попадания?
Идиатуллин: Писал их исходя из общественной обстановки. Они не получались, конечно, чисто публицистическими. Всегда бил себя по рукам, когда вдруг понимал, что текст идет чересчур быстро и гладко, словно заметка в газету или на сайт. Все-таки газета умирает на следующий день, а книга вроде бы пишется в вечность, хотя чаще всего живет не больше пары лет, особенно если это срез поколения. Даже в «Городе Брежневе», романе о подростках восьмидесятых, вылез злободневный аспект. Оказалось, та эпоха рифмуется с десятыми годами XXI века. И мне захотелось это показать. По-честному, без фигушек в кармане, лица всезнающего автора, подмигивающего с каждой страницы, без нарочитого параллелизма — но так, чтобы происходящее с нашим миром сделалось для читателя очевидным. «Бывшая Ленина», напротив, писалась с целью отойти от злободневности, но вот не получилось.
культура: Как родился замысел нового романа?
Идиатуллин: Заметил печальную тенденцию. Высоцкий пел: «Срок жизни увеличился — и, может быть, концы поэтов отодвинулись на время» — и это не только про поэтов. Я обнаружил, что увеличение срока активной жизни вступает в противоречие с традиционными семейными ценностями. Знакомые, которым чуть за сорок, вдруг оказались в ситуации счастливого финиша: давно и счастливо женаты, хорошая работа, дети выросли и поступили в вузы, все прекрасно — написанная обществом и чуть ли не природой «программа» закончилась. А люди еще молоды, бодры, активны, выглядят ничуть не хуже своих товарищей пятнадцатью годами моложе. Но при этом мои ровесники умнее, опытнее, девушки на них заглядываются, а они остаются в той же семье, с которой все уже понятно. Как ракета, которая легла на курс, доставила боеголовку, и вроде надо бы уже падать и сгорать, а топлива еще на один-два таких полета. Подобные вспышки осознанности становятся одной из причин нового кризиса среднего возраста. «Земную жизнь пройдя до половины», мы очутились даже не в сумрачном лесу, а в другой реальности — перед семьей, обществом, кажется, больше нет обязательств, можно наконец начать жить для себя...
культура: Жить для себя — заманчиво, но существует же привязанность, чувство долга, благодарности или речь идет о том, что люди друг другу опостылели?
Идиатуллин: Знаете, если бы герои думали «зря я отдал двадцать лет этой жабе» или «этот подонок всю кровь выпил», материал на роман не тянул бы. Тут другое: мы знаем о партнере больше, чем он сам о себе, помним все трещинки, с полувзгляда передаем носовой платок, переживаем, если он забыл зонтик... Все это трогательно, мило и невыносимо скучно. В общем, слушал такие истории от своих знакомых или полузнакомых, ужасался. И вдруг задумался: а каково оставленной «половинке»? Ей тоже чуть за сорок, она привлекательна, умна. Вкладывала в семью всю душу, как умеют мудрые и сильные женщины. Но вот все исчезло, словно мираж. За что меня предали? Что я такого сделала? И самый главный, самый страшный вопрос: как жить дальше? Для меня — писателя, человека со счастливым семейным опытом, — это был «челлендж»: понять и описать подобное состояние от лица женщины.
культура: Главная героиня, Лена Митрофанова, живущая на улице Ленина, появляется только в конце второй части романа...
Идиатуллин: Ее я даже не придумал, а подсмотрел: пара знакомых, о которых размышлял в связи с сюжетом, именно Лены. Это неудивительно: в моем поколении большинство татарских девушек звали Элями и Гулями, а вот русские девочки — Лены и Наташи. Лена, живущая на улице Ленина, — готовый символ. Придумал, и что-то щелкнуло. Понял: никуда от этой книжки уже не денусь, это будет должностное преступление с моей стороны.
культура: Почему?
Идиатуллин: Литература должна отвечать на новые вызовы, помогать человечеству выживать.. Она всегда про людей. Хорошая книга — срез человечества, в более или менее тонкой, обширной или разветвленной группе. На уровне личности, семьи, бригады, трудового коллектива, народа, нации, страны, мира. Она рассказывает о том, как живется здесь и сейчас. Фиксирует изменения — вот, смотрите, ребята, оказывается, у нас происходит такая история. Возникли новые возможности, они повлекли за собой проблемы, с ними надо что-то делать: решать или уживаться. Вот я и не мог, как честный человек, пройти мимо.
Фото на анонсе: Вячеслав Прокофьев/Фотохроника ТАСС